Заколоченное окно - Амброз Бирс

Среди множества лиц, населяющих рассказы, почти нет запоминающихся характеров, — важно не с кем происходит, а что происходит. Это естественно вытекает из отношения писателя к человеку.

В «Словаре Сатаны» Бирс так определяет понятие «привидение»: «внешнее и видимое воплощение внутреннего страха». Этими «внешними и видимыми воплощениями» наполнены его книги. А сам он, по свидетельствам современников, был человеком бесстрашным.

В повседневной жизни, воспроизведенной писателем, было много реальных причин для страхов, — люди жили на границе лесов, населенных дикими зверями, люди были довольно слабы перед могущественными силами природы. Еще больше оснований для страхов создавали сами люди, история общества, — истребление индейцев, издевательства над неграми, линчевания, преследования всяких инакомыслящих, малые и большие, внешние и внутренние войны.

В рассказах Бирса постоянно встречаются трупы, призраки, таинственные шорохи, гулкие шаги. Часто люди погибают не от выстрела, не от ножа, не от зубов зверя, а от самого страха («Человек и змея», «Страж мертвеца»). И автор издевается над попытками науки просветить, объяснить. Так, от разрыва сердца умер ученый-скептик, приняв пуговицы чучела за глаза змеи.

Храбрость Бирс считает одной из самых редких и великих человеческих добродетелей, любуется храбрецами. Любуется лейтенантом Брэйлом, который в любом сражении не кланялся пулям, шел с высоко поднятой головой. Его храбрость была явно безрассудна и тем не менее прекрасна. Недаром и его смерть изображена так необычно для Бирса, — смерть, окруженная почтительным восхищением и соратников и противников. Ничуть не похожая на обычную в его рассказах, отвратительную, уродливую смерть. И в этом рассказе конец по-новому освещает начало, — лейтенант был храбр во имя любви, он все время красовался перед той, которая написала ему жестокие и несправедливые слова. А женщина эта, как обычно в книгах Бирса, была совершенно недостойна любви героя («Убит под Ресакой»).

Бирс развивает жанр «страшного» рассказа. Этот жанр уже стал классическим до Бирса, в творчестве Эдгара По. И, вслед за По, кошмарное он помещает в условия совершенно реальные.

В рассказе «Глаза пантеры» страхи оправданны, нет никакой мистики, по-настоящему жаль и безумную девушку, и полюбившего ее храброго человека. Ее безумие мотивировано, насколько может быть мотивировано безумие. Человечны и горе, и боязнь сойти с ума.

В одинокой, заброшенной хижине скоропостижно умирает любимая жена; но этого мало. Надо еще, чтобы ворвалась ночью пантера и загрызла неостывший труп («Заколоченное окно»). Это обстоятельство, пожалуй, не усиливает страх, а, напротив, ослабляет его. Такие излишества встречаются не редко.

Бесценный материал для исследования, изучения, изображения страхов дала Бирсу война.

Он сражался в армии северян, но по его рассказам этого не определишь, — война у него, всякая война — кровавое, бессмысленное побоище. Такой взгляд на войну тогда был гуманным.

Это еще война не современная, во многом не оторвавшаяся от поединка древних.

К далеким временам восходит преклонение перед личным мужеством в рассказе «Убит под Ресакой» или поведение генерала в рассказе «Паркер Аддерсон, философ».

Война очень важна для Бирса не только потому, что это часть его биографии, личный опыт, но и потому, что на войне обнажается сокровенная сущность человека, обнажается то, что в мирное время могло лежать под спудом на дне души и остаться тайной для всех и для него самого.

Бирсу всегда хотелось заглянуть вглубь, исследовать человека в обстоятельствах особых, чрезвычайных, испытать на излом. Война предоставила неисчислимое количество особых ситуаций — невероятных, необычайных, но тем не менее реалистически правдоподобных. Ситуаций, которые он сам наблюдал, в которых сам участвовал, о которых ему рассказывали очевидцы. В изображении войны много беспощадной правды. Его война — не парадная, не приукрашенная, но романтизация войны у него еще сохраняется.

Казалось бы, самоубийство в бою совершенно невероятно. А Бирс скрупулезным психологическим анализом мотивирует закономерность самоубийства («Один офицер, один солдат»).

