Курение мака - Грэм Джойс

А потом – Фаркуар-Томпсон из МИДа. Таиланд. Чиангмай. Наркокурьер. Двадцать лет тюрьмы. Довольно крутой подъем.

Фаркуар-Томпсон обмолвился в разговоре с Шейлой, что Чарли просила не сообщать нам о случившемся. Она не ждала от нас никакой помощи. Это беспокоило меня. Сейчас она нуждалась в нас больше, чем когда бы то ни было, – но так и не смогла простить. Впрочем, МИД все равно уведомил нас. Дело было отчасти политическое, отчасти экономическое – кто-то же должен оплатить услуги адвоката.

Обычно я стараюсь добросовестно выполнять работу, но в тот день поспешил домой – пораскинуть мозгами. Домом я называю свою холодную конуру. За три месяца я так и не сумел здесь обжиться. Шейла – добрая душа – пришла и повесила у меня занавески. Шкаф я так и не собрал, и одежда свалена на полу.

Прихватив бутылку солодового виски, я перешагнул через коробки и направился к кровати, хотя времени было только четыре часа с минутами. Мне вспомнился день рождения Шарлотты. Я присутствовал при родах. Рождение моего сына Фила я пропустил – вероятно, из трусости. Но был в больнице, когда на свет появилась Шарлотта, и у меня будто все еще кружилась голова от крови, лекарств и азота, которым был насыщен– воздух, когда акушерка увезла

Шейлу и сунула Чарли мне в руки, оставив нас одних в родильной палате.

Это особый миг. Вы держите в руках хрупкую жизнь и слышите – тик-тик-тик – новый звук, заполняющий вселенскую пустоту.

Чарли взглянула на меня и моргнула. Так моргают зверюшки у Диснея, и – без причины – я разревелся. Горячие счастливые слезы текли у меня по лицу, хотя внутренний голос твердил: перестань сейчас же, болван, они через минуту вернутся. Прошло двадцать два года, с тех пор я ни разу не плакал. А теперь не мог, просто не мог забыть об этом и, лежа в кровати в четыре часа пополудни, снова начал всхлипывать. Жизнь Чарли началась и заканчивалась моими слезами. Я так хотел обнять ее. Я так хотел обнять мою маленькую девочку.

3

В четверг я играл в бильярд с этим старым хрычом Миком Уильямсом. Бильярд – одна из тех игр (вроде покера или дротиков), в которой игроки, на первый взгляд увлеченно разговаривающие, на самом деле создают лишь видимость общения. Стоит кому-то начать всерьез обсуждать хотя бы результат футбольного матча, игру приходится останавливать.

А какой смысл прекращать игру, если ты уже заплатил за стол и можешь спокойно играть два часа кряду? Здесь не до разговоров.

Таким образом, в унылой тишине под сводами «Осборн-клуба» раздавалось лишь беззаботное постукивание бильярдных шаров на столах из липы. До тех пор, правда, пока в середине третьей партии, при явном моем преимуществе, Мик Уильямс не положил бережно свой кий на зеленое сукно:

– Минутку, Дэнни.

– В чем дело? – Я вежливо подвинулся, взяв кий наизготовку, так что со стороны меня можно было принять за солдата с винтовкой.

– Да, хотел тебе рассказать…

– Сейчас?

– А чего тянуть?

В бильярдной Мик Уильямс кого угодно способен вывести из себя. Если разобраться, я и сам не знаю, почему играю с типом, которого временами на дух не выношу. Просто ненавижу. Меня раздражают его повадки – как он надувает живот, готовясь к удару, или как бурно выражает свои чувства, закатив шар в лузу. С пафосом, совершенно излишним. А затем поворачивается с кривой усмешкой, как бы желая сказать: ну что, получил?

Но положить кий на освещенное зеленое сукно, проигрывая двадцать три очка при оставшихся пяти шарах, – непростительно: Нечестно, если на тo пошло.

– Ну, рассказывай.

Он обогнул стол и понизил голос:

– В субботу сидели мы с парнями в «Черной собаке», тянули кружку за кружкой. Ну, сам знаешь, как в «Черной собаке» бывает.

– Знаю. – Я даже знал, к чему он клонит.

– В общем, конец недели, попили, повеселились. Слушай, Дэн, не знаю, как тебе сказать… – Отщипнув со стола комочек ворса, он уставился на свою добычу с выражением ужаса. – Нет, – сказал он внезапно. – Забудь, проехали.

Он поднял кий и отправил желтый шар в лузу, потом – коричневый, а по синему промазал и, повернувшись от стола, сказал со злостью:

– И начинать разговор не надо было.

– Да что начинать? Ты о чем?

Прежде чем подойти ко мне, он снова обошел стол, проводя пальцем под носом, будто сигару нюхал. Сжав кий в кулаке, он просипел:

– Послушай… Как говорится, не вели казнить… В тот вечер в «Черной собаке» я видел Шейлу. И она… – Тут он совсем понизил голос. – Ну, в общем, она была с другим.

