Остановка в пустыне - Роальд Даль

- Что вы говорите, Освальд!

- Самка крабовидного паука, моя прелесть, совсем крошка, но в ней столько страсти, что это даже опасно, и паук, прежде чем обнять свою возлюбленную, вынужден крепко опутать ее хитросплетенными узлами и петлями.

- Прекратите, Освальд, сию же минуту, - вскрикивали женщины, однако глаза их сияли.

Коллекция тростей у Освальда тоже была не совсем обычная. Каждая трость когда-то принадлежала либо выдающемуся, либо отвратительному человеку, и Освальд хранил их в своей парижской квартире, где они были выставлены на двух длинных стойках вдоль стен коридора (или, скорее, проспекта), который вел из гостиной в спальню. Над каждой тростью имелась маленькая табличка из слоновой кости с именами: Сибелиус, Мильтон, король Фарух, Диккенс, Робеспьер, Пуччини, Оскар Уайльд, Франклин Рузвельт, Геббельс, королева Виктория, Тулуз Лотрек, Гинденбург, Толстой, Лаваль, Сара Бернар, Гёте, Ворошилов, Сезанн, Тэйдзё... Пожалуй, их было более сотни, иные очень красивые, иные совсем простые, иные с золотыми или серебряными набалдашниками, иные с витыми ручками.

- Снимите Толстого, - говорил Освальд хорошенькой гостье. - Тяните... тяните... вот так... хорошо... а теперь осторожно погладьте набалдашник, он до блеска натерт рукой великого человека. Разве не замечательно - просто контакт вашей кожи с этим местом.

- Да. Пожалуй, да.

- А теперь снимите Геббельса и проделайте то же самое. Но только основательно. Крепко сожмите в руке набалдашник... хорошо... а теперь обопритесь на нее всем весом, как это делал маленький калека доктор... вот-вот, а теперь с минуту постойте так, а потом скажите мне, не чувствуете ли вы, как ледяная струя ползет вверх по вашей руке и проникает вам в грудь.

- Это ужасно!

- Конечно. Некоторые просто теряют сознание. Падают, где стояли.

В компании Освальда никто никогда не скучал, и, возможно, именно в этом, и только в этом, заключалась причина его успеха.

Теперь обратимся к синайскому эпизоду. В тот месяц Освальд заполнял досуг неторопливой ездой на машине из Хартума в Каир. У него была превосходная довоенная "лагонда", которая во время войны бережно хранилась в Швейцарии и, как вы можете догадаться, была оснащена всеми мыслимыми и немыслимыми новинками из области автомобильного оборудования. За день до Синая (23 августа 1946 года) он был в Каире, где остановился в отеле "Пастух", и вечером после ряда довольно рискованных маневров ему наконец удалось заполучить мавританскую леди, предположительно аристократического происхождения, по имени Изабелла. К тому же Изабелла, как выяснилось, была ревниво охраняемой любовницей ни больше ни меньше чем одного примечательного, страдающего диспепсией члена королевской фамилии (в Египте тогда еще была монархия). История как нельзя более в духе Освальда.

Но то были еще цветочки. В полночь он вывез свою даму в Гизу и уговорил подняться с ним при лунном свете прямо на вершину великой пирамиды Хеопса.

"...Нет места более безопасного, - писал он в дневнике, - и более романтичного, чем вершина пирамиды Хеопса теплой ночью в полнолуние. Когда смотришь на мир с большой высоты, страсти подогреваются не только великолепным видом, но и удивительным ощущением силы во всем теле. Что же касается безопасности, то высота пирамиды ровно 481 фут, то есть на 115 футов выше купола собора Святого Павла, и с вершины легче легкого увидеть всех, кто к ней подходит. Никакой будуар на земле не может предоставить таких возможностей. Ни в одном из них нет таких запасных выходов - и, если вдруг по одной из граней пирамиды начнет карабкаться зловещая фигура преследователя, можно тихо и спокойно спуститься по другой..."

