Ожоги сердца - Иван Падерин

— Нет, не забылось, но мне предписаны в такой час прогулки, дышать чистым воздухом велено, — схитрил Федор Федорович, видя, что секретарь горкома тянется к телефону. Сейчас будет связываться с каким-то крупным начальником, и стоит ли оставаться тут ненужным свидетелем важных переговоров? Так и есть, говорит с генеральным директором автозавода, называет его по имени и отчеству, спрашивает сухо и требовательно:

— Что у вас случилось вчера вечером?

Тот, вероятно, ответил «ничего», и тогда последовал вопрос с упреком:

— Как ничего?.. А что было на заседании парткома?.. Прошу вместе с секретарем парткома ко мне… Да, да, сейчас…

Федор Федорович хотел было подсказать, что дело Василия Ярцева рассматривалось в парткоме управления строительства, а не в парткоме завода, однако пришлось промолчать, потому что сию же минуту состоялся такой же разговор с начальником управления строительства. И только потом секретарь горкома взглянул на Федора Федоровича:

— Ну, раз предписана прогулка, не смею задерживать. Через часок прошу снова заглянуть ко мне.

Дорожка вела мимо молодых кленов с пожелтевшей листвой и уже голых тополей. На ходу Федор Федорович зябко подергивал плечами. Знобит от волнения: нет в руках веских доказательств в защиту Ярцева, есть только еще не доказанная и потому уязвимая со всех сторон убежденность — сурово, слишком сурово расправились с ним…

В горком приехали генеральный директор и секретарь парткома, чуть позже — начальник управления строительства. Их машины с желтыми подфарниками замерли у подъезда, будто прислушивались — по какому поводу вызвали сюда начальников в такое время, о чем пойдет с ними разговор?

Прошел час. К подъезду подкатила еще одна «Волга». Из нее вышли двое: высокий, стройный Сергей Викторович Шатунов, заместитель секретаря парткома строительного управления, и член парткома инженер Олег Михайлович Жемчугов, еще сравнительно молодой, рано располневший человек. Вот они-то знают, за что исключили Ярцева из партии…

Федор Федорович вошел в приемную.

— Проходите, вас ждут, — приветливо встретила его секретарь.

В кабинете оказалось значительно больше людей, чем предполагал Федор Федорович: тут были многие сотрудники горкома. Секретарь горкома, окинув взглядом собравшихся, сказал что-то сидящему справа от него генеральному директору. Тот согласно кивнул головой: дескать, ты тут верховодишь, нас отмолотил, теперь берись за этих.

Секретарь горкома и генеральный директор знали друг друга не первый год. Говорили, что во время войны они работали вместе на заводе — один начальником цеха, другой учеником слесаря в том же цехе. Теперь бывший начальник цеха прислушивался к своему бывшему ученику, «слесаренку», который стал секретарем горкома.

Рядом с генеральным директором сидел начальник управления строительства. На его груди поблескивали значок депутата Верховного Совета и золотая медаль «Серп и Молот» — Герой Социалистического Труда. Секретарь горкома обменялся с ним взглядом и, помолчав, сказал:

— Продолжим, товарищи. Послушаем теперь партком строительного управления.

— Заместителя секретаря парткома, — уточнил виноватым голосом начальник управления строительства.

— Ну что ж, товарищ Шатунов, вы готовы?

— Готовы, — четко ответил тот, — со мной еще член парткома Жемчугов. Но мы не знаем, в каком аспекте докладывать, что вас больше интересует?

— Не интересует, а волнует, — поправил Шатунова секретарь горкома. — Вот сейчас генеральный директор вместе с секретарем парткома, затем начальник управления строительства делились мыслями о практике партийной работы с молодыми коммунистами, а вы, заместитель секретаря парткома, говорят, здорово разбираетесь в марках бетона. С бетона и начинайте, если не поняли, зачем вас сюда пригласили… Дело Ярцева нас интересует. Так, Федор Федорович, или не так?

Шатунов поискал глазами, кого это секретарь горкома назвал по имени и отчеству. Обернувшись, заметил, что рядом с ним поднялся и снова сел комендант молодежного общежития, сказал с нескрываемым раздражением:

— С какой поры стало зазорным для партийного работника заниматься технологией, в том числе и марками бетона?

— С той, — быстро подсек его секретарь горкома, — когда партийные работники начинают подменять собой хозяйственников и специалистов.

— Значит, можно мириться с тем, что специалисты будут продолжать втирать нам очки, а мы… хлопать глазами?

