Заколоченное окно - Амброз Бирс

При этом до конца жизни Бирс скептически относился к любым попыткам переустройства общества, отрицательно относился к социализму, в статьях нападал на американских социалистов. Порою солидаризировался с правительством; так, например, он поддерживал империалистическую войну, которую Соединенные Штаты вели против Испании за владение Кубой и Филиппинами.

В 1887 году молодой Херст сделал Бирса фактическим редактором газеты «Сан-Франциско Экземинер». Растет известность, растет шумное и недолговечное — на один день — могущество газетчика. Его инициалы АГБ — Амброз Грегори Бирс — расшифровываются острословами как Almighty God Bierce — Всемогущий Бог Бирс. И все больше грязи видит вокруг себя журналист. «Моя религия — ненавидеть негодяев». Эту религию он исповедует с истовой страстью.

Он обличает в печати железнодорожного короля Хантингтона, а когда того, под давлением множества фактов, привлекают к судебной ответственности, Бирс едет в Вашингтон в качестве общественного обвинителя. Его пытаются подкупить. На вопрос, сколько он хочет отступного, Бирс отвечает: семьдесят пять миллионов долларов. Эти семьдесят пять миллионов и вынужден был вернуть правительству США обвиняемый миллионер-разбойник.

Американцы обогащались. Власть золота становилась все более всеобъемлющей. Бирс оказался среди тех немногих, кто осмеливался этому противостоять.

И продолжал писать. В 1891 году на деньги почитателей издается сборник «В гуще жизни»; в 1892 году — «Может ли это быть?»; в 1899 году — «Фантастические басни», сборники стихов и статей. Незадолго до смерти, в 1909–1912 годах, публикуется первое и единственное собрание сочинений в двенадцати томах. Туда включено все без отбора, безо всякой критической оценки. Это издание — тоже результат частной инициативы, тираж — двести пятьдесят экземпляров. Маленький даже по тем временам, да и тот не расходится, лежит в книжных лавках Сан-Франциско. Это еще более горько, чем возвращенные рукописи.

В детстве он страдал от отцовского деспотизма, но своих жену и детей тоже тиранил. И становился все более одиноким. Ушла жена, пятнадцатилетний сын сбежал из дому и угодил в тюрьму. Бирс пережил обоих своих сыновей.

В 1907 году он обращается к правительству США с просьбой о пенсии. Прошло сорок пять лет с тех пор, как он добровольно вступил в американскую армию. Для большинства правительственных чиновников, которые рассматривали его заявление, гражданская война — мертвая страница из учебников истории и сам Бирс — обломок канувшей в Лету эпохи. Его прошение — очередное чудачество — удовлетворили, назначили двенадцать долларов в месяц.

В 1913 году Бирс уехал военным корреспондентом в Мексику. И пропал. Последнее полученное от него письмо датировано 26 декабря 1913 года. Смерть его окружена легендой. Расстрелян Панчо Вильей, вождем восставших мексиканских крестьян? Это возможно, ведь Бирс как американец, гринго — враг. Заплутался в неразберихе гражданской войны? Просто не выдержал физических лишений? На этот раз ему не девятнадцать, а семьдесят один год. Как бы то ни было — не вернулся. Пришла смерть, о которой он столько писал.

Бирс был одним из самых ярких, примечательных людей своего времени. А как писатель он при жизни был почти неизвестен. К его книгам критика и читатели начали обращаться лишь в двадцатые годы. Легенда и по сей день соперничает с истиной; и порою побеждает легенда.

Лучшее из созданного им уцелело. Не двенадцать томов, которые издавались полвека тому назад, а сравнительно немногое, те самые рассказы, которые отвергались, пылились в ящиках письменных столов.

Рекомендуя начинающему писателю, что читать, Хемингуэй назвал среди других и Бирса.

Первый сборник рассказов Бирса в СССР вышел в 1926 году («Настоящее чудовище»). В 1928 году в «Вестнике иностранной литературы» публикуются афоризмы из «Словаря Сатаны». В 1938 году вышел второй, гораздо более полный сборник. Настоящее издание осуществлено по сборнику «The Collected Writings of Ambrose Bierce», Нью-Йорк, 1946 год.

О Бирсе писали многие советские критики — И. Анисимов, А. Елистратова, С. Динамов, И. Кашкин. Точную характеристику стилю Бирса дал Михаил Левидов: «…бешеный поток страсти и ненависти клокочет подо льдом стилистического равнодушия, и какой стремительный натиск в этом медлительном по внешности повествовании…» (Литературное обозрение, № 7, 1939).

