В паутине сладкой лжи (СИ) - Шевцова Каролина

— Зашибись, — прошипел я и закинул бесполезный аппарат поглубже в сумку.

Улица, по которой приходилось идти, петляла и выводила странные узоры, похожие на старорусский шрифт. Все в этом городе было другим, каким-то неправильным, изнаночным. И старомодно одетые люди и крохотные дома и совершенно непривычная уху тишина. Город молчал, когда все внутри меня гудело и клокотало от возбуждения.

Встретив прохожего, внешний вид которого показался…хотя бы приемлемым, я спросил:

— Где здесь можно нормально поесть? Что-то вкусное. Или хотя бы свежее.

Мужчина устало протянул:

— Так тут Прусская недалеко…

— Очень рад за Прусскую, но мне поесть бы.

Незнакомец улыбнулся мне, так, словно разговаривал с умалишенным.

— Так я и говорю: идите на Прусскую, там же рынок. Хороший рынок, там и купить, и продать, и поесть.

И купить.

И продать.

И поесть.

Просто все потребности современного человека, разве что не хватает «испражниться» и «потрахаться». Хотя уверен, на Прусской можно и найти и это.

Улицы, по которым я шел, были знакомы и неизвестны мне в равной степени. Будто на старые черно-белые снимки нанесли цветных персонажей и дешевый реквизит — яркая вывеска на стенах серого обветшалого дома. Пятнадцать лет назад здесь был гастроном, а сейчас ломбард. Меняют хлеб на золото, как практично и вместе с тем банально.

Меня злило все вокруг, и цветастые ковры, и крикливые торговки за овощными прилавками и сами овощи тоже. Единственно приятная за день мысль — придурок журналист с неподходящей фамилией Гордеев из-за собственной тупости потеряет работу. Думать об этом было легко и безопасно, ведь иначе бы я как идиот смотрел по сторонам, пытаясь найти среди прохожих лицо моей жены.

В животе протяжно заурчало. Не в силах терпеть голод, я остановился возле пекарни, внутри которой было два столика, за которыми можно съесть пирожок и выпить чай. Разумеется, ужаснейший пирожок и помойный чай, но сейчас выбирать не приходилось.

Поесть. Поставить укол. Доехать до вокзала и домой.

Я размечтался настолько, что не услышал тонкий протяжный крик:

— Осторожно!!!

В следующую секунду стало по-настоящему горячо. В смысле что-то чертовки горячее попало мне на спину, отчего я взвыл дурным голосом.

— Чеееерт!

Резко обернувшись увидел на асфальте металлический поднос и разбросанную кашу с кусками мясо, от которых тонкими струйками поднимался пар. Мой костюм насквозь пропитался вонючим жиром. Пиджак, брюки, рубашка оказались испорчены, а спина горела огнем. Виновница всего происшедшего стояла в двух шагах, и закрыв ладонями лицо, со страхом смотрела на меня через широко расставленные пальцы. Выглядела она… ужасно. Дешевое синтетическое платье с рюшами в пол и лента с надписью «Свидетельница» на груди.

— Ой, Божечки, что же я наделала! Я ведь вам кричала, чтобы осторожно, а вы…

Не буду скрывать, вся эта ситуация наконец подняла мне настроение. Нашелся тот, кто ответит за все дерьмо сегодняшнего дня. Адреналин кипел в и без того разгоряченной крови: Андрей Воронцов приготовился вывалить все накопленные претензии на криворукую дуру. Кем бы она ни была, сейчас наступит самая страшная минута в ее жизни. Мелкая безобидная мошка и тот, кто может ее раздавить…

Глава 2. Слабое недомогание сильного мужчины

Отец умер, оставив мне свой гребаный дар.

Я не просил его и даже в самом страшном сне не желал быть похожим на деспотичного невротика Воронцова. Его черты просачивались сквозь кожу и искали выход в реальной жизни. Гневливость, ревность, вспыльчивость — это лишь небольшой список пороков, дарованных мне щедрым папочкой. Спасибо за такое не скажешь.

Чтобы завести меня достаточно любой мелочи. И такая вот «мелочь» сейчас стояла прямо перед моим носом.

— Господи, тетя меня убьет, когда узнает, что я испортила плов, — девушка нелепо взмахнула руками. Она смотрела куда угодно: на землю, в сторону, вверх на кроны тополей, но только не на меня.

— Плов, — я не поверил, что ее заботила какая-то рисовая каша.

