ЯРМОНКА - Владимир Голышев

Пауза.

Зачатьев (задумчиво): А может казне микстуру от холеры продать? Выпил десять капель натощак – и здоров. За десять-то тыщ, а?

Затемнение.

Сцена третья.

Просторная прихожая квартиры четы Пушкиных. На полу ковер. В углу – диван с креслами и небольшой столик, заваленный бумагами. На диване как-то неловко, бочком присел Гоголь – тот же "зяблик", только усы стали несколько погуще. Очевидно, его пустил в прихожую слуга. В данный момент Гоголь ожидает Пушкина, голос которого доносится из кабинета. У Пушкина посетитель – кто-то из друзей-литераторов. Голос пушкинского собеседника не слышен. До прихожей долетают только обрывки пушкинских реплик.

Тем временем Гоголь украдкой читает листы, лежащие поверх одной из стопок бумаг на столе. Он уже разобрался – где интересующий его текст заканчивается, отложил соответствующие листы в сторонку. В ногах у него открытый портфель. Гоголь внимательно прислушивается к голосу Пушкина в кабинете. В момент, когда кажется, будто Пушкин вот-вот выйдет в прихожую, Гоголь молниеносно сует в портфель пушкинские черновики и сидит, как ни в чем ни бывало с отсутствующим видом.

Голос Пушкина (возбужденно): …И слушать не хочу! Мы как на спасову икону должны молиться на журнальную критику! На каждого – слышишь: каждого! – кто не из праздности, а от живого пытливого ума, с болью сердечной берется разбирать новейшие произведения…

Пауза. Пушкин молча выслушивает возражения собеседника.

(перебивает) Ну, так что ж с того? Эта простодушная грубость, вызывающая твое неудовольствие – вернейший залог любви к истине! Ты забываешь, что суетная образованность коренных жителей света, коей мы кичимся, весь этот паркетный лоск – не более чем игра фортуны. Случай, а не правило. И худого тут, пожалуй, больше, чем доброго. Среди неимущих да полуобразованных нынче скорее отыщешь…(замолкает)

Пауза. Собеседник не сдается. Пушкин слушает его, но в какой-то момент не выдерживает и взрывается.

(с вызовом) Да! И Белинский тоже! Даже в первую голову! (веско) Ругань не ранит, когда исток ее – живое переживание. И узость – не порок. Дай мне десяток таких "узких виссарионов", чтоб каждый свое гнул и рвал нашего брата-литератора на клочки, а заодно и друг дружку – и у России будет великая литература!.. Зло – не узость. Зло – (перечисляет) преобладание одной узости над остальными, мелкомыслие и самодовольное невежество!

На последних словах, голос Пушкина усиливается – он подходит к двери. Именно в этот момент Гоголь осуществляет свой маневр с пушкинской рукописью и торопливо застегивает портфель.

(у двери, тихо, но отчетливо) Меня тут малоросс один поджидает. Погодин хвалил. Неудобно… На минуту – не более.

Пушкин появляется в прихожей. Гоголь вскакивает со своего места, прижимая к груди портфель, и вытягивается перед ним в струнку, как перед генералом. Пушкин, не обращая внимания на гоголевские "строевые упражнения", садится на диван, кладет ногу на ногу и жестом предлагает Гоголю вернуться в исходное положение.

Пушкин (сдержано, но доброжелательно): Чем обязан?

Гоголь (заученно): Принадлежа к избранному кругу ценителей подлинно высокой поэзии, считаю непременным долгом своим, выразить всецелое восхищение…

Пушкин (перебивает): У вас дело кто мне?

Гоголь (торопливо): Господин Погодин заверил в том, что вам был передан сборник малороссийских вещиц под общим наименованием…

Пушкин (заканчивает): "Вечера на хуторе близ Диканьки".

Гоголь: Да. (уточняет) Название лично господин Погодин изволили сочинить.

Пушкин (подсказывает): Вы бы желали получить отзыв.

Гоголь: Так.

Пушкин встает.

Пушкин: Увы. Не могу быть Вам полезен. Не ознакомился. За недосугом.

Гоголь обескуражен. Он тоже встает, прижимая к груди портфель.

Вы к Погодину обращайтесь. Я ему отпишу. Если случится прочесть.

