Пусть вспыхнет пламя - Барталомей Соло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Железнодорожная станция кишела рабочими. Они выстраивались в продолжительные очереди. Первая, состоящая из людей с рейтингом выше семидесяти, была небольшой, возможно человек в тридцать. Вторая – из тех, кто не был обладателем столь высоких показателей, растянулась на добрую сотню метров. Тони встал в конец второй очереди. «Вся жизнь – это сплошная очередь куда-то», как пел Бобби Трогвальд, и за эту песню лишился всех титулов, а затем и вовсе пропал с эстрады. Хороший был певец. Очередь на электричку, очередь на работу, очередь с работы, очередь в магазин, очередь в бар, очередь за путёвкой, очередь на концерт. Десятки и десятки часов жизни утопали в бесконечных очередях. «Современная продуктивность», о которой так галдели на каждом шагу. Электрички только и успевали прибывать к перрону. Люди заходили в вагоны, и бесшумные серебряные машины с дикой скоростью устремлялись вдаль.
Тони забрался в вагон, прождав чуть больше часа. Он уселся на свободное место в хвосте электрички. Стояла духота. Окон здесь не было – электричка шла с юга на север через несколько районов, доступ к которым для рабочих был строго ограничен. Таким образом, рабочие из района А-17, где жил Тони, перевозились в район Б-3, где находилась свалка, так и не видя своего маршрута. Окна заменяли экраны, на которых мелькали красочные шоу – танцы, песни, конкурсы, спортивные мероприятия. Светили яркие огни, и звучала громкая музыка, перемешанная с искренним смехом и бурлящими овациями. С экранов блистали звёзды эстрады или спорта, молодые конкурсанты и участники реалити-шоу. Рабочие с запоем всматривались в экраны, фокусируясь на любимых программах, с увлечением обсуждая новый костюм героя или то, как новичок выступил на своей первой игре в бейсбол. Тони оглядел вагон – старенький, обшарпанный, набитый людьми, как будто консервная банка. Плечи его касались плечей других рабочих, которые сидели по обе от него стороны. Он чувствовал дыхание человека напротив, который с головой погрузился в спортивную передачу. Ощущал вибрацию от постукивания ногой второго соседа, тарабанящего в такт с играющей музыкой. Поезд бесшумно нёсся, минуя районы один за другим. Остановки менялись каждые несколько минут – район А-22, район А-21, район А-20. После каждой остановки рабочих в вагоне становилось всё меньше.
На остановке «А-20» в вагон вошёл опрятный мужчина в солидном тёмном костюме с синим галстуком. Он был высок, лет сорока пяти, гладко выбрит и коротко подстрижен. В руках мужчина держал серебристый дипломат, а пахло от него чем-то приятным, далеко не обычным для здешних зловонных мест. Он сразу обратил на себя внимание рабочих – все как один уставились на него с любопытством, которое граничило с недоверием или даже страхом. Не каждый день в Тридцать Втором можно было встретить представителей иных классов, а мужчина этот, без сомнения, был именно таким представителем. На лбу у него красовались цифры с приятной голубой подсветкой – «99». Редчайший и даже почти невозможный случай! Единственным человеком с подобным рейтингом, которого знал Тони, был директор цеха, где он работал. И директору этому понадобилось целых сорок пять лет идеальной трудовой деятельности, чтобы добиться подобного результата. Тони, как и прочие, впился в этого странного попутчика жадным дикарским взглядом, затем поймал себя на мысли о том, что ведёт себя глупо, и отвернулся. Мужчина в костюме как бы свысока оглядел вагон и неспешно двинулся на одно из свободных мест. Он уселся напротив Тони, поставив дипломат себе на колени. Непоколебимый, как будто вылитый из бронзы, он уставился перед собой, и взгляд его встретился со взглядом Тони. Этот суровый и умный взор, уверенный и пронизывающий до глубины души… Взгляд его не был похож на то, как смотрят друг на друга люди из окружения Тони – обессиленные и агрессивные, готовые взорваться в любой момент. Непоколебимый взгляд, как будто кричащий что-то, как будто лишний раз доказывающий, что знаний и власти в этой голове в сотни раз больше всех тех знаний, что собраны в головах людей в этом грязном поезде. Тони поглядывал на магические цифры на лбу у незнакомца, и его подмывало заговорить с ним. Девяносто девять. Максимум из возможного. Он так и хотел завести какой-то диалог, спросить что-то или же рассказать какую-нибудь историю, хотя бы как-то прикоснуться к миру этого человека, хотя бы на секунду почувствовать себя его частью. Но как только он набрался решимости сделать это, прозвучал сигнал, знаменующий о прибытии к следующей остановке – А-17. Тони подскочил на ноги, бросил на мужчину в костюме последний взор и покинул вагон. Напоследок на лице мужчины нарисовалась лёгкая, едва заметная улыбка, и Тони показалось, что незнакомец как будто знал все те мысли, что пронеслись в его голове. Двери за его спиной закрылись, и поезд пулей устремился дальше, всколыхнув с перрона жёлтую пыль. Тони проводил его взглядом, и ему почему-то сделалось грустно. Он как будто совершил глоток свежего воздуха в спёртой атмосфере комнаты, но это был один единственный глоток, от которого впоследствии стало только хуже. Тони почувствовал на мгновение какое-то волнение, какой-то задор, азарт. Человек в костюме с наивысшим рейтингом. Кто он такой? Что он забыл в этой дыре? Даже префекты в районах не имели столь высокие цифры, а они фактически осуществляли власть в Тридцать Втором. Вздохнув и ещё раз глянув вслед уходящему поезду, Тони двинулся по привычному маршруту. Он спустился по лестнице, которая вела с платформы вниз, к жилым массивам. На выходе красовался привычный жёлтый знак с чёрной надписью: «Вы входите на территорию района А-17! Комендантский час начинается в 23:00». Комендантский час был введён во всех двадцати девяти жилых районах города двадцать лет назад и по сей день оставался в силе ввиду закона «Габриэля-Мартина». Произошло это после того, как рабочие мусорной фабрики по переработке бытовых отходов подняли бунт и попытались перебраться через Стену, ограждающую город от иного мира. Возглавил восстание некий Рорк – простой работник погрузчика из Б-3. Закончилось всё кровавой бойней, в
