За хлебом - Инна Истра

Мальчишки шли не спеша, толкались и гоготали ломающимися басками. Толстый парнишка вдруг остановился, начал кривляться и говорить что-то нарочито противным писклявым голосом. Его приятели заливисто расхохотались, а один так и вовсе согнулся от хохота. Они приближались. Мужчина стиснул зубы и, не вынимая руку из кармана, нажал на кнопку выкидного ножа. Раздался тихий щелчок, и ногу пронзила резкая боль. Клинок был с фронтальным выбросом, и вытолкнутое мощной пружиной лезвие по касательной задело бедро. Это даже раной нельзя было назвать, так, царапина, но от внезапной боли у мужчины вдруг прояснилось в голове.

— Я — идиот, — осознал он. — Это же просто пацаны. Те не стали бы хохотать и дурачиться, а молча набросились бы на меня. Черт. Я же реально мог ударить.

Он почувствовал мелкую нервную дрожь. Подростки уже шли совсем рядом, толстый бросил на него искоса быстрый взгляд и что-то шепнул друзьям. Они посмотрели на мужчину и снова загоготали. Но ему было все равно. Он закрыл нож, подождал, пока пацаны прошли, проводил их взглядом и увидел, как в переход молча и быстро спускаются две темные фигуры. Нервы не выдержали, и с рюкзаком на одном плече он бросился бежать. В одно мгновение он домчался до лестницы и, прыгая через ступеньки, взлетел по ней вверх. Не останавливаясь и не оборачиваясь, мужчина бежал по улице. Рюкзак бил его по спине и что-то твердое, наверное, банка с тунцом или тушенка, больно ударяла по ребрам при каждом шаге. Несколько встречных прохожих машинально делали шаг в сторону и удивленно смотрели вслед.

Мужчина остановился только когда добежал до перекрестка с Весенней. Оглянулся. Зловещих фигур сзади не было.

— Не рискнули подняться, — подумал он. — Было бы слишком явно. Что ж, в этот раз вы проиграли.

Мужчина надел на плечо вторую лямку и не спеша направился домой. Здесь, на Весенней, они открыто нападать не станут. Наблюдать, устраивать ловушки могут, но не более того. Болел бок, отбитый банками.

— Надеюсь, что ничего не разбилось, — мелькнула мысль. — Идти в магазин в ближайшее время снова, это уже чересчур.

У подъезда на лавочке сидели две старухи. Мужчина недовольно поморщился. Опасности они не представляли, потому что всего лишь подсматривали и доносили. Толстая, вечно что-то жующая бабка была совершенно безобидной, хоть и противной, а вот вторая… Сухопарая, со строгим неулыбчивым лицом она всегда вызывала у мужчины тревожное, щемящее чувство. При взгляде на нее ему казалось, что он забыл что-то очень важное и нужное, причем она об этом знает, но не хочет или не может помочь ему вспомнить.

С памятью у него вообще творилось что-то странное. Он хорошо помнил свое детство, родителей, друга Мишку из детского сада, помнил, как играл во дворе в футбол, как пошел в первый класс и стоял на школьной линейке с букетом гладиолусов, обливаясь потом в школьном костюмчике, купленном на вырост. Яркое воспоминание — мама, держащая в руках белый сверток, перевязанный розовой лентой, она улыбалась и говорила, обращаясь к нему:

— Познакомься, Эдик, это твоя сестренка.

А потом все словно накрыто полупрозрачным серым пыльным покрывалом. Школа, институт, работа, быстрая женитьба и стремительный развод — где они? Мужчина знал, что это все было, но ничего об этом не помнил. Альбомы с семейными фотографиями тоже не помогали. Он смотрел на фотографию, где он в черном костюме держит под руку невесту и понимал, что это его свадьба. Понимал, но не помнил.

Однажды он случайно встретился со старухой взглядом и замер на несколько секунд, не в силах сдвинуться с места. Цепкие зелено-карие глаза впились в него, и у мужчины возникло ощущение, что старуха сканирует его мозг. Все его существо охватила паника, голову пронзила резкая боль, и, вскрикнув, он убежал домой. Весь вечер он мучился от мигрени, ночью видел странные сны, а утром, проснувшись совершенно разбитым, вдруг понял, что знает имя старухи — Лидия Ивановна. И еще вспомнил, что был женат на девушке Вере и вместе с ней когда-то занимался альпинизмом.

Обрадованный возвращением, хотя бы частичным, памяти, он хотел было пойти к Лидии Ивановне, поговорить, попробовать повторить «гляделки», но вдруг подумал, что ее могли просто подослать. Возможно, старуха умеет читать мысли или подсовывать ложные воспоминания. Нет, лучше держаться от нее подальше. В принципе, она для его не опасна, главное — не смотреть ей в глаза.

Мужчина опустил голову и быстро прошел мимо старух, глядя себе под ноги. Немного замешкавшись у двери, вытаскивая из кармана и прикладывая электронный ключ к домофону, ощутил, как две пары глаз прожигают ему спину. Наконец, он вошел в подъезд и не выдержал, оглянулся и, стараясь не смотреть бабкам в глаза, успел показать им язык, пока автоматический доводчик не закрыл дверь.

Войдя в квартиру, мужчина закрыл дверь на два замка, прошел на кухню, сбросил с плеч рюкзак и обессиленно опустился на табурет. Он был совершенно вымотан. Болел отбитый бок, ныл порез на ноге, и кровь из ранки просочилась сквозь штанину. Надо бы ранку промыть и заклеить пластырем, потом разобрать рюкзак и выпить чаю с бутербродом. Вдруг мужчина резко вскочил и начал рыться в рюкзаке, вытаскивая из него чудом уцелевшие банки, мятые пачки чая, пакет с переломанными спагетти. Потом опустился на пол и страшно завыл.

— Все деградирует, — сказала Лидия Ивановна с грустью в голосе, проводив мужчину взглядом. — Печально, печально. Такой способный мальчик был, у меня в классе учился. Ну кто бы мог подумать…

— Это он после пропажи сестры кукухой поехал, — начала было собеседница, но Лидия Ивановна ее оборвала.

— Мария Петровна, — произнесла она укоризненно. — Ну что за жаргон!

— А чо такого я сказала? — обиделась та. — А как еще сказать?

— Можно по-разному сказать, например, сошел с ума.

— Ну хорошо, сошел с ума, — буркнула Мария Петровна. — А вы знаете, что он пытался даже одну женщину из той деревни, где они с компанией отдыхали, убить?

— Нет, — удивилась Лидия Ивановна, — этого я не знала.

— Вот, — оживившись начала Мария Петровна, — ему втемяшилось в голову, что в пропаже Лики виновата баба одна из местных. Она там колдуньей слыла.

— О, Боже, — вздохнула собеседница. — Ну что же люди такие суеверные! Двадцать первый век на дворе!

— Даже дело на него хотели завести, — продолжила Мария Петровна, — но та баба сказала, что ничего не было, всем все показалось. Поругались просто сильно. Но он странный стал после того. Пока родители живы были, еще держался, а как померли, так