Рассказы Бирса — горький комментарий на полях буржуазного преуспеяния. Америка после гражданской войны пережила то время, которое точно охарактеризовано заглавием романа молодого Твена: «Позолоченный век». Апологеты называли его золотым. Росли города, прокладывались железные дороги, строились заводы, возникали сказочные состояния. Именно тогда родились нынешние империи — Морганов, Рокфеллеров, Дюпонов, Вандербильтов. Печать возвещала «неограниченные возможности». В отличие от Старого Света, от Европы, здесь возможно все, — надо иметь лишь голову на плечах, крепкие нервы, цель, волю, упорство, и вчерашний чистильщик сапог может стать миллионером. Успех — вот главное слово, вот мерка всех ценностей, вот принцип отношения к жизни и к человеку. И рядом полным-полно иллюстраций — биографии новых королей. Да и жизнь самого Бирса — сын безвестного фермера из глухой деревушки стал королем журнализма…

А в рассказах писателя Бирса предстают люди, которых «позолоченный век» не сделал счастливыми. Люди искалеченные, люди горькой, несостоявшейся судьбы. Очень много мертвецов. В предисловии к одному из своих сборников автор говорит: «Когда я писал эту книгу, мне пришлось тем или другим способом умертвить очень многих ее героев, но читатель заметит, что среди них нет людей, достойных того, чтобы их оставить в живых». Да и живые тоже часто напоминают мертвых.

Богач Амос Эберсаш построил приют для престарелых («Проситель»). Так поступали многие богачи. Хорошая вывеска для бизнеса, расходы, которые в конце концов окупаются. К тому же дань церкви — отличный вклад в загробную жизнь. Рассказ построен в характерно бирсовском духе: маленький мальчик обо что-то споткнулся. Это начало и вместе с тем — конец, который раскрывается во всем своем гротескном ужасе только в последнем абзаце. «Что-то» — труп старика, основателя этого самого убежища для престарелых, Амоса Эберсаша. Его имя выведено на каменном фронтоне. С каменной черствостью его отбрасывает в смерть то учреждение, цель которого — будто бы — принять, накормить, дать кров бездомным старикам.

Работает каждая деталь: споткнувшийся мальчик, сын председателя совета попечителей, это под его председательством и было решено отказать просителю. Время действия — рождественское утро, когда люди, вспоминая о Христе, должны быть особенно добры друг к другу. Есть в рассказе диккенсовские интонации, прежде всего в изображении смотрителя убежища Тилбоди. Злобное существо мечтает только о том, чтобы вовсе освободить убежище от стариков, а пока ускоряет их переход в загробный мир. Но ирония Бирса злее и безнадежнее диккенсовской. Ничто, ни один звук не смягчает леденящего ужаса.

В рассказе прежде всего ирония ситуации. Иронические ситуации возникают у Бирса подчас из простого недоразумения («Банкротство фирмы Хоуп и Уондел», «Сальто м-ра Свиддлера» и др.). А в рассказе «Проситель» само недоразумение выражает глубокую дисгармонию между внешностью и сущностью. Писатель драматически сталкивает два факта: замерз нищий старик — и основатель убежища на своем опыте познал бесчеловечность созданного им учреждения. Обманчива благодушная интонация повествования.

Гротеск Бирса остро социален. В его рассказах раскрывается бесчеловечная сущность бизнеса. Многое он предугадывает. В рассказе «Город Почивших» некий пройдоха наживался на мертвецах, — он их не хоронил, а продавал на мыло. Трест назывался «Гомолин». Так переосмысливается безудержный азарт «грюндерства», когда создавалось великое множество разных трестов — мыльных пузырей.

«Может ли машина мыслить?» — спрашивается в рассказе «Хозяин Моксона». Герой — изобретатель, создавший робота, играющего в шахматы, злобного робота, который убил изобретателя.

Так написанное, по существу, век тому назад совпадает с мыслями, настроениями, ситуациями наших дней. Но характернее, пожалуй, не частные совпадения, а то общее, разлитое во всем творчестве Бирса ощущение обреченности человека, которое и оказывается родственным некоторым течениям современной литературы. Разрушение личности, по Бирсу, обуславливается не только давлением обстоятельств, но и непрочностью того нравственного материала, из которого сделан человек. То горько, то с отчаянием, то почти злорадно показывает автор, — вот они, люди, людишки, мелкие, подлые, трусливые. Разумеется, их, таких, можно заменить машинами, разумеется, их легко можно менять местами («Страж мертвеца»).