Остановка в пустыне - Роальд Даль

Я поглядел на гору. Она высилась в десяти милях к северу - кусок желтой скалы тысячи две футов высотой.

- Вы действительно хотите сказать, что у вас дом посреди этой пустыни? - спросил я.

- Вы мне не верите?

- Конечно же, я вам верю, - поспешил сказать я. - Меня ничем больше не удивишь. Кроме, пожалуй... - и тут я улыбнулся ему в ответ, - кроме того, что посреди пустыни я встретил незнакомого человека, который отнесся ко мне как к брату. Я потрясен вашим предложением.

- Ерунда, мой дорогой друг. У меня абсолютно эгоистические мотивы. В этих местах не так легко встретить человека из цивилизованного общества. Я счастлив, что могу пригласить гостя к обеду. Разрешите представиться Абдул Азиз. - Он слегка поклонился.

- Освальд Корнелиус, - сказал я. - Очень приятно.

Мы пожали друг другу руки.

- Я время от времени живу в Бейруте.

- А я живу в Париже.

- Восхитительно. Ну что, едем? Вы готовы?

- Но моя машина... - сказал я. - Ее можно здесь оставить? Это не опасно?

- Не беспокойтесь. Омар - мой друг. Он не слишком презентабелен на вид, бедняга, но, если вы со мной, он вас не подведет. А второй, Салех, отличный механик. Завтра, когда прибудет новый приводной ремень, он его приладит. Сейчас я ему все скажу.

Пока мы разговаривали, к нам подошел Салех, человек, живший через дорогу. Мистер Азиз дал ему необходимые указания. Затем поговорил с обоими относительно сохранности "лагонды". Он был лаконичен и резок. Омар и Салех стояли, неуклюже кланяясь и почесываясь. Я пошел к "лагонде" за саквояжем. Мне не терпелось переодеться.

- Между прочим, - окликнул меня мистер Азиз, - к обеду я обычно надеваю черный галстук.

- Разумеется, - пробормотал я, - поспешно кинув обратно в машину один саквояж и беря другой.

- Я это делаю главным образом для дам. Им самим очень нравится переодеваться к обеду.

Я резко повернулся и поглядел на него, но он уже садился в машину.

- Готовы? - спросил он меня.

Я положил саквояж на заднее сиденье "роллса". Затем сел впереди рядом с хозяином, и мы тронулись в путь.

По дороге мы разговаривали о том о сем. Он сообщил мне, что торгует коврами, имеет агентства в Бейруте и Дамаске. Его предки, сказал он, занимались этим делом сотни лет.

Я невзначай упомянул, что в Париже, на полу моей спальни, лежит дамасский ковер семнадцатого века.

- Не может быть! Неужели вы это всерьез! - воскликнул он и от волнения чуть не съехал с дороги. - Шелк и шерсть на шелковой основе? С серебряными и золотыми нитями по фону?

- Да, - сказал я. - Совершенно верно.

- Но, мой дорогой друг! Такую вещь нельзя класть на пол!

- Его касаются только босые ноги, - сказал я.

Это ему понравилось. Мне показалось, что ковры он любит почти так же, как я синие вазы эпохи Чин Хоа.

Вскоре мы свернули с гудрона влево, на твердую каменистую дорогу, и помчались через пустыню К горе..

- Это моя личная дорога, - сказал Азиз. - Протяженностью пять миль.

- К вам даже телефон проведен, - сказал я, заметив столбы, которые отходили от главной дороги и тянулись вдоль той, что принадлежала мистеру Азизу.

И вдруг странная мысль поразила меня.

Араб на заправочной станции... у него тоже есть телефон... Не этим ли объясняется случайный приезд мистера Азиза? Не мог ли мой томящийся от одиночества хозяин изобрести этот хитроумный способ заманивать путешественников, чтобы обеспечить себя тем, что он называет "цивилизованным обществом" к обеду? Не мог ли он дать арабу инструкции одну за другой выводить из строя все проезжающие мимо машины, владельцы которых покажутся ему того достойными? "Просто перережь приводной ремень, Омар. Затем быстро позвони мне. Только убедись, что человек действительно приличный и с хорошей машиной. Я приеду и сам погляжу, стоит ли приглашать его в дом..."

Конечно, это смешно.

- Думаю, - говорил мой спутник, - вы удивлены. Зачем, спрашиваете вы себя, ему понадобилось заводить дом в таком месте?

- В общем, да, немного удивлен.

- Все удивляются, - сказал он.

- Все? - повторил я.

- Да.

Так, так, подумал я. Значит, все.

- Я здесь живу, - сказал он, - потому что ощущаю особое сродство с пустыней. Она влечет меня так же, как моряка влечет море. Вам это кажется странным?

- Нет, совсем не кажется, - ответил я.

Он помолчал, сделал затяжку и продолжил:

- Это одна причина, но есть и другая. Вы семейный человек, мистер Корнелиус?

- К сожалению, нет, - ответил я осторожно.

- А я - да. У меня жена и дочь. И обе очень красивы, по крайней мере в моих глазах. Дочери всего восемнадцать. Она училась в прекрасной частной школе в Англии, а сейчас... - он пожал плечами, - а сейчас она просто сидит дома и ждет, когда подрастет и выйдет замуж. Ох уж это ожидание - что прикажете делать все это время с молодой, красивой девушкой? Я не могу предоставить ей полную свободу. Она слишком соблазнительна. Когда я беру ее с собой в Бейрут, то вижу, как мужчины вьются вокруг нее, точно волки, готовые броситься на добычу. Это буквально сводит меня с ума. Я знаю о мужчинах все, мистер Корнелиус. Знаю, как они ведут себя. Конечно, я не единственный отец, который сталкивается с подобной проблемой, но есть люди, способные принять ее как данность. Они отпускают своих дочерей. Они отворачиваются и смотрят в другую сторону. Я же этого не могу. Просто не могу заставить себя поступить подобным образом! Не могу допустить, чтобы ей досаждал какой-нибудь Ахмет, Али или Хамил, которым она приглянется. И это, как видите, тоже одна из причин, почему я живу в пустыне, - оградить мое прелестное дитя хотя бы еще на несколько лет от этих диких зверей. Вы сказали, что у вас вообще нет никакой семьи, мистер Корнелиус?

- Боюсь, что именно так.

- Ах! - Мне показалось, что он разочарован. - Вы хотите сказать, что никогда не были женаты?

- Нет... никогда... - сказал я. - Никогда не был. - Я ждал неизбежного вопроса. И он не преминул задать его через минуту.

- И вам никогда не хотелось жениться и иметь детей?

Все они задавали мне этот вопрос. Это был самый простой способ спросить: "А вы ненароком не гомосексуалист?"

- Однажды, - сказал я, - только однажды.

- А что случилось?

- В моей жизни была только одна женщина, мистер Азиз... и когда ее не стало... - Тут я вздохнул.

- Вы хотите сказать, что она умерла?

Я кивнул, мне было слишком трудно говорить.

- Мой дорогой друг, - сказал он, - простите меня за бестактность.

Некоторое время мы ехали молча.

- Поразительно, - пробормотал я, - как после такого теряешь интерес к плотским утехам. Наверное, это шок. От него невозможно оправиться.

Он сочувственно кивнул и проглотил наживку.

- Вот я и путешествую, стараясь забыть. Годы и годы...