Философские обители - Фулканелли

Хотя тут нет водной массы, омывающей Южное полушарие, общая картина впечатляет даже больше, чем обелиск в Даммартен-су-Тижо, со всей присущей ему символикой воспроизведённый на рисунке Жюльена Шампаня, — один из самых веских доводов, заимствованных Фулканелли из области пластических искусств в поддержку своего тезиса. Как и обещали, мы написали несколько строк на эту тему — предмет человеческих тревог и надежд. Мы их подкрепим теперь изречением, которое находим под вторым рисунком уже упоминавшегося Typus Mundi; в этом изречении указывается на оберегаемый плод с Древа Познания как на единственную причину самых тяжких человеческих страданий в том случае, когда плод срывают, игнорируя вечные законы Философии. Результат — скорбное событие, когда два мировых бедствия одновременно обрушиваются на Землю и опустошают по отдельности каждую её половину: «Так созрело для повальной беды единственное в своём роде яблоко».

SIC MALUM CREVIT UNICUM IN OMNE MALUM

Эжен Канселье

Савиньи, февраль 1958 г.

К третьему изданию

Всё это происходило с ними как образы; а описано в наставлении нам, достигшим последних веков.

Нæс autem omnia in figura contingebant illis: scripta sunt autem ad correptionem nostram, in quos fines sæculorum devenerunt.

Под философской обителью Фулканелли понимал всякое символическое вместилище герметической Истины, независимо от его природы и размеров. Например, крохотную изящную вещицу в витрине, живописную деталь на листе или картине, архитектурный памятник или какую-либо его часть, развалины, жилище, замок или церковь, взятые во всей их целостности.

Составляя единство с Тайной соборов, Философские обители нуждались, тем не менее, уже не в рисунках Жюльена Шампаня, а в фотографиях самих изначальных образцов. Среди последних многие, увы, в большей или меньшей степени разрушены, другие — что ещё хуже — стёрты с лица земли союзническими бомбардировками, военной целесообразности которых не было никакой. Показательным примером столь удручающих событий служит уничтожение древней части Лизьё вместе с бесценной усадьбой. Правда, счастливо уцелела торговая базилика, особенно знаменитая своим куполом, гармонически сочетающаяся с привычной обстановкой больших парижских магазинов.

Для нас, работающих у печи сухим способом, самая скромная, но и самая великолепная философская обитель — Вифлеемская пещера, где Дева Мария родила божественное Дитя. Их подземное пристанище было глубоким, там никогда не бывало светло и царила темень, так как свет снаружи туда не проникал — lux non fuit unquam sed semper tenebræ, quia lumen diei penitus non habebat[8].

Именно там, по словам доминиканской мессы,

Ложе сна ПречистойПроизвели на свет Царя Царей.О дивная вещь!

Regem regumIntactœ profudit torus.Res miranda.

Церковный обряд решительно на этом настаивает, сохранив для рождественского богослужения прекрасный гимн святого Амвросия. Его исполняют на заутрене, где под внешней оболочкой подчёркнутого реализма слушающий приобщается к редкой по ясности и прозрачности герметике:

Приходит искупитель языков,Рождаёт Дева дитя:Весь мир любуется,Такое рождение пристало Богу.

Не от семени мужа,Но от таинственного духаВоплотился Глагол Божий,Расцвёл плод чрева.

Утроба Девы раздувается.Оплот целомудрия противится.Знамена добродетели колышатся,Бог пребывает в храме.

Veni redemptor gentium,Ostende partum Virginis:Miretur omne sœculum.Tails decet partus Deum.

Non ex virili semine,Sed mystico spiramineVerbum Dei factum caro,Fructusque ventris floruit.

Alvus tumescit VirginisClaustra pudoris permanent,Vexilla virtutum micant,Versatur in templo Deus.

С учётом сказанного мы не сомневаемся, что Учитель причислил бы к философским обителям великолепную капитель романской базилики в Клюни (департамент Сона-и-Луара), в знаменитом монастыре, который, включая библиотеку, состоявшую из бесценнейших манускриптов, был большей частью разграблен и опустошён кальвинистами в 1562 г., а затем полностью разрушен революционной солдатнёй в первый год Республики. В статуе, превосходному снимку которой мы обязаны чрезвычайной любезности г-на Же, фотографа музея Клюни — города, где царствуют искусство и история, — мы узнаём провозвестника близкого конца четвёртой эпохи, завершающей мировой цикл. Это молодой человек в длинной тунике, на плече у которого — посох с колокольчиками. Третий колокольчик — без языка — висит на ремне у плеча юноши. В правой руке юноша, конечно же, сжимал молоток, вот-вот должен был прозвучать ужасный звон, и тело молодого человека искривилось в жестокой судороге [I].

I. Музей в Клюни (Сона-и-Луара). Капитель XII в.

Звон, знаменующий конец временного цикла, предвещает бедствия многочисленным племенам и народам, которые будут жить в последние годы железного века.

Что же тут удивительного, возразят мне — разве что столь дорогой романскому средневековью колокольчик, который представлен ещё на двух не менее замечательных капителях: церкви св. Магдалины в Везеле и собора св. Лазаря в Отене? Однако герметический смысл персонажа, изображённого на горельефе внутри овала, подтверждается латинской надписью на плоском выступающем эллипсе, окаймляющем фигуру. Надпись недвусмысленно показывает, что апокалиптический вестник предвещает гибель большей части людей:

SUPLEDIT QVAPTVS SIMVLANS IN CARMINE PLANCTVS[9]

Он ударяет, и это, согласно пророчеству, в четвёртый раз

Так предсказывали конец нашего железного века бенедиктинцы из Клюни, которых отделяло несколько веков от бедствий, сопровождавшихся внезапной гибелью расы медного века.

…Последний же был из железа,Худшей руды, и в него ворвалось, нимало не медля,Всё нечестивое. Стыд убежал, и правда, и верность,И на их месте тотчас появились обманы, коварство;Козни, насилье пришли и проклятая жажда наживы.[10]

При столь роковых обстоятельствах справедливость, которую Публий Овидий Назон воплотил в образе богини, дочери Юпитера и Фемиды, в начале золотого века спустившаяся на землю, теряет власть в человеческом обществе.

Пало, повержено в прах, благочестье, — и дева АстреяС влажной от крови земли ушла — из бессмертных последней.[11]

Об уходе богини, дотоле обитавшей в сёлах среди молодёжи, упомянул и Публий Вергилий Марон:

…Меж них Справедливость,Прочь с земли уходя, оставила след свой последний.[12]

Жан Перреаль оставил нам — благодаря скульптуру Мишелю Коломбу — прекрасную женскую статую богини правосудия, изваянную по случаю сооружения удивительной гробницы, которую Перреаль нарисовал по заказу королевы Анны, позаботившейся о роскошном последнем пристанище для своих горячо любимых родителей — герцога Бретонского Франциска II и Маргариты де Фуа. На первый взгляд, у нашей Фемиды, юной и, несмотря на гигантский рост, очень привлекательной, в руках лишь два привычных классических атрибута: меч и весы. Последние — небольшого размера, и две их чаши уравновешены. Сразу вспоминаются слова неизвестного Адепта, блестяще переведённые Бруно де Лансаком:

«…используя силу тяготения, мы взвешиваем составные элементы в столь точной пропорции, что они замирают и ни один не в состоянии перевесить другой; когда один элемент равен другому по силе, когда твёрдое, к примеру, не одолевается летучим, а летучее — твёрдым, эта соразмерность порождает правильный вес и совершенную смесь».[13]

Мы следом за Учителем неоднократно рассматривали эти необычные весы, где на одной из чаш — раскрытая книга. В настоящей книге в главе о Стражах при теле Франциска II, герцога Бретонского, разбирается экзотерическое на первый взгляд аллегорическое изображение четырёх основных добродетелей по углам нантского мавзолея, таящее в себе редкие сведения.

Поразительная деталь: на голове у богини правосудия — герцогская корона, которой нет у её столь же величественных подруг. Приходится предположить, что Коломб воплотил в мраморе лицо Анны Бретонской, женщины умной, образованной и красивой. Чтобы удостовериться в этом, достаточно внимательно взглянуть на два небольших наброска, где изображены лица славной герцогини и её второго супруга Людовика XII. Рисунки пером хранятся в библиотеке медицинского факультета в Монпелье; по свидетельству Жеана Парижского (Jehan de Paris), они выполнены Перреалем.