Храбрость, трусость, самоотверженность, товарищество, ужас перед смертью, преодоление страха — особые и вместе с тем всеобщие темы — выступают в военных рассказах писателя.

Сражающуюся армию Бирс ощущает как нечто целое, как живой организм. И смотрит на военные действия снизу, преимущественно глазами рядового солдата. Гневно звучит обличение спесивого генерала («Офицер из обидчивых»), — из-за его дурацкого приказа артиллерия вела огонь по своим.

Глубинная связь военных тем с основными мотивами творчества Бирса отчетливо видна в рассказе «Заполненный пробел». Герой рассказа существует в далеком, давно ушедшем прошлом, он потерял память, ему кажется, что все еще продолжается война. Он отбился от армии северян и во что бы то ни стало должен найти свой отряд. Он не верит врачу, случайно встретившемуся на дороге, не верит свидетельствам своих глаз, которые видят морщины на руках. И только взглянув на свое отражение в луже, на старого, седого человека, он на миг понимает, что в беспамятстве прожита целая долгая жизнь.

Незадолго до отъезда в Мексику Бирс посетил места боев, участником которых он был много лет тому назад. Он не терял памяти, он был нормальным человеком, но и он не мог вместить того, что было тогда, в свою теперешнюю жизнь.

В стихотворении Анны Ахматовой «Есть три эпохи у воспоминаний» говорится:

И вот когда горчайшее приходит:Мы сознаем, что не могли б вместитьТо прошлое в границы нашей жизни.

Так было у самого Бирса. Так стало — в драматическом сгущении — у героя его рассказа. Особая ситуация — места, знакомые с юности, места, особо запомнившиеся, потому что здесь произошли, вероятно, самые значительные, самые важные события, — эти места неожиданно ставят человека лицом к лицу с его прошлым. А прошлое — давным-давно поросшая мхом могила. Выдержать это столкновение невозможно. Мгновенная драматическая развязка в последнем абзаце завершает повествование, которое началось замедленно, эпически плавно.

Военные рассказы Бирса, при всех их противоречиях, вместе с романом Крейна «Алый знак доблести» — начало правдивого изображения войны в литературе США.

В американских книгах той поры добро и зло были строго разделены. Представления догматической религии с ее двумя полюсами: Бог — Сатана, господствовали и во взглядах на мораль, на общественное и личное поведение человека, на искусство. Существование в жизни и необходимость в литературе «положительных» и «отрицательных» героев в чистом виде не вызывали сомнений. За редкими исключениями, в американской литературе конца XIX — начала XX века, даже и в первых книгах критических реалистов, царил еще весьма метафизический взгляд на человека. Хорошее и дурное в нем существовали строго порознь, отделенные непроницаемыми перегородками. И в этом проявился тот отроческий характер литературы, о котором постоянно говорит американская критика.

Были, конечно, исключения — Мелвил, По, Джеймс, — но именно исключения. Среди них был и Бирс. В отличие от господствовавших в литературе представлений он остро ощущал противоречия и вокруг себя, и в себе самом.

На войне он видел убийства, горе, смерть. Ужас войны он пронес через всю жизнь. Война выступает в глубоком подтексте часто в тех горьких, мрачных произведениях, которые по сюжету своему не имеют никакого отношения к войне.

И вместе с тем годы войны так и остались самыми счастливыми годами, годами истинного братства, близости с людьми. Недаром до конца жизни его друзьями оставались только ветераны войны.

И дорога в искусство была усеяна добрыми намерениями, но прямолинейной связи добра и таланта Бирс не увидел.

Его творчество пришлось на время краха идеалов, утраты веры. «Одно из великих верований вселенной» — так определяет он безверие. В то самое время, когда Бирс работает над «Словарем Сатаны», Твен записывает в дневник: «Шестьдесят лет тому назад слова «оптимист» и «дурак» еще не были синонимами». Здесь историческое объяснение афоризмов Бирса.

«Словарь Сатаны» в наиболее ясной и общей форме воплощает универсальность отрицания. Свергаются, сокрушаются все современные Бирсу боги, церковные и светские. Самоуверенность, американизм, оптимизм.

«Словарь» построен остро полемически, это как бы серия ответов на общераспространенные убеждения, утверждаемые везде, всеми, кстати, и в тех самых журналах, в которых сотрудничал Бирс.

— Упорный труд может привести каждого американца к славе и богатству, к миллионам в банке и президентскому креслу.