Быстроногий - Цокто Номтоевич Номтоев

Когда мы с Дангаем поднялись наверх, мельничный ковш был пуст. Вредный старикашка стоял тут как тут, намереваясь, видимо, занять моё место.

Дангай отстранил его рукой и стал сыпать зерно из моего мешка, не обращая внимания на злобные выкрики красноглазого.

— Так люди решили!.. А это закон!.. — вот что сказал мой друг, старый мельник Дангай, и слова эти я запомнил на всю свою жизнь.

Родник

Перевёл К. Балков

Пришла весна. Стаял снег, на возвышенностях зазеленела трава. Скотоводы-буряты начали закрывать поскотину и переезжать в летники, расположенные посреди степи, раскинувшейся на десятки километров окрест. Мы, дети, ждём не дождёмся, когда вещи будут уложены и мы тронемся в путь. Да что там мы? Вон даже коровы и те проявляют своё нетерпение, толкают друг друга, норовят пристроиться поближе к телеге.

На нашем летнике в Хусоте жилые дома и телятник располагались вдоль песчаного, местами глубоко прорезавшего землю русла сухой речки, истоком которой считалась источенная ветрами, почти разрушенная каменная гора близ леса. Старики говорили, что в далёкие годы вода не уходила отсюда, а нынче только после ливневых дождей речка оживает, наполняя русло мутно-жёлтой водой.

Мы радовались, когда в сухой речке появлялась вода, часами не отходили от неё, смеялись, весело говорили о том, что теперь не надо гонять телят на дальнее степное озеро, откуда мы привозили воду и для себя.

…Ближе к вечеру подъехали к летнику, и, пока взрослые перетаскивали скарб в избы, мы успели сбегать на речку. Вернулись расстроенные — русло было сухое… В тот год стояла сильная засуха, даже трава в степи с трудом пробивалась, да и то не везде…

Каждое утро люди, выйдя из дому, подолгу смотрели на небо. Но шли дни, а солнце всё то же, ярко-рыжее, и на горизонте ни облачка. Назойливо гудели пауты, досаждая телятам. В траве появились кузнечики, они облепляли ещё зелёные стебли, и те быстро засыхали. Старики вздыхали и сокрушённо поглаживали свои головы.

…Проснулись как-то, выбежали на улицу, глядь: недалеко от телятника, в самом подножье небольшого бугра, что-то ослепительно сверкает. Подошли поближе, тут-то и увидели, что из-под земли бьёт родник и вода, накапливаясь, растекается по сухой земле. Скоро не осталось ни одного человека, кто б усидел дома, не пришёл сюда. Долго стояли не в силах вымолвить слова, до того неожиданным и радостным было появление родника. Но скоро и заговорили, перебивая друг друга:

— Какое это счастье, в самую засуху вдруг пробился родник. Теперь легче будет.

— Да, конечно, только надо бы договориться, чтобы не загрязняли воду, не черпали немытой посудой.

— И ребятишек надо предупредить, чтоб не лазили в воду. А то уйдёт она.

— Хорошо бы сделать деревянный жёлоб, — предложил кто-то, и его тут же поддержали.

И часу не прошло, как появился жёлоб, по которому, весело поискривая, потекла родниковая, чистая и ледяная, аж зубы сводит, вода. А спустя немного и огородили, чтоб телята чего не натворили… И корыта для скотины поставили.

Надо ли говорить, как мы, ребятишки, радовались роднику?! Каждое утро прибегали и подолгу смотрели, как кипит вода, будто зерно в большом котле, выбрасывая на поверхность искристые камушки, намывая песок. Когда, стараясь не моргать, глядишь на этот песок, чудится: он серебрится и в нём блестят звёздочки, далёкие и яркие, те самые, которые можно увидеть в вечернем небе.

Однажды, когда мы играли у родника, к нам подошёл дедушка Жана. Он маленького роста, у него длинная белая борода, свисающая клинышком, когда ходит, опирается на гладкую, без единой зазубринки, палку. Слыхать, в молодости дедушка Жана езживал в разные улусы, знавал много интересных людей, умел выбрать в табуне скакуна и очень этим гордился. У него была большая семья, и он думал, что на старости ему будет где преклонить голову, но случилась беда: в юрту, где он жил, проникла страшная болезнь, и все его родные умерли, он остался один. Ему сделалось неинтересно на земле, и он хотел умереть, но, оказывается, и тогда у него в душе было что-то сильное, и он превозмог себя. А когда постарел, его взял к себе отец моего друга. Старику не было плохо в чужом доме, за ним ухаживали, жалели.

Мы очень обрадовались, увидев дедушку Жана, хотели подойти к нему, но глаза у него были задумчивые, и это остановило нас. Мы снова сели на влажную землю и стали наблюдать за дедушкой, а он ещё долго стоял, опершись руками на загородку, и маленькими слезящимися глазами глядел на бойкий искрившийся родник. Но вот дедушка Жана подошёл к деревянному жёлобу, нагнулся, зачерпнул ладошкой студёной воды, ополоснул лицо. Увидел нас, подозвал к себе, сказал:

— А знаете, это не простая вода, это аршан. Я как начал пить эту воду, у меня перестал болеть живот. А то были такие рези, прямо беда… — Помедлил, внимательно приглядываясь к тем, кто находился рядом с ним, продолжал: — Вы молодцы, ребятки, что смотрите за этим родником. — Вытащил из-за пазухи что-то завёрнутое в серую тряпку, подержал на ладони, спросил: — Знаете, что тут у меня?..

Мы пожали в недоумении плечами.

Он развернул тряпку, на ладони у него оказался яркий, величиной с бабку, с белой полосой посередине камень.

— Этот камень в давние годы я привёз с Байкала. В молодости ходил по морю рыбаком. Когда уезжал, взял с собой несколько камней. Хотел привезти их в родные края и разбросать вдоль речек. Мне казалось, тогда они станут многоводнее, потому что породнятся с Байкалом. И вот у меня остался один камень, я не расставался с ним. Однако пришло время, и я… — Старик замолчал, протянул мне камень, негромко произнёс своё благопожелание: — Опусти камень на дно родника, поближе к тому месту, где он пробивается сквозь землю. Пусть целебная вода нашего родника бьёт тугой струёй, пусть никогда не зарастёт травою его русло, пусть пески отойдут от него подальше!..

Дед опустился на мшистый взлобок и поджал под себя ноги. Лицо его было задумчиво и печально. Он смотрел туда, откуда встаёт солнце, и беспокойно теребил отвороты дэгэла[1].

В траве стрекотали кузнечики и назойливо гудели пауты. Порою становилось невмоготу от этих звуков и запахов. Душа наполнялась нежностью ко всему