На берегах Себерянки - Петр Суреев

Надя и папа вышли на улицу. Оба зажмурились от солнца — такое оно яркое.

По дороге важно расхаживали иссиня-чёрные птицы с белыми носами. Вчера таких птиц не было.

— Ба, грачи прилетели! — обрадовался папа. — И сразу так много! Весна, значит, будет дружной.

«Гра, гра, гра!» — задорно кричали птицы. И важно раскланивались друг перед другом.

— «Гра, гра!» — передразнила их Надя. Подумав, она спросила папу: — О чём они кричат?

— Откуда же мне знать? Ведь они по-птичьи разговаривают.

— А я знаю: это они здороваются.

— Почему ты так думаешь? — удивился папа.

— Слышишь, как у них получается: «Здра, здра, здра…» Значит, здравствуй. И кланяются, как люди.

— А ведь ты верно догадалась, молодец! — похвалил её папа.

Надя была очень довольна.

Когда какой-нибудь грач пролетал над нею, она вскидывала руки и кричала:

— Здравствуй, грач!

«Гра, гра!» — бодро отвечал тот и летел дальше.

И Надя тогда говорила папе:

— Видишь, птицы и со мной здороваются.

Берёзка плачет

Целую неделю на улице было пасмурно. Надю гулять не пускали.

Но тёплые дожди и туманы быстро, согнали снег. И, когда опять засияло солнце, не узнать стало Себерянки. Она широко разлилась по лугам, затопила дощатый мостик. В эти ростепельные дни даже папа не ходил в лес: ни пройти, ни проехать стало кругом.

Потом вода понемногу начала убывать. Уже можно было по мостику перебраться на другой берег.

Папа сказал Наде:

— Сходим-ка в лес. Я посмотрю, не пора ли готовить ямки под новые посадки. А ты, может, подснежников нарвёшь. Наверное, уже зацвели.

Сходить в лес да ещё за первыми цветами — для Нади праздник.

— Скорей, папа, пойдём! — торопит она и берёт его за руку. — Нарвём большой-пребольшой букет. Целый сноп.

— Зачем тебе такой? — заинтересовался папа.

— Чтобы лучше пахнул. Цветов будет много, значит, и пахнуть будут сильнее.

Через мостик переходят они осторожно. Во время половодья его сильно расшатало — чуть не унесло!

На лугу ещё много луж. Есть такие глубокие, что даже в своих резиновых сапожках Надя не может их перейти. Приходится папе брать её на руки. Наде тогда становится очень весело. Как же: большая девочка — и на руках!

Она вертится из стороны в сторону, хочет всё осмотреть. Ведь с такой высоты далеко видно.

Папе тоже весело. Иногда он притворится строгим, дойдёт до середины лужи и остановится:

— Слезай. Сама ходить умеешь.

Где там! Надя обхватит руками папину шею, да так крепко, что не оттащить. Будто испугалась.

— Ну ладно, сиди. Только смирно и не болтай ногами. Сапоги потеряешь.

Так они доходят до леса. Медленно идут по лесной тропинке. Папа посматривает вокруг и будто сам с собой говорит:

— Через день-два можно начинать копать…

В лесу кое-где ещё лежит грязноватый снег. Но кругом всё ожило. Где-то меж прошлогодних листьев и пожухлой травы, у самых Надиных сапожек, струится говорливый ручеёк. Наклонишься — и очень хорошо станет слышно его.

Лес наполнен птичьим гомоном и свистом. Звонче всех высвистывает свои переливчатые коленца зяблик.

— Как хорошо поёт! — говорит Надя. — Наверное, это та птичка, у которой гнездо сгорело.

У папы удивлённо поднялись брови:

— Какая птичка?

— А помнишь, ты мне читал про неё… У которой гнездо сгорело и птенчики…

— Ну?

— Так вот, она потом улетела в лес и там свила новое гнёздышко.

— Кто это тебе сказал?

— Мама. Она сказала, что осенью, когда подросли птенчики, все они улетели в тёплые края. А вот сейчас, весной, прилетели обратно. Вот птичка и радуется. Ведь это та птичка поёт?

— Она самая, — подтвердил папа и чему-то улыбнулся.

На полянке Надя нашла первый подснежник. Лепестки у него были и синие и фиолетовые.

— Подожди, папа, я немножко пособираю их.

И Надя наклонилась над цветком.

Тут на руки ей упала холодная капелька, потом другая, третья…

— Откуда это дождик? — удивилась Надя и, запрокинув голову, посмотрела вверх.

Небо было чистое, на нём ни облачка.

В это время неизвестно откуда большущая капля упала прямо на веснушчатый Надин нос.

— Посмотри-ка на ветки, — говорит папа. — Вон там, где обломаны веточки, везде выступили капельки. Видишь?

