Перстень Дон Жуана - Александр Аннин

Дон Аугусто пристально наблюдал за своим врагом, не опуская меча: он был наслышан о коварстве и вероломстве дона Хуана.

– Неужели вы думаете, что я хоть на минуту приревновал к вам свою супругу? – продолжил Спинелло. – Да ни одна женщина, кроме разве что продажной, не согласилась бы добровольно разделить с вами постель. Может быть, и нашлась бы одна, которая из жалости и сострадания к вашему уродству доставила бы вам такую отраду. Но репутация отъявленного мерзавца, которую вы ухитрились заслужить в столь раннем возрасте, исключает для вас даже такой призрачный шанс на счастье.

Тенорио побледнел от обиды и злости. Спинелло в нескольких словах выразил то, что мучило дона Хуана уже не первый год.

Стало ясно: поединок неизбежен, причем без промедления. Прямо здесь, возле маленького фонтана. Дон Аугусто если и собирался наказать супругу (а наказание, согласно обычаю, могло быть только одно – пожизненное заточение изменницы в монастырь святой Клариссы), то это никак не могло повлиять на участь дона Хуана де Тенорио.

– Что же касается рыцаря ордена Калатравы дона Эстебано, – продолжал Спинелло, вставая в позицию, – то я убил его час назад в честном поединке. Теперь очередь за вами. И довольно разговоров!

У дона Хуана зашумело в голове. Дон Эстебано славился во всей Кастилии как отчаянный и умелый рубака! И этот старик, что стоит сейчас перед ним в боевой позиции, сумел уложить одного из лучших рыцарей ордена Калатравы?! Не иначе как сам архангел Мигель помогал дону Аугусто совершить правый суд.

Дон Тенорио мысленно вознес молитву святому Христофору, избавляющему от внезапной насильственной смерти, и слабеющей рукой вытащил меч.

А вот рука престарелого дона Спинелло оказалась на редкость крепкой и быстрой.

И вот уже дон Хуан лежит на каменных плитах, сраженный ловким выпадом дона Аугусто. Лежит, не в силах позвать на помощь, и кровь, льющаяся из его груди, смешивается с навозом, заляпавшим плащ.

Дон Аугусто склонился над поверженным противником и пнул его в бок носком сапога.

– Эй, сеньор Тенорио!

Старик всмотрелся в широко распахнутые, неподвижные глаза дона Хуана. Затем перекрестился.

– Похоже, отдал душу Сатане… Следовало бы, конечно, приложить ухо к сердцу истекающего кровью обидчика, да уж больно грязен его камзол.

Веки Тенорио пошевелились.

– А, так ты еще дышишь! – усмехнулся Спинелло и вынул из ножен кинжал.

Он намеревался перерезать горло умирающему, отчасти даже из христианских побуждений – дабы прекратить муки страдальца. Но внезапно новое соображение заставило старого рыцаря спрятать кинжал.

– Похоже, такова воля Божья, – пробормотал дон Аугусто. – Он дает тебе, дон Хуан, еще несколько минут жизни. Вспомни перед кончиной все свои мерзости и все то горе, которое ты причинил людям на своем коротком веку! И, если можешь, покайся пред лицом всевышнего.

И, позвякивая шпорами, Спинелло удалился из патио.

… Дон Хуан лежал, как ему казалось, бесконечно долго, и жизнь утекала из него вместе с ручейком крови, но рассудок оставался незамутненным. И горькие мысли бродили в его голове.

Дон Хуан умирал и перед смертью пытался понять, почему к своим двадцати двум годам он стал человеком-изгоем, которого презирали и ненавидели все (или почти все) севильские идальго, доны и доньи…

Может быть, корень зла в его отталкивающем лице, ранней плешивости и низком росте? Но ведь все эти изъяны, включая рассеченные мечами щеки, шишковатые лбы (последствия «поцелуя» снаряда пращи), выбитые зубы и глаза, были далеко не редкостью даже среди рикос омбрес – высшей знати, а порой и среди коронованных особ. Дон Хуан вынужден был признать, что внешние недостатки не закрывают наглухо путь к успеху в любовных делах. За свою жизнь он не раз видел, как многие идальгос и кабальерос, по несчастью наделенные каким-либо уродством, тем не менее упорно ищут любви андалусских красавиц и довольно часто добиваются взаимности.