Но так случилось, что в ту ночь Освальд лишь чудом избежал гибели. Во дворце, должно быть, проведали о маленьком любовном приключении, и Освальд со своей залитой луной вершины неожиданно заметил не одну, а целых три зловещие фигуры, которые начали подниматься по трем разным граням. На его счастье, у пирамиды Хеопса имеется четвертая, и к тому времени, когда арабские головорезы добрались до вершины, любовники были уже внизу и садились в машину.

Запись от 24 августа повествует как раз об этом драматическом моменте. Она приведена здесь точно, слово в слово, запятая в запятую. В тексте Освальда ничего не изменено, ничего не убавлено и не прибавлено:

24 августа 1946 г.

- Он отрубит Изабелле голову, если сейчас ее поймает, - сказала Изабелла.

- Ерунда, - ответил я, хоть и понимал, что, скорее всего, она права.

- И Освальду он тоже отрубит голову.

- Мне нет, дорогая госпожа. Еще до рассвета я буду за много миль отсюда. Прямо сейчас двинусь вдоль Нила к Луксору.

Мы быстро удалялись от пирамид. Было половина третьего ночи.

- Ты едешь в Луксор? - спросила она.

- Да.

- Изабелла едет с тобой.

- Нет, - сказал я.

- Да, - сказала она.

- Путешествовать с дамой против моих принципов.

Впереди виднелись огни. Это был отель "Мена хауз", место, где туристы останавливаются в пустыне неподалеку от пирамид. Почти перед самым отелем я затормозил.

- Здесь я тебя высажу, - сказал я. - Мы прекрасно провели время.

- Как, ты не возьмешь Изабеллу в Луксор?

- Боюсь, что нет. Выходи!

Она стала выбираться из машины, но, опустив одну ногу на землю, задержалась и вдруг, обернувшись ко мне, обрушила на меня поток таких грязных слов, лившихся, впрочем, весьма плавно, каких я не слышал из уст ни одной дамы года... эдак с 1931-го в Маракеше, когда жадная старая герцогиня из Глазго сунула руку в коробку с шоколадными конфетами и ее в палец ужалил скорпион, которого я поместил туда для безопасности (том XIII, 5 июня 1931).

- Ты омерзительна, - сказал я.

Изабелла выскочила из машины и с такой силой хлопнула дверцей, что автомобиль подпрыгнул на колесах. Я тут же уехал, возблагодарив небеса за то, что избавился от нее. Не выношу дурных манер у хорошенькой женщины. Первое время я ехал, поглядывая в зеркало, но как будто за мной пока никто не следовал. Добравшись до окрестностей Каира, я стал петлять по боковым улицам, избегая центра города. Я не особенно беспокоился. Вряд ли королевские ищейки зайдут так далеко, однако возвращаться сейчас в "Шеперд" было бы полным безрассудством. Да, собственно, и незачем, поскольку весь мой багаж, кроме небольшого чемодана, находился в машине. Я никогда не оставляю чемоданы в номере, когда в чужом городе выхожу из отеля вечером. Я люблю полную свободу передвижения.

Намерения ехать в Луксор у меня, разумеется, не было. Теперь я хотел как можно скорее унести ноги из Египта. Я не люблю эту страну. И думаю, что никогда не любил. От этого места меня зуд продирает по коже. Везде грязь и отвратительная вонь. Но ничего не поделаешь, приходится принимать вещи такими, каковы они есть. Это действительно довольно гнусная страна; у меня даже есть подозрение, хоть мне и противно говорить об этом, что египтяне моются гораздо менее тщательно, чем остальные жители планеты, - возможно, за исключением монголов. И уж конечно, они моют посуду не по моему вкусу. Хотите верьте, хотите нет, но на краю чашки, которую мне подали вчера за завтраком, был длинный шершавый след губной помады кофейного цвета. Бррр! Это было отвратительно. Я сидел и смотрел на нее, стараясь представить себе, чья слюнявая нижняя губа могла сотворить это безобразие.