Философские обители - Фулканелли

Несправедливо перед лицом столь серьёзных опасностей порочить память наших великих предков незаслуженной укоризной за то, что они изъяснялись излишне замысловато. Надо ли их осуждать всем скопом и презирать за частые недомолвки? Философы поступают мудро, обходя свои труды молчанием и облекая свои откровения в притчи. Уважая общественные установления, они никому не наносят вреда и обеспечивают своё собственное спасение.

Позволю себе рассказать по этому поводу одну историю.

Почитатель Фулканелли, беседуя как-то раз с одним из наших знаменитых химиков, поинтересовался мнением последнего о трансмутации.

— В принципе, думаю, это возможно, — ответил учёный, — хотя сомневаюсь, что процесс осуществим практически.

— А если надёжный свидетель удостоверит, что видел превращение металлов своими глазами, и предъявит неопровержимые доказательства, — возразил его оппонент, — что бы вы сказали тогда?

— Я бы сказал, — заявил химик, — что такого человека следует безжалостно предать суду и наказать как опасного преступника.

После таких слов отнюдь не лишними представляются осторожность, крайняя сдержанность и полное соблюдение тайны. Кто после этого осудит Адептов за своеобразный стиль их творений? И кто возьмёт на себя смелость бросить первый камень в автора этой книги?

Не следует, однако, делать вывод, что из-за запрета ясно выражать мысли в трудах герметических философов ничего нельзя почерпнуть. Как раз наоборот, достаточно обладать малой толикой проницательности, чтобы верно их прочесть и понять основное.

В ряду древних и современных авторов Фулканелли, без сомнения, один из самых убедительных и искренних. Он строит герметическую теорию на прочном основании, подтверждаёт её очевидными, опирающимися на аналогию, фактами и излагает её просто и внятно. Ход рассуждений Фулканелли так ясен и чёток, что читателю не надо прилагать больших усилий для усвоения основ нашего искусства. У него даже появится возможность приобрести немалое количество полезных сведений, с которыми он будет в состоянии приступить к Великому Деланию, перейдя таким образом от собственно спекулятивных знаний к их практическому воплощению.

И тут он столкнётся с первыми трудностями, с многочисленными и непреодолимыми, на первый взгляд, препятствиями. Каждый ищущий встречает на своём пути эти камни преткновения, межевые столбы, о которые я сам не раз расшибал себе лоб. Ещё в большей степени хранит о них неизгладимые воспоминания мой учитель. Как и Василий Валентин, от которого он на самом деле и получил посвящение, он более тридцати лет безуспешно искал верное решение!

Из милосердия к своим труждающимся братьям, дабы помочь им преодолеть преграды на их пути, Фулканелли больше, чем кто-либо, уделил внимание практической стороне дела. Его метод не такой, как у его предшественников; Фулканелли подробно описывает все операции Делания, разделив их на несколько частей. Он начинает рассмотрение той или иной стадии процесса в одной главе, продолжает в другой и заканчивает в третьей. Подобное дробление, превращающее Магистерий в своеобразный философский пасьянс, не отпугнёт сведущего исследователя, но быстро отвадит невежд, неспособных сориентироваться в этом лабиринте и установить необходимый порядок действий.

Такова главная польза от труда, который Фулканелли представляет на суд просвещённого читателя, призванного составить себе понятие о нём с учётом значимости и самобытности этой работы и, по возможности, оценить его по заслугам.

Наконец, было бы справедливо сказать несколько слов о замечательных, незаурядных рисунках Жюльена Шампаня. Прекрасный художник, он заслуживает самых восторженных похвал. Пользуюсь также случаем выразить особую признательность издателю, Жану Шемиту, чей строгий вкус и общепризнанная компетентность столь мастерски способствовали материальному воплощению Философских обителей.

Эжен Канселье, F.С.Н.

Апрель 1929 г.

Ко второму изданию

Философские обители, новое предисловие к которым мы имеем честь предложить читателю, не должны были оказаться последней книгой Фулканелли. Завершая алхимическую трилогию ни с чем не сравнимой научной ценности, автор написал часть под названием Finis Gloriae Mundi (Конец Славы Мирской). К тому времени наш старый Мастер уже шесть лет как получил Философский Камень, который — об этом часто забывают — разделяется на Универсальный Эликсир и Порошок для трансмутации. Эти качества Камня делают Адепта обладателем тройного достояния — Ведения, Здравия, Богатства (Connaissance, Sante, Richesse), — благодаря которому его жизнь на земле становится сродни пребыванию в совершенном блаженстве библейского Рая. По-латыни Adeptus — тот, кто получит Дар Божий. Таинственное совмещение двух значений слова «Present» (1 — дар, подарок; 2 — настоящее) подчёркивает, что с этих пор Настоящее для него длится бесконечно. «Адептами называют себя в искусстве химии», Adepti dicuntur in arte chimica, уточняет Дюканж и приводит синоним «Мисты» (Mystœ), обозначающий, строго говоря, тех, кто достиг наивысшей степени посвящения (собственно έπόπται).