Но искал ли подлинных чувств дон Хуан? Было ли хоть одно настоящее любовное приключение на его коротком веку? Или, на худой конец, была ли хотя бы попытка почувствовать те милые, волнующие моменты, из которых складывается любовь? Трепетное прикосновение кончиков пальцев к ладони возлюбленной, опущенной в церковную чашу со святой водой… Ночные серенады под балконом… Страстные записки, переданные через подкупленную служанку… Долгожданное свидание украдкой, у журчащего во мраке фонтана, что возвышается посреди сонного патио…

Нет! Ничего этого не знало ленивое сердце дона Хуана. С двенадцатилетнего возраста лишь продажная любовь падших женщин выпадала на его долю. И это было отвратительно сыну знаменитого отца.

В последнее время он даже не вспоминал, что когда-то его род входил в «две золотые дюжины» – двадцать четыре самых знатных семьи Андалусии, богатейшей провинции Кастильского королевства. Что он по своему происхождению принадлежит к рикос омбрес. Что его отец, дон Алонсо де Тенорио, был великим адмиралом, грозой мавров во главе своей флотилии…

Отец погиб близ Трафальгара, в неравном морском бою с эскадрой халифа, сжимая в одной руке меч, а в другой – знамя. И память его свято чтила вся Кастилия.

После смерти отца фамилия Тенорио как-то очень быстро обнищала и исчезла с небосклона высшей знати. С малых лет пристрастившись к разврату, дон Хуан уже не хотел довольствоваться продажными женщинами. Он мечтал о дамах из высшего общества, которых был достоин по своему происхождению. Но, чтобы успешно ухаживать за знатными андалусками (не говоря уже о рикос омбрес), имея в наличии такую неказистую внешность, нужно… Нужно хотя бы иметь в кошельке дублоны. А дублонов у безусого юнца не водилось.

Ночами дон Хуан мучительно придумывал способы сближения с той или иной понравившейся ему благородной дамой. И не иначе как сам дьявол однажды нашептал четырнадцатилетнему Тенорио простой и гениальный способ добиваться быстрой близости с знатными замужними андалусками. Способ этот определенно четко озвучил благородный дон Спинелло: шантаж и вымогательство.

Уже более семи лет Тенорио упражнялся в своем грязном промысле и достиг в нем совершенства. И почти не осталось в Севилье молодых жен почтенных сеньоров, которые не стали бы жертвами чудовища по имени дон Хуан…

Де Тенорио с трудом раскрыл глаза. Над ним стоял старик в заношенном балахоне. Из разреза на животе вываливались кишки.

– Святые угодники! – простонал дон Хуан изумленно.

Глава 3. Огни святого Эльма

Старик протянул руки, и на кончиках его пальцев засверкали огоньки. Де Тенорио вспомнил: много лет назад, однажды отец взял его с собой в плаванье и на корабле начался переполох – надвигалась страшная буря. Небо потемнело и стало свинцовым, его расчерчивали беззвучные белые молнии. На горизонте в черной дымке виднелись грозные стены приближающихся волн.

Внезапно на верхушках мачт засветились точно такие же огни, как сейчас – на пальцах у старика. И все, кто был на корабле, сразу успокоились, дружно и даже весело принялись готовиться к схватке со стихией. Отец объяснил маленькому Хуану: там, на мачтах, – огни святого Тельмо.

– Он дает нам знать, что берет корабль под свое покровительство, – радостно повторял адмирал Тенорио. – Теперь тебе нечего бояться, малыш!

Боже, как это было давно…

Раненый дон Хуан смотрел на стоящего над ним старика.

«Да, это действительно святой Тельмо ко мне пожаловал».

Надо сказать, подобные явления небесных жителей считались в то время самой что ни есть обыденной вещью. Все добропорядочные идальгос и кабальерос почитали своим долгом рассказывать о чудесных встречах со святыми, архангелами и ангелами-хранителями, Пречистой Девой и даже самим Иисусом Христом. Зачарованные слушатели узнавали от рассказчика, что именно повелел ему святой и какой обет или зарок дал посланцу небес их товарищ, удостоенный божественного видения.

Испанец, особенно – дворянин, которому никогда не являлись угодники Божьи (а, вернее, если сам человек никогда не рассказывал о подобных видениях), считался «безблагодатным». То есть лишенным Божьего покрова, Христовой благодати.

Рассказы о встречах со святыми и ангелами постепенно стали поистине общенародными, и в конце концов в XV веке Великий инквизитор Фома Торквемада объявил подобные явления «сатанинским наваждением», а самих рассказчиков – еретиками и богохульниками. И принялся массово отправлять «самовидцев» в казематы святой инквизиции.

Но тогда, в январе 1350 года, в предсмертном бреду, дон Хуан де Тенорио воспринял визит святого Тельмо как нечто совершенно нормальное, не выходящее за рамки обыденности. В обществе бытовало довольно-таки своеобразное отношение к небесным покровителям: перед святыми, разумеется, благоговели, но, по сути, считали их слугами живущих на земле христиан.