Я взял кий и спокойно повернулся, чтобы заняться синим шаром. Если удастся его загнать, у Мика не будет шансов сравнять счет.

– Кто-то ведь должен был сказать тебе, Дэнни, правда? – допытывался он. – Или ты этого не хотел?

Мучительно медленный удар через все поле – и синий шар ушел со слабым щелчком в угловую лузу. Я люблю помедлить секунду-другую после падения шара. В этом есть стиль.

– Я в курсе, – сказал я.

Хотя он и находился у меня за спиной, я почувствовал, как у него челюсть отвалилась. Целясь по красному шару, я добавил:

– Мы с ней недавно расстались.

– Недавно?… – Слюна брызнула у него между зубами. Его лицо, и так обычно в румянце, еще больше потемнело. За другими столами игроки насторожились и смотрели в нашу сторону.

– Что значит недавно?

– Месяца три.

– И ты мне не сказал?!

– Ну, не сказал. – Я метил по красному, но загнать шар в лузу не успел, потому что Мик уже надевал плащ. – Ты куда? Мы же всегда играем по пять партий.

Он сунул кий в чехол и поставил его в стойку для членов клуба, прежде чем я успел его остановить.

В нарушение всех правил я бросил шары на столе и выбежал за ним на улицу. Он был чертовски зол, даже не подумал расплатиться за партию:

– Мик! – окликнул я его. – Мик!

Не замедляя шага, он завернул в «Фонарщик» – забегаловку с липким полом, где я прежде не бывал, и громко заказал себе пива, игнорируя мое присутствие. Лицо у него горело.

– Что происходит? – спросил я.

– Выставляешь меня ослом!

Он взял кружку с пенящимся пивом, отнес ее на столик и уселся, так стиснув руки на груди, словно хотел услышать, как трещат ребра. От меня он отвернулся. Я тоже взял себе кружку пива и присоединился к Мику.

– Я почти выиграл, – заметил я.

– Ты три месяца как ушел от Шейлы, и я ничего об этом не знаю. А я твой друг. Думал даже, что лучший друг.

Лучший друг? Ну, дела. Я так не считал. Мы были знакомы несколько лет, это верно, но только как партнеры по бильярду и по викторине. Меня не слишком волновали такие понятия, как «лучшие друзья», – я не видел в них смысла. Ваши лучшие друзья, насколько я могу судить, это ваша жена и дети – семья, которую вы сумели построить. Едва повзрослев, скажем после четырнадцати, вы уже перестаете обзаводиться лучшими друзьями. Но мне не хотелось обострять обстановку, потому что Мик чувствовал себя оскорбленным не на шутку.

– Ну ладно, прости…

– Да пошел ты…

Так мы и сидели, молча отхлебывая пиво, пока я не сдался и не решил рассказать ему все как есть. Тем болёе, что утаивать по большому счету было нечего.

Я рассказал ему про свои дела с Шейлой, даже как она повесила мне занавески; рассказал, как пытался собрать шкаф, ну и под конец рассказал про Чарли и о том, что она сидит в тюрьме в Чиангмае.

Лицо у него еще больше раскраснелось. Он выглядел так, словно жалел, что затеял этот разговор. Он даже сказал:

– Да ну, ты все это нарочно придумал.

Но я заверил его, что ничего не придумал и что мне самому хочется, чтобы это оказалось выдумкой.

– Где этот городишко?

– В Северном Таиланде.

– Тогда почему ты еще здесь?

Я пожал плечами. Мы вспомнили то, что знали о Таиланде, но знали мы чрезвычайно мало. Раньше эта страна называлась Сиамом – у нас в викторине был такой вопрос. Мик припомнил о секс-туризме в Бангкоке, но тут же пожалел о сказанном. Я слышал, что студенты с легкостью связываются оттуда по e-mail. А что мы знали о наркотиках? Мик однажды проглотил какую-то гадость, но еще в школе. Да еще сынишка моего напарника рассказывал, что в Голландии разрешено курить травку. В конце концов, когда добавить было уже нечего, Мик заказал еще по кружке пива.

– Ну что, ты едешь туда?

– Да…

– Когда ты последний раз видел Чарли?

– Два года назад.

Строго говоря, это было не совсем так. Да, прошло два года с той поры, когда мы виделись последний раз. Но я помнил еще телефонный разговор, о котором даже Шейле не обмолвился, и для того у меня были причины. Звонок пришелся не ко времени, она звонила примерно полгода назад, когда у меня с Шейлой отношения были натянуты до предела.

– Чарли?… У тебя все в порядке? Куда ты пропала?

– Мама дома?

– Нет.

– Хорошо. Тогда сразу к делу. Папа, у меня трудности, мне нужно пятьсот фунтов.

– Какие трудности?

– Неважно. Просто скажи, дашь или нет.