— Конечно, мы все утро его готовили, а теперь вот…ой!

Кажется, в моем взгляде было что-то такое, отчего пигалица по настоящему испугалась. Она закрыла ладонями лицо и шагнула назад. У меня было несколько секунд, чтобы рассмотреть ее всю: тонкие плечики, сведенные вместе, делали ее похожей на редкую экзотическую птичку.

Эта хрупкость возбуждала. Чувство собственной власти всегда действует одурманивающе, особенно когда власть эта становится безграничной, а любые поступки остаются безнаказанными.

Я шел вперед, она отступала, пока худенькая спина не уперлась в стену магазина. Все действо сопровождалось оглушительным молчанием и сбивающими с ног запахами рынка, улицы, города, женщины, страха.

Незнакомка сделала глубокий вдох и, открыв правый глаз, посмотрела на меня через растопыренные пальцы:

— Простите…

Мои руки уперлись в стену, перекрывая несчастной пути для побега. Я был перед ней, справа и слева, полностью окружив напуганную девчонку. Так близко, что чувствовал ее запах. Она пахла сиренью.

Нагнувшись чуть ниже, я замер. Со стороны наши фигуры напоминали двух влюблённых, спрятавшихся в тени деревьев от посторонних.

— Что же ты наделала? — прорычал я у самого ее уха.

— Пожалуйста, простите меня, я поскользнулась и…

Поначалу я не понимал, почему так остро реагирую на ее присутствие. Дело было не в испорченном костюме. И даже не в обожженной спине. Один вид девчонки выводил меня из себя настолько, что хотелось вновь становиться зверем.

— Тут пару пятен на пиджаке, — мило улыбнулась она, — вы не переживайте, я все застираю. Знаете, папа варит плов на качественном бараньем жире, никакой химии, он очень хорошо отстирывается, просто дайте мне пять минуточек…

— Ты вообще нормальная?! — опешил я.

Прохожие останавливались и смотрели на грязного взлохмаченного мужика, который больше не мог себя контролировать. Меня злили ее непробиваемость, желание противостоять и находить какие-то ответы, такие жалкие и нелепые. Заплачь она сейчас, я бы отступил. Но она не сдалась. Тина Скобеева никогда не сдавалась.

— Дядя, не сердитесь, сегодня такой день, моя сестра… — плутовка проскочила под рукой и в долю секунды материализовалась у меня за спиной. — Ну что вы так переживаете, здесь не пятно, а пятнышко. Ох… — На одном выдохе закончила она, с ужасом оглядывая ткань костюма. Я же глотал воздух от унижения, в одну секунду опустившись до какого-то «дяди».

«Дамы и господа, посмотрите на дядю, он лох!», — пронеслось у меня в голове.

— Слушайте, мне правда нужно бежать, у сестры, — птичка сделала шаг назад, но попала каблуком прямо на поднос и потеряла равновесие. Нога поехала в сторону, Тина нелепо взмахнула руками и повалилась назад, а я рывком притянул девчонку к себе, больно сжав ее предплечье.

— Не трогайте меня, пожалуйста, — она не по возрасту серьезно посмотрела мне в глаза и я, как пристыженный школьник, отдернул руку в сторону и начал оправдываться:

— Смотри куда идешь, так можно и шею свернуть.

«Андрей, ты звучишь жалко», — прошептал внутренний голос. Я с ним был полностью согласен.

— Ляля, несносная девчонка, ничего нельзя доверить, гости целый час ждут тебя, а ты тебя, а ты…

Я обернулся. Навстречу нам, грузно волоча ноги, плыл тяжелый караван, несущий с собой много тела, букли вдоль сытого лица и очевидное скудоумие. Когда женщина поравнялась с нами, моя пленница, прыгнула в сторону и юркнула за широкую спину. Ну точно птичка.

— А вы кто? Лялин друг? Что-то не припомню, чтобы мы были знакомы.

Так я узнал, что девчонку зовут Лялей и тотчас возненавидел это имя. Оно никогда не подходило ей и больше напоминало кличку персидского кота.

— Мы не знакомы.

— Тогда зачем обжимаетесь тут? Я видела, как ты хватал за руки мою племянницу, бесстыдник! А она девушка порядочная, между прочим!

— Серьезно?! — Я досадливо одернул заляпанный жиром рукав пиджака. — Тогда передайте своей порядочной племяннице порядочное наказание. Она испортила мне костюм.