Стихотворения - Саша Черный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слишком много
Слишком много резонерстваИ дешевого фразерства,Что фонтаном бьет в гостиныхВ монологах скучно-длинных, —Слишком много…
Слишком много безразличных,Опустившихся, безличных,С отупевшими сердцами,С деревянными мозгами, —Слишком много…
Слишком много паразитов,Изуверов, иезуитов,Патриотов-волкодавов,Исполнителей-удавов, —Слишком много…
Слишком много терпеливых,Растерявшихся, трусливых,Полувзглядов, полумнений,Бесконечных точек зрений, —Слишком много…
Слишком много слуг лукавых,Крайних правых, жертв кровавых,И растет в душе тревога,Что терпения у БогаСлишком много!
<1908>Читатели газет
Дороден. Блестящее темя.В чинах. К подчиненным суров.Читает он «Новое время»,Не любит армян и жидов.
Асессор[16], сгибающий выю,Фантом канцелярских бумаг,Смиренно читает «Россию»[17] —Инако не мыслит. И благ.
Пенсне на носу деловые.На чреве цепочка-массив.Он держит в руках «Биржевые»[18],А в мыслях – «актив» и «пассив».
Кто между Харибдой и Сциллой[19]Умеет свой челн уберечьИ болен крамольной бациллой —Читает коварную «Речь»[20].
Но кто он – простак, обыватель(Его очернить не берусь!),Кто конкурсных премий искатель,Читающий «Новую Русь»[21]?!
Лишенный особой приметыКупец, дворянин иль плебей —В листах «Петербургской газеты»[22]Находит богатство идей.
Приказчик, швейцар, полицейский,Трактир, живорыбный садок,Ремесленник, писарь армейский, —Для них – «Петербургский листок»[23].
Смазные ботфорты, рубахаИ волос, подстриженный в круг.В смятенье понятного страхаВы зрите «союзника»[24] вдруг.
Он дико вращает глазами,Вздуваются жилы на лбу…И, комкая «Русское знамя»[25],Рычит он: «Жиды!.. Расшибу!..»
<1909>На Елагином[26]
Не справляясь с желаньем начальства,Лезут почки из сморщенных палок,Под кустами – какое нахальство! —Незаконное скопище галок.Ручейков нелегальные шайкиВозмутительно действуют скопомИ, бурля, заливают лужайкиЛиловатым, веселым потопом.Бесцензурно чирикают птицы,Мчатся стаи беспаспортных рыбок,И Нева контрабандно струитсяВ лоно моря для бешеных сшибок…А вверху, за откосом, моторыЗавели трескотню-перестрелкуИ, воняя бензином в просторы,Бюрократов уносят на Стрелку[27].Отлетают испуганно птицы,Рог визжит, как зарезанный боров,И брезгливо-обрюзгшие лицаХмуро смотрят в затылки шоферов.
<1912>* * *
Это не было сходство, допустимое даже в лесу, – это было тождество, это было безумное превращение одного в двоих.
Л. Андреев.«Проклятие зверя»[28]Все в штанах, скроённых одинаково,При усах, в пальто и в котелках.Я похож на улице на всякогоИ совсем теряюсь на углах…
Как бы мне не обменяться личностью:Он войдет в меня, а я в него, —Я охвачен полной безразличностьюИ боюсь решительно всего…
Проклинаю культуру! Срываю подтяжки!Растопчу котелок! Растерзаю пиджак!!Я завидую каждой отдельной букашке,Я живу, как последний дурак!..
В лес! К озерам и девственным елям!Буду лазить, как рысь, по шершавым стволам.Надоело ходить по шаблонным панелямИ смотреть на подкрашенных дам!
Принесет мне ворона швейцарского сыра,У заблудшей козы надою молока.Если к вечеру станет прохладно и сыро,Обложу себе мохом бока.
Там не будет газетных статей и отчетов.Можно лечь под сосной и немножко повыть,Иль украсть из дупла вкусно пахнущих сотов,Или землю от скуки порыть…
А настанет зима – упираться не стану:Буду голоден, сир, малокровен и гол —И пойду к лейтенанту, к приятелю Глану[29]:У него даровая квартира и стол.
И скажу: «Лейтенант! Я – российский писатель,Я без паспорта в лес из столицы ушел,Я устал как собака и – веришь, приятель, —Как семьсот аллигаторов зол!
Люди в городе гибнут, как жалкие слизни,Я хотел свою старую шкуру спасти.Лейтенант! Я бежал от бессмысленной жизниИ к тебе захожу по пути…»
Мудрый Глан ничего мне на это не скажет,Принесет мне дичины, вина, творогу…Только пусть меня Глан основательно свяжет,А иначе – я в город сбегу.
<1908>Опять…
Опять опадают кусты и деревья,Бронхитное небо слезится опять,И дачники, бросив сырые кочевья,Бегут, ошалевшие, вспять.
