За Ленинград! За Сталинград! За Крым! - Петр Кошевой

Тогда мы были далеко от Победы. Но и при том тяжелом положении вера в силы Родины, убежденность в несокрушимости советского строя и победоносном исходе развернувшейся борьбы против гитлеровской Германии ни на минуту не покидали нас.

«Посылаем полнокровную дивизию»

…На станциях встречали нас гудки паровозов, поезда, набитые до отказа войсками, вооружением и техникой. Эшелоны, как и мы, спешили на запад. Сердце замирало при виде других составов – с большими красными крестами на вагонах, где было непривычно тихо, пахло йодом и кровью. Эти поезда шли на восток…

В Москву мы прибыли в ночь на 10 ноября. Над городом не мерцало зарево электрических огней. Низкое небо было сумрачным и неприветливым. Я хорошо знал столицу и ждал, когда появятся знакомые очертания Казанского вокзала. Вот и они… Но вслед за ними остались позади силуэты Ленинградского и Ярославского вокзалов. Поезд прошел далее. Остановились на путях незнакомой товарной станции на окраине города.

Мы с комиссаром вышли на узкую платформу для воинских составов. Ждали, что здесь получим команду на разгрузку эшелонов и задачу на марш к фронту.

Прибыл представитель военного коменданта. Он сообщил, что разгрузки не будет и предстоит следовать далее.

Связались с эшелонами по радио.

– Где сыновья? – спросили мы шифром: слово «сын» означало «эшелон».

– Первый сын на Красной Пресне, рядом с нами Ваганьковское кладбище, – ответил начальник первого эшелона.

– Где второй сын?

– На соседнем пути.

– А третий?

– Тоже.

Значит, «семья» в сборе.

– Что делаете? – задали новый вопрос начальникам эшелонов.

– Стали было раздеваться, но два часа назад получили распоряжение вновь одеться. Сидим на чемоданах, должны ехать, а куда – никто не говорит.

Мы с Тумаковым поняли, что эшелоны начали разгрузку, однако ее отменили.

Положение становилось непонятным. Пробовали выяснить дело у представителя военного коменданта, но тот ничего не сказал. Не получили разъяснений и у командира из Московского военного округа, который прибыл с приказом продолжать путь далее.

– Что там на фронте?

– По сводкам – повсюду идут бои. Могу сказать на память: «В течение 9 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои происходили на Крымском участке фронта».

– А под Москвой что?

– Под Москвой – трудно, жмет враг на всех направлениях.

Эшелоны с войсками дивизии снова загрохотали по рельсам. Проехали Загорск, Александров. Подошел Ярославль. Мы удалялись от Москвы на север…

Продукты, взятые из Даурии, где был забит скот из подсобного хозяйства и заготовлены овощи, кончились. Теперь мы, как все, пользовались продовольственными пунктами, развернутыми по железной дороге.

Никакой ясности относительно нашего места назначения по-прежнему не было. Военные коменданты передавали нас от станции к станции, из рук в руки. Они не сообщали, куда мы едем. Знать им этого не полагалось.

10 ноября долго стояли в Ярославле. Получили продукты и свежие газеты. Сводка Совинформбюро оказалась тревожней, чем всегда. «В течение 10 ноября, – сообщалось в ней, – наши войска вели бои с противником на всех фронтах. Особенно ожесточенные бои происходили на Крымском и Тульском участках фронта». Значит, вступила в борьбу Тула. Выходило, что враг не только продолжал рваться к Москве, но и теснил наши войска, а мы… Вместо того чтобы занять рубеж обороны на подступах к столице, мы удалялись куда-то в сторону.

После Ярославля в сплошном лесу пошла единственная колея железной дороги. Вековые сосны, ели и березы подступали к поезду вплотную. После очередной остановки в наш вагон явился дежурный по эшелону и доложил, что ходят разговоры, будто дивизия направляется в Англию и будет открывать второй фронт в Европе.

Мы с комиссаром изумились и попросили сообщить источник столь неожиданной информации. Оказалось, источником был «солдатский вестник», передавший «новость» нашим бойцам у ярославского продпункта.

А.З. Тумаков прошел по вагонам. Разговоры шли только о втором фронте. «А что? – говорили бойцы. – Довезут нас до Мурманска или Архангельска, посадят на корабли, а там и до Англии доставят. Не только нашу дивизию, конечно. И зажмем мы Гитлера с двух сторон! А под Москвой дело, видно, у нас надежное, раз такие войска к Черчиллю направляют».

Разговоры о втором фронте скоро, однако, прекратились. Когда эшелоны миновали Вологду, оставили позади Череповец, сомнений уже не было: мы направлялись к Ленинграду. Это обрадовало: мы знали, что враг блокировал город, прорвавшись к Ладожскому озеру. Значит – будем разрывать кольцо блокады, вызволять ленинградцев из беды.

Спустя много лет после войны в руки мне попал документ, глубоко меня взволновавший. С телеграфной ленты переговоров по буквопечатающему телеграфу, тронутой желтизной, вновь передалась мне тревога тех дней, ожили далекие картины прошлого. Это была запись переговоров Верховного Главнокомандующего с осажденным Ленинградом. И.В. Сталин говорил с командующим Ленинградским фронтом генералом М.С. Хозиным и членом Военного совета А.А. Ждановым. Андрея Александровича мы хорошо тогда знали и уважали. Он возглавлял Ленинградскую партийную организацию, был членом Политбюро и секретарем ЦК ВКП(б).

Накануне дня нашего прибытия в Москву И.В. Сталин, озабоченный, как и все советские люди, положением великого города на Неве, просил Жданова и Хозина сделать все, чтобы прорвать установленную фашистами блокаду. Переговоры по телеграфу он назначил «часам к 12 ночи» на 9 ноября 1941 года.

Жданов и Хозин доложили, что формируют добровольческие полки из отборных людей, чтобы участвовать в прорыве блокады. Отправлялось пополнение для дивизий, занимавших плацдарм у Невской Дубровки. Ядро ударной группировки Ленинградского фронта значительно укреплялось. Были подготовлены к переброске туда же 40 танков. Разработаны планы действий. Срок начала наступления наметили на 10–11 ноября. Многое делалось и на другом, мгинском направлении, где готовился второстепенный удар. 8-я и 54-я армии получили задачу прорвать блокаду Ленинграда наступлением с востока из района Волхова.

Доклад Жданова и Хозина был прерван Верховным Главнокомандующим: «Приостановите передачу. Тихвин занят противником. Выясняем положение. Если будет возможно – соединимся с вами по проводу. Этот провод идет через Тихвин. Все. Ждите у аппарата».

Жданов: «Ясно. Ждем у аппарата».

К счастью, тогда удалось относительно быстро возобновить связь. Переговоры возобновились.

«У аппарата Сталин. Извиняюсь, задержался. Для ликвидации группы противника мы перебросили в район Тихвина Мерецкова с некоторыми войсковыми частями из 7-й армии. Направляем туда же танки и одну полнокровную дивизию… Как видите, противник хочет создать вторую линию окружения против Ленинграда и вовсе прервать связь Ленинграда со страной. Медлить дальше опасно. Торопитесь создать большую группу частей, сосредоточить на небольшом участке всю силу огня артиллерии, авиации, 120-мм минометов, РСов и пробить дорогу на восток, пока не поздно. А тихвинскую группу противника, я думаю, мы ликвидируем своими силами».

Почему документ взволновал меня, станет ясно читателю из последующего моего рассказа. А «полнокровная дивизия», о которой говорил И.В. Сталин, была наша, 65-я стрелковая.

Станцию Пикалево мы проехали глубокой ночью. Поезд шел, часто останавливаясь, долго простаивая на разъездах. Часа за два перед рассветом наш состав втянулся между эшелонами на какой-то станции и остановился. Выждав некоторое время и убедившись, что остановка предстоит длительная, мы с А.З. Тумаковым вышли из вагона. За стоявшими по обе стороны составами сплошной стеной высился лес. Станция поразила тишиной: ни гудка паровоза, ни звука рожка стрелочника…

Никто нас не встречал. Только от переднего вагона к нам неторопливо приближалась фигура человека в больших валенках, короткой куртке и шапке-ушанке. Временами человек останавливался и постукивал по буксам вагонов молоточком.

– Смазчик, – догадались мы и поспешили к нему.

Поравнявшись с человеком, мы осветили его фонариком: показалась окладистая седая борода, большой нос и пронзительные умные глаза.

– Скажи, дед, скоро ли поедем? – спросили мы.

– Смотря куда ехать – вперед или назад, – ответил смазчик не очень дружелюбно. – Ежели вперед – то некуда.

– А какая это станция?

– А та, какая надо, мил человек.

– Что будем делать? – обратился ко мне Тумаков. – Старик, конечно, прав: проявляет бдительность. В этой темноте на шпиона или диверсанта натолкнуться не диво.

Мы прошли вперед и огляделись. Здание станции лежало в развалинах. Вероятно, оно стало жертвой авиационного налета. Из нагромождения разорванных взрывом стен и обугленных балок еще не развеялся горький запах дыма. Кругом было пусто, ни огонька, ни души.