«Ибо сей драгоценный предмет, — заявляет в своих Комментариях на Сокровище Сокровищ Анри де Линто, — включает в себя тайну Сотворения Мира, тайну величия Бога и его чудес. Будучи истинным солнцем, он выявляет своим светом вещи, дотоле скрытые во тьме».

Космополит говорит о зеркале, которое показал ему Нептун в саду Гесперид. В этом зеркале он увидел отверстое Естество. То же зеркало, без сомнения, представлено на одном из любопытнейших герметических рисунков, украшающих ризницу церкви в Симьезе. Латинское изречение на рисунке говорит про след от дыхания на зеркале.

FLATUS IRRITUS ODIT

От напрасного дыхания оно тускнеет

Разумеется, Зерцало Мудрости не имеет никакого отношения к зеркалу, отражающему видимые образы, будь последнее из металла, как в Древнем Египте, или из обсидиана, как в Риме Цезарей, равно как и к кристально чистой поверхности озёр, куда смотрелись на заре веков, и к сверкающему амальгамированному зеркалу наших дней. Именно простое зеркало, однако в виде выпуклой покатой линзы держит в руках двуликое Благоразумие — охранительница гробницы Франциска II в соборе св. Петра в Нанте наряду со своими тремя компаньонками — Справедливостью, Силой и Умеренностью. В настоящей книге эти четыре великолепные статуи, выполненные в первое пятилетие XVI в., воспроизведены по подкрашенным гуашью карандашным рисункам нашего покойного друга Жюльена Шампаня, почившего 26 августа ровно двадцать пять лет назад. Жюльен Шампань был учеником Жана-Леона Жерома, как и наш общий друг, бедняга Мариано Анкон, возвышенной души художник — такие были лишь в античные времена, — умерший от нищеты в 1943 г. среди сотен своих полотен, загромоздивших небольшое жилище на улице Шапель в Сен-Уене, вскоре уничтоженное во время ужасной бомбардировки.

После прочтения предупредительной надписи над эмблемой во францисканском монастыре у нас создаётся впечатление, что прекрасное, несмотря на тяжёлый старческий затылок, создание, затаив дыхание, созерцает какую-то необычную сцену, предстоящую его взору.

«В царстве Серы, — утверждаёт Космополит, — есть Зерцало, в коем видно всё Мироздание. Кто в него заглянет, может овладеть тремя аспектами Мудрости всего мира и стать сведущим в трёх Царствах, как Аристотель, Авиценна и многие другие, подобно остальным Учителям, узревшие в этом зерцале, как создавался мир» (О Сере, Coloniœ, 1616, р. 65).

Двойная тайна рождения и смерти, непостижимая для мудрецов «века сего», тайна сотворения Мира и его трагического конца из-за безмерной людской алчности и гордыни — эти отнюдь не маловажные знания зримо явлены Адепту в Зерцале Искусства. Драгоценная сверкающая ртуть, отражающая в слегка выпуклой ванне блики на шариках с крестом, представлена на посвятительных виньетках, переведённых в прелестные забавные рисунки, которые Филипп де Маллери с присущим ему изяществом сделал для книжечки риторов коллежа иезуитов в Антверпене. Так мы расшифровываем и переводим буквенные обозначение RR.C.S.I.A. (Rhetoribus Collegii Societatis Iesu Antverpiæ) рядом с заголовком:

«Typus Mundi, in quo eius Calamitates et Pericula nec non Divini, humanique Amoris Antipathia emblematicè proponuntur» (Образ Мира, в котором символически явлены невзгоды и опасности нашей жизни, а также несовместимость Любви Божественной и человеческой).

Первое изображение недвусмысленно указывает на основной, если не единственный источник всех людских бед. Об этом говорит и латинская надпись, где в скобках её автор прибегает к фонетической кабале:

Totus mundus in maligno (mail ligno) positus est; основание мира — дьявол (Древо Зла).

Тут появляется Древо Познания Добра и Зла, древо книги Бытия, плоды с которого Адаму запретил вкушать Создатель, давший понять, что непослушание неизбежно приведёт к пагубным последствиям: