Талларн: Палач - Джон Френч

Он вырос на этих улицах, бегал по крышам, карабкался по фруктовым лозам, оплетавших стены старых зданий. Он никогда не был бедняком, но богатства были где‑то в далёком будущем. Жизнь не всегда была приятна, но она была проще.

Он скучал по этой простоте. Он скучал по её ясности. Он любил возвращаться на улицы, приятное ощущение истёртых камней под ногами, смешанные запахи готовящегося мяса, цветочного табака, смягчающие зловоние застоялых сточных вод. Больше всего он получал удовольствие от того, как люди смотрели на него, или не смотрели, когда он не был закутан в экзотические ткани, окружён телохранителями и ассистентами. Он радовался возможности не быть Акил Суланом хоть немного.

«Талларн медленно умирает».

Мысль росла в нём, пока он шёл в сгущающихся тенях. Без припасов и войск для Великого крестового похода, использующих планету в качестве перевалочного пункта, мир вернётся к тому состоянию, в котором он был во времена его деда: ничего незначащая заштатная планетка. Возможно, это займёт столетие, но так и будет. Он к тому времени и сам умрёт, но только не его дочери. Близняшки были ещё совсем малышками, беззаботно улыбающимися и смеющимися. Они нуждались в будущем.

Крик вырвал его из размышлений. Он шёл в развалку. Крик повторился, чёткий и резкий. Он слышал звук царапающих камень ног за углом в паре шагов впереди. Прежде чем следующая мысль пришла ему в голову, Акил уже действовал. С кинжалом в руке он завернул за угол. Отделанная кожей рукоять ножа в его ладони была тёплой и знакомой. Он помнил, как дед улыбался, отдавая ему этот нож. Изогнутый, обоюдоострый, все жители Талларна, мужчины и женщины, носили подобные клинки.

Акил обогнул угол. Перед ним была узкая улица, здания сжимали её, крадя слабый свет. Там было двое, один — гора мускул, второй — тощий и долговязый. Третья фигура лежала забитой на земле. В сумраке люди казались размытыми силуэтами, тела и конечности. Один из них пнул лежачего. Воздух вновь прорезал крик.

— Гони монету, старик, — сказал тощий. Акил был в трёх шагах от них. Здоровяк обернулся. Перед Акилом появилось широкое лицо с блестящими глазами, уставившимися на него. Здоровяк открыл рот, чтобы закричать и потянулся за своим ножом.

«Если хочешь узнать характеры людей — посмотри на их оружие, — когда‑то сказал его дед, — а мы, Талларнцы — дети ножа».

Лезвие здоровяка просвистело, сверкая в сумерках. Акил присел, уходя от удара, и, в ответ, полоснул противника собственным ножом по бедру. Мужчина заорал. Акил выпрямился и резанул его руку с ножом повыше локтя.

Здоровяк выронил нож, тёмная кровь заструилась по его ослабшей руке. Он огляделся в поисках своего товарища, но тощий уже улепётывал. Акил отступил на шаг назад и встретился с противником глазами. Мужчина колебался. Акил слегка подбросил нож, так чтобы на нём блеснуло солнце. Мужчина кивнул и похромал прочь, оставляя след из тёмных капель на камнях улицы.

Акил проследил, как тот уходит, после чего вытер и убрал свой нож. Он глянул на лежащую на земле фигуру. Пыльное, морщинистое лицо, обрамлённое седыми волосами и бородой, повернулось к нему, когда он наклонился.

— Стоять сможешь? — спросил Акил. Старик скорчился, перевернулся и кивнул.

— Благодарю тебя, достойный благодетель, — сказал старик. В произношении старика Акил расслышал груз лет и недостаток зубов, но сами слова почти заставили его улыбнуться. «Достойный благодетель» было обращением, ставшим анахронизмом ещё до приведения к согласию. Акил отметил мятое серое сукно, из которого была сшита одежда старика, поношенная, вся в пятнах пота и запыленная. Перед ним был крестьянин одного из малоразвитых поселений Талларна.

— Они взяли что‑нибудь? — спросил Акил, помогая старику подняться.

— Нет, достойный благодетель, — мужчина крепко встал на ноги с помощью Акила и судорожно вдохнул, — звёзды воздадут тебе за твою доброту.

— Вот, — Акил вытащил из кармана пригоршню кредов и протянул незнакомцу.

— Нет, нет, — старик покачал головой и отстранил его руку, — я не могу дважды воспользоваться твоей добротой. Акил вновь протянул руку, но мужчина покачал головой и отступил в сторону.

— Ты дал мне более чем достаточно. Да прольется на тебя благодать фортуны, — старик пошаркал прочь. Акил двинулся, чтобы помочь ему, но тот вновь покачал головой.

Акил чувствовал желание мужчины покинуть поскорее тихую улицу. Он огляделся. Тьма вокруг стала почти непроглядной. Ему следовало и самому убираться с улицы.

— Я знаю, куда идти, — старик беззубо улыбнулся и кивнул, — мне недалеко. Акил кивнул в ответ и хотел что‑то сказать, но мужчина уже скрылся за углом.

