Рубакин (Лоцман книжного моря) - Александр Рубакин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мой дед был довольно состоятельным по тому времени человеком, но к старости растратил все свое состояние. В Ораниенбауме (или Рамбове, как его называли в народе) ему принадлежали торговые бани и несколько домов на главной улице – Дворцовом проспекте. Кроме того, он торговал лесом, у него была «лесная биржа», то есть склад леса, который он продавал. Жил он при этой бирже в деревянном двухэтажном домике с резными ставнями, окнами и крыльцом. Но «биржа» постепенно таяла, леса в ней становилось все меньше и меньше, из рабочих в конце концов остался только один. Дед, вероятно, был плохим торговцем. Как пишет отец, «человек он был добрый и честный, верующий, сначала молился на Александра II и ругал террористов 1881 года, убивших его, но потом стал бранить Александра III за его пособничество дворянам-помещикам и чиновникам». Дед очень их не любил, да и отца моего приучил их не любить. Действительно, всю жизнь отец органически ненавидел чиновников и помещиков и недолюбливал дворян. Правда, это не помешало ему жениться на дворянке.
Довольно долгое время – 18 лет – дед был выборным городским головой города Ораниенбаума. Был даже награжден за службу какой-то медалью. По-видимому, в городе его очень любили – Ораниенбаум был, по существу, мелким заштатным городком, населенным главным образом мелкими ремесленниками, купцами второй и третьей гильдий и дворцовыми служащими.
С родней моей матери дед контакта не имел и не искал: ее он побаивался, считая слишком высокой для себя, а родня моей матери, по существу, презирала купеческих родственников моего отца – родственники матери были хотя и небогаты, но... дворяне, и ее замужество рассматривали как «мезальянс».
Дед мой был потомком старообрядцев, хотя сам никогда не был активным старообрядцем, но был человеком религиозным, верующим. Он никогда не пил и не курил.
Деда я помню как типичного «дедушку» – доброго, внимательного, величавого, очень любезного с моей матерью.
Нас, детей, дедушка очень любил, добродушно ласкал, дарил конфеты, деньги. К матери моей он чувствовал какое-то особое уважение – в его глазах она принадлежала к более высоким общественным кругам, чем он сам.
На вид дедушка был типичным мужиком с Севера, носил длинную седую бороду, был белый как лунь, хотя умер не очень старым.
Я очень любил поездки к деду – ездили мы с матерью редко, а отец еще реже и всегда отдельно от нас.
Мать моего отца, Лидия Терентьевна Рубакина, была из старообрядческой семьи Тихоновых. Семья ее была довольно состоятельной и тоже купеческой, даже типично купеческой, в стиле героев пьес А.Н.Островского. У Тихоновых был дом на Гороховой улице в Петербурге и меховой магазин в Александровской линии по Садовой улице. Отец вспоминал, что отец Лидии Терентьевны колотил при нем своих сыновей за то, что они, молясь, плохо клали земные поклоны, – он стукал их лбом об пол. Был он ревнив, подозрителен. Жену свою избивал и «вогнал ее в гроб» преследованиями за воображаемую измену. Не любил он и дочь Лидию, считая, что она не его дочь. Образования он дочери не хотел давать – она училась только в пансионе какой-то мадам Труба в Петербурге. Но Лидия Терентьевна много читала, выучилась сама французскому языку и завязала знакомства с передовыми и даже революционными кругами. Так, еще до замужества она познакомилась с семьей Алексеевых. Глава этой семьи, Александр Николаевич Алексеев, привлекался в свое время по делу Каракозова, учинившего покушение на Александра II. Отец мой знал его и вспоминал о нем очень хорошо: «Александр Николаевич Алексеев был из породы новых людей 60-х годов и имел хорошее влияние на мою мать, да и мне дарил книги... Он, моя мать и другие бывали в каком-то кружке, где бывал и Д.И.Писарев. Мать моя уже была „заражена“ нигилизмом 60-х годов. Она даже отдала свое обручальное кольцо студенту (а впоследствии профессору) „Сашке Полотебнову“ на спасение кого-то из замешанных в каракозовском деле».
Этот Полотебнов, впоследствии крупный ученый, профессор-дерматолог, «отец русской дерматологии», был одним из замечательных ученых 70-х годов. Он, между прочим, одновременно с профессором Манасеиным открыл свойства зеленой плесени и даже применял ее для лечения инфицированных ран. Как известно, 60 лет спустя английский ученый Флеминг выделил из этой зеленой плесени особое вещество – пенициллин, легшее в основу современного изучения одних из самых могущественнейших средств против инфекций – антибиотиков. Но открытие Манасеина и Полотебнова в ту эпоху прошло малозамеченным, да и истолковывалось ими неправильно.
Лидия Терентьевна не чуждалась и писательского дела: ею была переведена на русский язык книга Бюхнера «Сила и материя» и другие книги. Лидия Терентьевна, по-видимому, увлекалась и естественными науками. Так, она вела ожесточенные споры с учителем моего отца, Егором Ивановичем Ивановым, который не признавал учения Дарвина. Сама она брала уроки химии у одного инспектора Ораниенбаумского городского училища, Евграфа Стрельцова. Стрельцов написал в 1875 году известную тогда книгу «Из 25 лет практики сельского учителя».
Бабушку Лидию Терентьевну я хорошо помню. Она очень любила меня и моего брата Мишу, который был еще совсем маленьким, когда она умерла. Она жила в Петербурге на Покровской площади вместе со своей старой прислугой Катей, работавшей у нее много лет и ставшей членом семьи. Катя после смерти бабушки уехала в деревню где-то под Боровичами, а отец ей выплачивал небольшую пенсию.
Бабушка была очень нервной, но вместе с тем энергичной и властной женщиной, хотя и любила советоваться с моим отцом и с его друзьями. Вокруг нее всегда были друзья ее сыновей, всех их она близко знала, говорила им «ты», называя их теми прозвищами, которые они давали друг другу в студенческой среде. Все они очень любили и уважали ее.
Я вижу бабушку с вечной папироской во рту, с прокуренными губами, в ее квартире все пропахло табаком, пахло от нее самой, даже от ее болонки Крошки. Она покупала табак и гильзы и сама набивала их. Это тоже было остатком привычек 60-х годов, когда курение для женщины было одним из видов протеста против неравноправия.
Лидия Терентьевна умерла весной 1905 года, когда мой отец жил в Алуште. Лидия Терентьевна была единственным человеком в его семье, всегда болевшим за него, радовавшимся его литературным и общественным успехам, гордым за его деятельность. Она первая направила его ум и волю в сторону писательства, первая вложила в него страсть к науке и к книге. А эта страсть стала не только страстью, требующей удовлетворения, но и самой основой его жизни. Благодаря своей матери отец мой не стал ни купцом, ни чиновником, не потонул в гуще беспросветного мещанства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});