Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

В то утро на пляже я тоже искала историю. И вдруг увидела фигуру, скользящую по волне. Мощный торс был освещен встающим солнцем. Мужчина был так похож на Нептуна, что я даже удивилась, что у него в руках не оказалось трезубца.

Волна спала. Он спрыгнул с доски, взял ее под мышку и вышел на берег.

Меня он не видел. Встряхнул головой, словно вымокший пес, и стал стаскивать темно-синий гидрокостюм. Я испугалась, что он прямо тут разденется догола.

– Эй! – закричала я. – Доброе утро!

Он застыл, голый до пояса.

– Ой! Привет. – Он подошел ко мне. – Ты, наверно, Джил. – Глаза него были такого ярко-голубого цвета, что, казалось, светились. – Молодая американка, которая путешествует одна, выглядит как Энди Макдауэлл и любит рисовать.

– Энди Макдауэлл? Ха!

Я предложила ему кофе. У меня не было второй чашки, поэтому нам пришлось пить из крышки для термоса. Незадолго до этого я узнала, что в Японии из одной посуды пьют жених и невеста во время свадебной церемонии. Не знаю, почему я об этом подумала. Я уже знала, что Эрик был местным плейбоем, и, хотя на меня произвели большое впечатление его крепкие плечи, рельефный пресс и белозубая улыбка, я все же считала, что с ним не стоит связываться. Некоторые европейцы и американцы живут в Японии только потому, что их обожают японки.

Японские женщины считают, что американцы похожи на героев голливудских романтических фильмов. Они привыкли к мужчинам, от которых не дождешься ласкового слова, которые не уступают женщинам дорогу и понятия не имеют, что им можно дарить цветы. Я слышала, в Валентинов день японки дарят мужчинам шоколадные конфеты, а мужчины не дарят в ответ ничего. Неудивительно, что европейцы и американцы кажутся японкам прекрасными принцами.

Словно в подтверждение моего предположения, на берегу появилась стройная молодая женщина с черными волосами до пояса. Гидрокостюм красиво облегал ее мальчишескую фигуру. Под мышкой у нее была доска для буги-серфинга.

Эрик помахал ей:

– Акэми! Я тут!

– Утреннее свидание?

Он пожал плечами:

– Я работаю днем и вечером. Она работает весь день.

Наверно, они собирались заняться сексом на пляже, а я им помешала. Мне вспомнился пляж на другой стороне планеты – я сидела, зарыв руки в песок, а Филипп говорил, что больше не любит меня.

– Ну, я пойду, – сказала я.

– Кстати, а что ты рисуешь?

Мне не хотелось показывать ему свой рисунок с серфингистом. Мало ли что он может подумать.

– Ничего. Так, ерунда. – Я захлопнула альбом и закрыла термос крышкой. Встала и отряхнулась от песка.

На краю пляжа я оглянулась. Эрик и Акэми целовались, всем телом прижимаясь друг к другу. Я посмотрела немного, а потом отвернулась.

Недели через две, тоже утром, я снова встретила Эрика на пляже.

Он сидел на песке и играл на банджо. Мелодия была похожа на ту, которую играли Дрю и мальчишка в фильме «Избавление». Завидев меня, он стал играть быстрее. Доиграв, повернулся ко мне и спокойно сказал:

– Доброе утро. Я только что думал о тебе.

Я села рядом.

– Правда?

– Да. Я знаю одну хозяйку бара, она сейчас ищет девушку, не японку. Она хорошая женщина, заботится о своих работниках. Я подумал, вдруг это тебя заинтересует.

– Это что, хостес-клуб? – Я слышала о заведениях, где женщинам платят за то, что они наливают напитки и разговаривают с клиентами.

– У нее работают две филиппинки, но ей хочется заполучить хотя бы одну американку. Это хорошее место – никаких якудза. И тебе не придется наряжаться не пойми во что, типа матросского костюма.

Я молчала, глядя, как накатывают и спадают волны.

– Это легкий заработок, – продолжал Эрик. – Можно получать по сотне баксов за ночь. Наличными, без налогов.

Я решила подумать над его предложением. Вообще-то деньги у меня еще были, но в последнее время мне стало как-то скучно и немного одиноко. Можно поработать несколько недель. Может, там будет интересно. Заодно японский подучу.

– А что это ты так расписываешь этот бар? – спросила я. – У тебя там доля, что ли?

Эрик пожал плечами.

– Просто хочу помочь вам обеим.

– Ну ладно, – сказала я. – Познакомь меня с ней. Я подумаю.

Мы договорились встретиться на следующий день возле «Ча-ча-клуба».

Я подумала, не надеть ли что-нибудь легкомысленное и не подвести ли глаза. Мне казалось, мама Морита ожидает от новой хостес некоторой свободы в одежде и поведении. Но потом все же решила пойти на встречу в том, что я обычно ношу, – в джинсах и рубашке, которая мне слегка велика. Ничего, сойдет. В конце концов, не так уж мне нужна эта работа.

