Браслет раджи - Светлана Эст

— С одиннадцати до двенадцати.

— Хорошо, ты свободна, а ко мне позови художника.

Пока не пришел сорокалетний щуплый Лях, всегда одетый в грязные джинсы и какой-то бабий с растянутым воротом свитер, Денис еще раз проанализировал свою таблицу. Она покрылась выступившими мурашками часов и минут, ее оплетали пояснения, к которым подцеплялись длинные комментарии, и поэтому глаза по ней разбегались. Денис собрал их в кучку, вздохнул и начал заново чертить более наглядную диаграмму, заштриховывая черной пастой или оставляя белым квадратик каждых десяти минут — промежутка времени, необходимого для того, чтобы зайти в кабинет Новокрещенных, открыть стол, взять браслет, выйти, спрятать браслет и отдышаться.

— Какого ляха тебе нужно? — еще только появившись в дверном проеме, взорвался Константин Олегович, чей головной платок, завязанный по-пиратски с узлом на боку, сразу же напоминал об «Острове сокровищ». Взрывался Лях постоянно: словами, загулами, страстями и красками полотен, и поскольку в понедельник ему предстояло «рвануть» открытием новой экспозиции, церемонится с мальчишкой, вздумавшем поиграть в милиционера, он не собирался.

— Какого Ляха? Мудрого, талантливого, терпеливого.

— Ладно, извини, — подобрел художник от беспринципной лести. — Я, и в правду, чересчур взвинтился, прикидывая, не захватить ли мне «Шашку артиллерийскую» из боковой витрины, чтобы разговор оказался покороче. Обстановка в отделе из-за браслета нервной стала: или ты ругаешь, или тебя ругают, или перед тобой ругаются.

— Шашка кавалерийская, а не артиллерийская, — не удержался от уточнения Денис, хотя художник мог снова взорваться, но обошлось — у Ляха шел накопительный период, когда он бывал по-житейски благоразумным.

— Мне без разницы, ультрамарином в киноварь. У меня там этикетки сохнут, и пчела-дура обезумела: думает, вот, мол, дождь, все в улье бездельничают, а я «работяшшая».

Штирлиц знал, и Денис — тоже: картонные полоски с названиями экспонатов и текстами, художник клеил на разведенный мёд, потому что он держал намертво, не давая желтых подтеков и пятен, как канцелярский клей.

— …Тебе что хотелось выяснить? — спросил Кирилл Олегович после лирического отступления о затравившей его пчеле, которая все норовила провести перекрестное опыление этикеток. — Не спёр ли я браслет?

— Конечно, — с легкостью согласился Денис. — И не вставил ли цыган Лях себе и своим лошадям сделанные из него золотые зубы? Сейчас рот обследовать буду.

Художнику идея так понравилась, что он захохотал:

— Молодец, парень, что никому спуску не даешь.

— Константин Олегович, вы видели браслет раджи? При каких обстоятельствах?

— Так его только ленивый туда-сюда не таскал; его Бородище, считай, специально и принес из «драгов», чтобы потерять. Чего вы все с браслетиком этим носитесь и кудахчете: «Ах, раритет!»? Показывал Василич его вчера: сделан кустарным способом, и орнамент плохо прорисован. Нет, я сторонник сложных форм.

«Картины художника Николаева, изображающие зарод сена и мужика в одинаковых черных художественных рамках», — подумал Денис, хотя вслух спросил с дипломатической вежливостью:

— Вы ведь заходили сегодня в общий кабинет?

Лях оказался безукоризненно точным: назвал тех, кто был в комнате, когда он пришел за степлером, описал, чем занимались Кабаров, Вильницкий и Галина, и даже время назвал с точностью до минуты, так как был очень неплохим профессионалом, имевшим цепкий, непроизвольно фотографирующий обстановку, наметанный глаз.

Но если с художником Денису повезло, то Саша Вильницкий, которого он вызвал следующим, повел себя, как чешский патриот Юлиус Фучек в фашистском застенке:

— Ничего не скажу.

— И не надо, — отрубил Денис. — Пусть подозрение падает на Галину, ведь она призналась, что брала браслет.

— Это провокация, — продолжал упорствовать Саша. — Ничего она не брала!

— Еще как брала. Другое дело, что, налюбовавшись им, Попова положила украшение на место, а ты видел ее манипуляции.

— Да, видел! И могу подтвердить, — наконец признался Александр, после чего разговаривать с ним стало легче, потому что он прекратил играть желваками и гордо вздергивать подбородок. — Зря ты Галочку подозреваешь в краже. Не такой она человек.

— Ты ее любишь, — со смазанной интонацией, которая не давала понять, что прозвучало: вопрос или утверждение, сказал Денис, проверяя возникнувшую у него догадку, что гусар Вильницкий неравнодушен к барышне Поповой, чем и объясняются неровности его поведения.