— Вижу, теперь вижу! — кричит Надя и хлопает в ладоши. — Это каплет из сучка!

— Верно. Только радоваться тут нечему, — хмуро отвечает папа. — Это берёзовый сок. Поранили берёзку, он и капает… Вот и тут кто-то обломал ветки. Ишь, безобразники!

— Значит, это берёзка плачет? Ей больно?

— Вроде этого.

Задумалась Надя. Смахнула капельки с лица и спросила со вздохом:

— А берёзка выздоровеет? Она не будет больше плакать?

— Выздоровеет. Поболеет немножко и выздоровеет.

Надя опять повеселела.

Посидели они с папой на полянке, послушали, как поёт голосистый зяблик, как пересвистываются дрозды, как выбивает по сухой коре барабанную дробь пёстрый дятел.

— Как хорошо здесь! — говорит Надя. — Правда, папа?

— Правда.

Берёзка вышла погулять

За окном то и дело сверкает ослепительная молния. Слышны раскаты грома. Но Надя нисколечко не боится. Она только вздрагивает немного, когда очень близко сверкнёт яркая вспышка и сразу же, вслед за ней, раздастся оглушительное: «Р-р-р-ры!»

— Первая весенняя гроза, — говорит папа и открывает окна. — Теперь, после такой грозы, сразу всё кругом зазеленеет.

Торопливо, скороговоркой прошумел по крыше майский дождь. Утихла гроза. Гром погромыхивал уже где-то за лесом — там, откуда течёт Себерянка. Наконец выглянуло солнце и небо стало словно умытое — чистое и синее-синее!

Вышли Надя с папой на улицу. Смотрит Надя и не может налюбоваться: все лужайки, все холмики и пригорки оделись в зелёный плюш. Это быстро пошла в рост молодая трава. А лес! Он стал какой-то разный…

И правда: на фоне серого осинника то там, то тут виднелись зеленоватые облачка. Это берёзы выбросили первые листочки. Одна из них была особенно нарядна. Она росла у самого поля, где больше тепла и света. Казалось, берёзка выбежала из леса и остановилась. Стоит она в своём светло-зелёном платьице, а ветерок играет её лёгким подолом…

— Папа, смотри-ка, берёзка вышла из леса погулять! Нарядилась и вышла! — обрадовалась Надя.

— Верно, похоже, — удивился папа.

— Пойдём туда!

Они взялись за руки и пошли. Сначала берегом Себерянки, потом лугом. Только не терпится Наде: скорее бы поиграть возле берёзки!

— Давай побежим, — предложила она и, не дожидаясь папы, помчалась по луговой тропинке.

Вприпрыжку бежит, старается сильнее пришлёпнуть сандальной. А тропка-то мягкая-мягкая, будто ковровой дорожкой устлана, и не слышно резвого топота Надиных ног.

Берёзке тоже, видно, не терпится, она вся трепещет на ветру и порывисто протягивает ветви навстречу бегущей Наде…

Золотой венок

Как всё быстро меняется!

Наде даже стало казаться, что все эти перемены случаются вдруг. Вдруг после метельных дней наступила теплынь; вдруг прилетели грачи. Потом вдруг берёзки оделись в зелёные платья.

Вот и Себерянка тоже: ещё вчера текла меж тёмных берегов, а сегодня с утра берега будто вспыхнули ярким пламенем.

Прибежали девочки к Себерянке и остановились изумлённые: вдоль берега, у самой кромки воды, и на лугу вокруг лужиц — всюду горели огнём жёлтые цветы. Казалось, и речка и лужицы надели золотые венки.

Пришла на речку мама обмыть загрязнившийся веник и тоже залюбовалась цветами.

— Ишь, как дружно зацвели! — сказала она.

— А что это за цветы? — спросила Надя.

— Это курослеп. Они всегда дружно, в один день, зацветают.

— Курослеп — значит, от них куры слепнут? — заключила Надя.

— Никто от них не слепнет. Просто так их у нас называют.

— А по-моему, слепнут, — не отступала Надя, — Потому что они похожи на солнце. Ты же сама говорила, что если долго смотреть на солнце, то заболят глаза и можно даже ослепнуть. Так и куры. Вот придут они сюда воды напиться, будут долго смотреть на цветы — и ослепнут.

— Выдумщица ты, — засмеялась мама, встряхивая веник.

— А взаправду, мы не ослепнем? — спросили девочки.

— Конечно, нет. Правильно-то этот цветок называется «калужница», а вернее, «окололужница». Это потому его так называют, что растёт он всегда около луж. Собирайте, не бойтесь…

Тогда девочки взялись за руки и пошли в луга рвать золотистые цветы.

А сверху, будто улыбаясь, смотрело на них такое же золотистое солнце…