Секунду Акил не двигался. Что‑то было не так. Он повернулся и сделал шаг вниз по улице, его рука неосознанно прошлась по карману.

Он замер. Карман был пуст, инфопланшет исчез. Ледяной ужас пронзил его. Он проверил другие карманы, а потом оглядел улицу.

Ничего.

Он побежал в ту сторону, куда отправился старик, холодная паника заструилась по его венам. Он завернул за угол. Широкая улица убегала вдаль и терялась во мраке, тихая и пустынная, за исключением обрывков танцев, несуразные звуки которых доносил ветер.

«Ты дал мне более чем достаточно», — сказал старик. Акил сделал ещё шаг, раздумывая над вариантом побежать по улицам в поисках старика. Он остановился. Он не отыщет старого вора. Сумеречные аллеи Сапфир-сити могли поглотить человека через пару быстрых шагов, существовала дюжина разных путей, которыми старик мог уйти с этой улицы.

Он сделал глубокий вдох и попытался успокоить мысли и пульс. Ему следует…

Вспышка в небе внезапно высветила улицу белым светом. Акил вскинул руки, чтобы защитить глаза. Какую‑то секунду он мог видеть сосуды в собственных глазах.

Он посмотрел вверх. Звёзды падали, рассыпаясь брызгами искр, они выделывали различные пируэты в ночном небе.

«Фейерверк, — подумал он, — незапланированное празднование. Метеоритный дождь…»

Начали завывать сирены. Сначала одна, затем другая и так далее, пока эхо ревущего хора не заполнило всё вокруг. Где‑то глубоко внутри него вероятности соединились со страхами. Он подумал о дочерях, спящих в доме на другом конце города. Люди заполняли улицу, изливаясь толпами из дверей. Большинство замирало, уставившись в небо, губы их двигались, но слова терялись в рёве сирен.

Акил начал двигаться, сначала несколько медленных шагов. Затем он ускорился, отпихивая людей прочь с дороги. И, наконец, он побежал. А небеса над ним роняли огненные слёзы.

Металл холодил лоб Брела. Он держал глаза закрытыми, позволяя боли перетечь из его головы в люк башни. Где‑то снаружи, за пределами танка, он слышал громкие голоса. Он игнорировал их. Большинство экипажей не любили находиться в машинах дольше, чем это требовалось, но лично его присутствие махины умиротворяло. Он нарёк её «Тишина», после сражения, о котором, по его мнению, мало кто уже помнил на Талларне. И когда стреляла, и когда стояла без дела, как сейчас, она была его местом, его царством, где всё было на своих местах. И когда накатывала головная боль, это было единственное место, в котором он хотел быть.

Голоса становились громче, ругательства просачивались сквозь открытый люк над его головой.

«Не сейчас», — подумал он. Не тогда, когда боль пробивает его череп. Он выдохнул и попытался отключить звуков голосов.

— Ты должен заплатить, — произнёс женский голос, пронзительный, злобно-скулящий. Он знал этот голос. Конечно, это была Джаллиника.

— Я не могу, — ответил другой голос, мужской, умоляющий, хныкающий. — Я просто не могу. Послушай… Мужской голос оборвался ворчанием.

— Есть ещё кое‑что, лейтенант, сэр, — сказала Джаллиника. Брел уверенно мог сказать, что она наслаждалась происходящим. — Вся боль, какую ты пожелаешь, просто продолжай говорить, что не можешь заплатить.

Зазвучал ещё один мужской голос, рычащий как прибой, обрушивающий гальку на скалы, слишком низкий, чтобы Брел разобрал слова. Это не имело значения, ему не требовалось понимать Калсуриза, чтобы узнать его. Громадный водитель как обычно выполнял всю грязную работу.

Полу-треск полу-крик донёсся снаружи. Похоже, сломали зубы. Брел плотнее сжал веки. Он просто хотел, чтобы они заткнулись. Головная боль была ярким белым шариком во лбу, выдавливающим ему глаза.

— Что теперь скажешь, лейтенант, сэр, — протяжно произнесла Джаллиника, Брел слышал как она ухмылялась.

— Я не могу… я…

Раздался громкий пронзительный крик, и что‑то врезалось в броню танка снаружи. На секунду стало тихо, затем Калсуриз зарычал, послышались рыдания смешанные с влажным, прерывающимся дыханием.

«Хватит», — подумал Брел. Боль в голове стала яркой как солнце. Он открыл глаза, смаргивая голубые и розовые пятна, плывущие перед глазами. Он выпрямился, ухватился руками за края круглого люка и выпрыгнул наружу одним чётким движением. Они взглянули на него, когда он спрыгнул на защиту трака, а оттуда — на пол. Сотни молчаливых танков тянулись во всех направлениях, их корпусы покрывала пыль. Через каждые сто метров висел люмин-фонарь, разбавлявший мрак жёлтым светом с оттенком мочи. Брел посмотрел на скорчившегося на полу человека. Кровь забрызгала землю. Нос и рот парня кровоточили, он прикрывал их руками. Брел отметил его плетёные ранговые канатики, свисающие с плеча его формы, однозначно определяющие его принадлежность 1002му Халкисорианскому.