— Вы уже прохлопали: нет сейчас таких инженеров, которых вы можете уличить в неграмотности. Не уводите нас в дебри придуманных сложностей… Мы просим рассказать: за что исключен из партии Василий Ярцев? Где он сейчас, что с ним?

Шатунов недоуменно развел руками, сказал:

— Не знаю. У нас нет нянек, чтобы следить за ним.

Более проницательным оказался Олег Михайлович Жемчугов, который приступил к изложению персонального дела Ярцева. Говорил он спокойно, уравновешенным голосом. В руках у него была папка. Из нее он извлекал лист за листом и, с разрешения присутствующих, зачитывал строчку за строчкой, комментируя их. Отдельные факты и примеры Жемчугов оценивал довольно объективно и, казалось, не сгущал красок. Федор Федорович, слушая его, уже стал сомневаться: может, в самом деле, Ярцеву еще просто рано носить высокое звание коммуниста? Логика суждений докладчика вела именно к этому. Но вот секретарь горкома попросил Жемчугова повторить, в чем конкретно выразились дерзкие выпады Ярцева против установок партии.

— Он, Ярцев, безответственно утверждает… — Жемчугов вынул из папки очередной лист. — Вот запись его выступления на заседании совета по управлению производством. Цитирую: «Зачем обманываем себя, что мы ударники коммунистического труда? Какой же это коммунистический труд, если каждый из нас получает за него больше, чем другие? Гоним количество, не думая о качестве. Запарываем технику ради лишнего червонца в свой карман. Собираемся объявить завод заводом коммунистического труда. Коллективный обман государства…» — Жемчугов выжидающе помолчал, но возгласов возмущения не последовало.

— Дерзкий парень, ничего не скажешь, — иронически заметил секретарь горкома и спросил: — А вы, товарищ Жемчугов, думали о том, как ответить этому молодому коммунисту? Ведь он не согласен с тем, что его называют ударником коммунистического труда.

— Разумеется, думал, — ответил Жемчугов, — но Ярцев, побывав в Турине, привез оттуда вирусы недоверия к нашей действительности. Трудный он человек, тяжело с ним разговаривать, дерзит…

— И вы нашли легкий ход против такой трудности: предложили исключить его из партии?

Поднялся Шатунов. Поднялся быстро, решительно. У него, как видно, был в запасе весомый козырь против Ярцева.

— Вы, очевидно, забыли решение вышестоящих партийных инстанций о борьбе с летунами. Ярцев не только сам ушел из автоколонны нашего управления, но и увел за собой целую группу шоферов, своих дружков с сомнительной репутацией.

— Нет, не забыл, — ответил секретарь горкома. — А вы не слишком ли поздно спохватились выполнять это решение?.. Не прячьте за этот щит свое неумение работать с молодыми коммунистами.

Федор Федорович понял, что дело Ярцева будет возвращено в партком строительного управления на пересмотр, однако присутствовавший здесь председатель партийной комиссии горкома, пожилой, с большим стажем партийной работы коммунист, взял из рук Жемчугова папку «Персональное дело В. В. Ярцева» и, полистав несколько страниц, сказал:

— Бумаги оформлены обстоятельно. Обвинений много: «дебошир», «скандалист», «аварийщик», «идеологически не выдержан»… А формулировка об исключении довольно странная: «Считать Ярцева В. В. выбывшим из партии согласно Уставу». Исключили по Уставу, не указав параграфа.

— Указывать номера параграфов? Это же формализм! — возмутился Шатунов.

— По-смот-рим, — замедленно произнося слог за слогом, отозвался председатель партийной комиссии и заключил: — Прошу поручить партийной комиссии рассмотреть персональное дело Ярцева и результаты доложить на бюро горкома.

Секретарь горкома согласился с ним.

— Подключите к работе по этому делу Федора Федоровича Ковалева.

— Нельзя, не имеем права, — возразил председатель партийной комиссии. — Ковалев давал Ярцеву рекомендацию в партию. Быть может, мы самого Ковалева будем привлекать к ответственности — кого он рекомендовал?..

Прошло немного времени, и в папку «Персональное дело В. В. Ярцева» легла одна тетрадь, затем вторая, третья… В них излагался ответ на вопрос, который волновал Федора Федоровича: кому он дал рекомендацию в партию?

Когда партийная комиссия стала докладывать о своих выводах на бюро горкома, в руках председателя было уже девять таких тетрадей…