Увидев Эрика, я поняла, что поступила правильно: он тоже был не при параде, в футболке и серферских шортах. Он ждал меня прямо перед входом, под вывеской клуба. Дверь выглядела не очень-то респектабельно, краска на ней выцвела и облезла. Клуб был втиснут между булочной и книжным магазином, в котором торговали в основном мангой – толстыми комиксами, чрезвычайно популярными в Японии. Окон в «Ча-ча-клубе» не было – только облупившаяся белая дверь с тяжелым латунным кольцом.

– Ну, ты готова? – спросил Эрик.

Я кивнула.

Он толкнул дверь, и мы вошли. Даже в полумраке было видно, что это заведение не первого сорта. Кресла с потертой, выцветшей обивкой, на стене загибавшийся по углам плакат с обнаженной женщиной. Мама Морита, с кроваво-красной помадой на губах и белыми, вытравленными перекисью волосами, оказалась самым ярким пятном в помещении. Она вышла из-за барной стойки и протянула мне руку.

– Здравствуйте, – сказала она. – Приятно познакомиться.

Я заметила, что Эрик ей подмигнул. Наверно, это он учил ее английскому.

Мама Морита кивнула в сторону низкого дивана, и мы сели.

– Виски? – предложила она.

На мой взгляд, для крепких напитков было рановато. В поезде я видела, как некоторые пассажиры открывали банки с саке в восемь утра, но сама я стараюсь ни капли в рот не брать, пока солнце не зайдет.

– Стакан воды, если можно.

Дальше собеседование проходило на японском – вероятно, мама Морита истощила свои познания в английском. Она не стала спрашивать, где я работала раньше и зачем мне нужна эта работа. Я думала, она попросит меня что-нибудь спеть, ведь хостес часто приглашают петь в караоке. Их работа – заботиться о том, чтобы клиенту не было скучно. Придется как-то выкручиваться.

Мама Морита спрашивала то же, что и все остальные люди, с которыми я разговаривала в Японии. Что я здесь делаю? Почему приехала в этот забытый богом приморский городок, а не выбрала какой-нибудь большой город, сияющий огнями? Как это мать отпустила меня так далеко? Она, наверно, сильно скучает?

Мама Морита сказала, что у нее тоже есть дочь. Она учится в колледже, но иногда помогает ей в клубе. Мама Морита так и не вышла замуж за ее отца, но он был так добр, что дал девочке свою фамилию и оставил маме Морите это заведение. Я подумала, что, скорее всего, он все же женился на ком-нибудь и завел других детей. Интересно, как они относятся к этой женщине, одетой в белый шелковый брючный костюм и обвешанной украшениями? Знают ли о ней вообще?

– Итак, – сказал Эрик, когда мой стакан был наполнен водой в третий раз и разговор сошел на нет. – Когда ты хочешь начать?

Я удивилась. Я думала, мама Морита позвонит мне через пару дней или пришлет ответ с Эриком.

Я посмотрела на полки, заставленные бутылками «Джонни Уокера» и «Джека Дэниэлса». В зеркале позади барной стойки я увидела свое отражение. Я выглядела бледной и измученной.

– Сегодня вечером? – сказала я.

Мама Морита кивнула.

– Сегодня вечером, – повторила она. – В восемь часов.

Она протянула мне руку, и мы попрощались. Эрик зачерпнул последнюю горсть арахиса из стеклянной вазочки. Мама Морита проводила нас до дверей и в последний момент что-то шепнула Эрику.

– Что она сказала? – спросила я, когда мы вышли на улицу и нас ослепило солнце.

– Просила передать тебе, чтобы ты надела платье.

Вот какие воспоминания остались у меня от первого рабочего вечера: запах помады, сигаретный дым, выедающий глаза, платье, запачканное блевотиной (мама Морита сказала, что такое случается, хоть и не часто), и жалкие вопли какого-то клиента, который время от времени дорывался до караоке. Мне жали новые туфли, шелковая юбка прилипала к колготкам. Стараясь быть на высоте, я пила чересчур много мидзувари, но потом мама Морита отвела меня в сторону и рассказала о ведерке под столом – оно было предназначено для того, чтобы незаметно избавляться от выпивки.

На следующий день я проснулась от бьющего в окно света. Весь мой макияж остался на подушке, во рту стоял противный вкус. Я вернулась домой в три часа ночи и отключилась, даже не почистив зубы. Юбка и блузка, пропахшие табаком, валялись рядом с кроватью.

У меня не было сил встать, и я опять почти уснула, но тут зазвонил телефон. Пришлось взять трубку, хотя бы только для того, чтобы прекратился этот звон, который отдавался в голове резкой болью.