Опять, перестроив и душу, и тело(Цветочки и летнее солнце – увы!),Творим городское, ненужное делоДо новой весенней травы.
Начало сезона. Ни света, ни красок,Как призраки, носятся тени людей, —Опять одинаковость сереньких масокОт гения до лошадей.
По улицам шляется смерть. ПроклинаетБезрадостный город и жизнь без надежд,С презреньем, зевая, на землю толкаетНесчастных, случайных невежд.
А рядом духовная смерть свирепеетИ сослепу косит, пьяна и сильна.Всё мало и мало – коса не тупеет,И даль безнадежно черна.
Что будет? Опять соберутся Гучковы[30]И мелочи будут, скучая, жевать,А мелочи будут сплетаться в оковы,И их никому не порвать.
О, дом сумасшедших, огромный и грязный!К оконным глазницам припал человек:Он видит бесформенный мрак безобразный,И в страхе, что это навек,
В мучительной жажде надежды и красокВыходит на улицу, ищет людей…Как страшно найти одинаковость масокОт гения до лошадей!
<1908>Культурная работа
Утро. Мутные стекла как бельма,Самовар на столе замолчал.Прочел о визитах Вильгельма[31]И сразу смертельно устал.
Шагал от дверей до окошка,Барабанил марш по стеклуИ следил, как хозяйская кошкаЛовила свой хвост на полу.
Свистал. Рассматривал тупоКомод, «Остров мертвых»[32], кровать.Это было и скучно и глупо —И опять начинал я шагать.
Взял Маркса. Поставил на полку.Взял Гёте – и тоже назад.Зевая, подглядывал в щелку,Как соседка пила шоколад.
Напялил пиджак и пальтишкоИ вышел. Думал, курил…При мне какой-то мальчишкаНа мосту под трамвай угодил.
Сбежались. Я тоже сбежался.Кричали. Я тоже кричал,Махал рукой, возмущалсяИ карточку приставу дал.
Пошел на выставку. Злился.Ругал бездарность и ложь.Обедал. Со скуки напилсяИ качался, как спелая рожь.
Поплелся к приятелю в гости,Говорил о холере, добре,Гучкове[33], Урьеле д’Акосте[34] —И домой пришел на заре.
Утро… Мутные стекла как бельма.Кипит самовар. Рядом «Русь»[35]С речами того же Вильгельма.Встаю – и снова тружусь.
<1908>Желтый дом
Семья – ералаш, а знакомые – нытики,Смешной карнавал мелюзги,От службы, от дружбы, от прелой политикиБезмерно устали мозги.Возьмешь ли книжку – муть и мразь:Один кота хоронит,Другой слюнит, разводит грязьИ сладострастно стонет…
Петр Великий, Петр Великий!Ты один виновней всех:Для чего на север дикийПонесло тебя на грех?Восемь месяцев зима, вместо фиников – морошка,Холод, слизь, дожди и тьма – так и тянет из окошкаБрякнуть вниз о мостовую одичалой головой…Негодую, негодую… Что же дальше, Боже мой?!
Каждый день по ложке керосинаПьем отраву тусклых мелочей…Под разврат бессмысленных речейЧеловек тупеет, как скотина…
Есть парламент, нет? Бог весть,[36]Я не знаю. Черти знают.Вот тоска – я знаю – есть,И бессилье гнева есть…Люди ноют, разлагаются, дичают,А постылых дней не счесть.
Где наше – близкое, милое, кровное?Где наше – свое, бесконечно любовное?Гучковы[37], Дума, слякоть, тьма, морошка…Мой близкий! Вас не тянет из окошкаОб мостовую брякнуть шалой головой?Ведь тянет, правда?
<1908>Зеркало
Кто в трамвае, как акула,Отвратительно зевает?То зевает друг-читательНад скучнейшею газетой.
Он жует ее в трамвае,Дома, в бане и на службе,В ресторанах, и в экспрессе,И в отдельном кабинете.
Каждый день с утра он знает,С кем обедал Франц-Иосиф[38]И какую глупость в ДумеТолстый Бобринский[39] сморозил…
Каждый день, впиваясь в строчки,Он глупеет и умнеет:Если автор глуп – глупеет,Если умница – умнеет.
Но порою друг-читательГоловой мотает злобноИ ругает, как извозчик,Современные газеты.
«К черту! То ли дело ЗападИ испанские газеты…»(Кстати – он силен в испанском,Как испанская корова.)
Друг-читатель! Не ругайся,Вынь-ка зеркальце складное.Видишь – в нем зловеще меркнетКто-то хмурый и безликий?
Кто-то хмурый и безликий,Не испанец, о, нисколько,Но скорее бык испанский,Обреченный на закланье.
Прочитай: в глазах-гляделкахМного ль мыслей, смеха, сердца?Не брани же, друг-читатель.Современные газеты…
<1908>Споры