— Если кому-нибудь об этом проболтаешься, малолетка, готовь себе «Умерший снаряд», — пригрозил студент, имея в виду саван — «Погребальный наряд русского мещанина втор. пол. ХIХ в.».

— Не нужно нервничать, Саша, у меня все тайны — коммерческие! И, давай-ка, лучше вернемся к нашим делам…

Денис выяснил, что всю первую половину дня, Вильницкий провел в общем кабинете и выходил из него только единожды, примерно в одиннадцать-пятнадцать.

Когда Саша ушел, и диаграмма была пополнена полученными от него сведениями, ответ на вопрос, кто и когда мог своровать браслет, обозначился на листе цепочкой белых квадратов, сливающихся в светлую полоску. Денис пририсовал к ней остроконечную стрелочку, упершуюся в одну из фамилий списка, удовлетворенно откинулся на спинку стула, и прислушался к шелесту дождя, перекрываемому бубнящим за неплотно закрытой дверью голосом Галины, которая проверяла коллекционную опись:

— …Височное кольцо, медь; шейная грива витая трехгранная, бронза; коньковая шумящая подвеска с утиными лапками; спиральная пронизка; якорьковая привеска; поясной набор из девяти накладок-сердечек…

— Кабаров, стань передо мной, как лист перед травой, — крикнул десятиклассник, думая о том, как ему повезло: если б стрелок получилось несколько, то пришлось бы изобретать еще один велосипед.

— Браслет взял ты, — без обиняков сказал он Володе, который, зайдя в комнату, остановился перед столом, не присаживаясь. — Зачем?

Если б студент начал лгать или выкручиваться, Денис мог попасть в очень неловкое положение, потому что многоступенчатые расчеты, кто имеет алиби, а кто нет, были ясны для него самого, а если б он взялся рассказывать о них, то это могло занять недельку-другую.

Но Кабаров сдался без сопротивления: он сцепил пальцы в замок и собачьим, выпрашивающим конфету, жестом поскреб воздух перед собой:

— Не губи! Меня вышвырнут из вуза, если история получит огласку.

— Голос! — невольно засмеявшись, приказал Денис.

— Тяф и еще два тяфа, — сейчас же отозвался студент.

— Зачем ты его взял? — снова стал строгим Завьялов. — Кража музейного предмета по разрушительным последствиям для психики сравнима только с «Крылатой ракетой на подходе к селу Покровскому».

— Да, я помню, цветная фотография ««Метеор» на реке Волге», — сказал Кабаров. — Глупо получилось. У меня девушка есть… Хотя, нет, не совсем так, она у меня есть, но есть ли я у нее — еще вопрос. Особенно ей не нравится моя будущая профессия. Раньше тот, кто заканчивал истфак, шел прямиком в райком, в горком и в профком: всегда на виду и при деньгах. А сейчас кем я буду? Учителем истории — лженауки, дискредитировавшей себя угодничеством перед власть имущими? Вот я и похвастался ей, что занимаюсь старой «ювелиркой», орденами, прижизненными изданиями, фарфоровыми сервизами фабрики Гарднера — в общем, антиквариатом. Отчасти это правда, и я имею дело с кое-кем из коллекционеров, но «Кузнецова» и «Гарднера» в ЦУМе не продают, а она потребовала доказательств. Мне нужно было удивить Алису до экстаза. Тут этот дурацкий браслет подвернулся, явно, что старинный и очень дорогой. Новокрещенных же хотел весь день в университете поработать, а завтра я бы положил браслет на место, и все. Что вот сейчас мне делать?

— Не знаю. Почему ты сразу не признался, когда Борода объявил о пропаже браслета?

— От страха. Растерялся. Скис. Кто меня после такой истории хоть к одной археологической коллекции подпустит? …Ладно, давай зови всех — я признаюсь!

Кабаров медленно опустил голову, но Денис успел заметить, что глаза у него влажно заблестели, и десятикласснику стало жалко преступного элемента. К тому же логических изъянов в исповеди Владимира он не нашел: Борода действительно не собирался вернуться в отдел, а, значит, только по случайности он обнаружил отсутствие браслета в ящике.

— Надеюсь, что этот урок ты усвоил хорошо, будущий учитель лженауки, — сказал Денис и решительно добавил. — Сделаем так…

Ему пришлось изложить план действий три раза, пока Володя сумел сосредоточиться, и грамм сто благодарных слез к Галкиному литру студент все-таки добавил. Мужчины не плачут, но ведь только по пустякам.

Когда они вышли вдвоем в общую комнату, Денис отметил, что обстановка стала накаляться: хмурый Петр Васильевич с ненавистью смотрел на телефон, решив, по-видимому, все же вызвать милицию, а Галина и Саша отговаривали его, поэтому следовало поспешить.