Гоголь молча кланяется и "на ватных ногах" плетется к двери. Пушкин сочувственно смотрит ему вслед. У дверей появляется слуга.

(окликает) Молодой человек.

Гоголь: А?

Пушкин: Вы, должно быть, читаете новейшие произведения…

Гоголь (неопределенно): Ну…

Пушкин (продолжает): …И у вас, верно, есть о прочитанном какие-то мысли, мнения.

Гоголь мычит нечто еще более неопределенное.

Не желаете испытать себя на поприще литературной критики? Свежий взгляд был бы полезен. Я, как издатель "Современника", со своей стороны, готов содействовать.

Гоголь останавливается. У него, похоже, затеплилась робкая надежда на продолжение разговора.

Ну, Бог в помочь. (слуге) Проводи.

Собирается идти обратно в кабинет, но останавливается у столика с черновиками. Тем временем слуга выпроваживает Гоголя. В прихожей появляется молодая жена Пушкина. Она подходит к нему сзади.

Наталья Николаевна: Какой у тебя, однако, беспорядок в бумагах.

Пушкин (не оборачиваясь): Черновики. Надо бы разобрать…

Подходит слуга.

Слуга: Александр Сергеевич, посетитель в ваше отсутствие позволил себе листами распорядиться…

Наталья Николаевна (брезгливо): Какая, право, нечистоплотность.

Пушкин (слуге, не глядя): Пустое. Ступай.

Слуга уходит. Пушкин поворачивается к жене и берет ее за руку.

Пушкин (тепло): Заскучала, душа моя? Ты развлеки себя пока… (неуверенно) Вышиванием что ли. Не знаю… Я с делами покончу – и весь вечер наш (понижая голос) И ночь.

Наталья Николаевна заграждает ему пальцами уста и удаляется, как испуганная нимфа. Пушкин быстрыми шагами направляется в кабинет – к своему давешнему собеседнику.

(на ходу, собеседнику в кабинете, громко) Ты про "Лекарство от холеры" слыхал?

Вопросительный шум за стенкой.

(нетерпеливо) Ну, стихи какого-то нахала. Прескверные. Распространились в списках чрезвычайно.

Исчезает из виду.

Ну, и, по обычаю, публика приписала сие безобразие мне. Вообрази: так и значится на титуле: "Сочинение господина Пушкина". Государь объяснений потребовал. Еле отбился…

Затемнение.

Сцена четвертая.

Прихожая дома губернатора. На пороге жандармский офицер. Перед ним губернатор – 50-летний господин, честно дослужившийся до генеральского чина. В облике его за внешней суровостью явственно читается простодушие и незлобие. Голова губернатора украшена седыми бакенбардами и начинающейся плешью. За ворот заложена салфетка, указывающая на неоконченный семейный обед…

Губернатор (с тихим бешенством): …Я очень, рассчитываю, офицер, – очень! – что вы изыщете доступное человеческому уму объяснение сему неслыханному проникновению. В обеденный час! В мирный дом губернатора вашего! Война с турками меня устроит. Ну-с. Нас атаковали янычары?

Офицер: Виноват.

Губернатор: Отчего ж? Коли атаковали, напротив – отличился.

Первая вспышка гнева миновала. Губернатор смотрит на офицера с насмешливым интересом.

Офицер: Ваше высокопревосходительство! Нами взят под стражу человек. (понижая голос) Думали: шпиён. А он – государев крестник.

Губернатор (иронично): Хорошо хоть не сам государь. Давай-ка, сынок всё в подробностях.

Офицер: Караульный взвод соблюдал порядок на ярмонке. Глядь – толпа. Рассредоточились по периметру. Рассеяли прикладами. Там человек – рукав разодран, кровь в угле рта. Особо ретивых придержали. Доносят: смуту производил, корил санитарными нормами. В виду холеры. Вопиющее, говорит, несоответствие. Ярмонку, мол, отменить надо, торговцев и товары – под арест. Те возбудились – удавить, думали, смутьяна по-тихому. Да замешкались, а тут мы…

Губернатор: Допросили в арестантской? (нетерпеливо) Ну давай, не томи! Что за мякоть у сего фрукта?

Офицер (мнется): Так это… ваше высокопревосходительство… (понижая голос) затронуты имена августейших особ… Дерзну ли я…

Отступает к двери.