Девятое имя Кардинены - Татьяна Мудрая

Говорит наш благородный Сандо-ини:

— Вот приехали твои близкие, так не разорвать же тебя надвое! Выбирай, к кому идешь.

— А здесь остаться никак нельзя? — спрашиваю.

— Хм! Это мы будем посмотреть, — такое у него присловье было.

— У меня твоя матка с детями, — говорит прабабуся, — третий, кого ты не видала, помер, двое живчиком бегают. Мать в нашей деревенской школе учит.

— Я тебе, внучка, еще и не таких учителей найму, — это дед говорит. — Отставных студенческих преподавателей, лекторов с мировым именем.

— А выездку, айкидо и кэндо они тоже умеют? — говорю.

Дед со смеху покатился:

— Какие слова выучила, мелкота нахальная! Вся в мой род. Манеж у нас отменный, ипподром рядом с домом, так что нет проблем, кроме как с монетой. А если захочешь, я тебя и сэнсэю покажу. Вот станет он с тобой цацкаться или нет — тут я не властен.

— Вся в наш род, лесной, — возражает прабабуся. — Только у нас для игры лук и стрелы в ходу, для дела — гладкоствольные ружья, а дерутся стенка на стенку и одни парни. Верховых лошадей не держим, почитай: сено жесткое и по узкой тропе разгону не возьмешь.

Заспорили оба. Тут мой старшой не выдержал:

— Между прочим, — говорит, — наш мулла кончил Аль-Азхар, а наш патер — Коллегиум Динаникум с отличием. Лингвисты превосходные, да и в точных науках блистают.

— Вы еще скажите, что ваш раввин по совместительству работает в главной иерусалимской синагоге, — это дед мой съязвил.

— Нет, — отвечает господин. — Но он и в самом деле иностранец: из любавичских ребе.

Тут мой дед почему-то спрашивает:

— Тани, внучка, тебе что интереснее, узнавать или знать?

— Знать вообще нельзя. У знания границ нету, — отвечаю. — Главное — идти и брать то, что на пути попадется.

Вот оттого и осталась я вне своей родни, зато при источнике разнообразных премудростей.

Так и было, если отбросить привнесенную романтику и сказочность. Когда Танеиде исполнилось семнадцать и она уже года два как осела на эркском побережье, в рыбацкой деревне близ морского и нефтяного города Гэдойн, в окружении сосен и дюн, сложенных из белого песка — именно тогда на Танеиду натолкнулся Арден Лаа, долговязый и застенчивый последыш знаменитой этнологической династии. Он наисерьезнейше считал себя художником и в соответствии с принятой на себя ролью искал в этих краях яркие простонародные типажи для зарисовок и просто возможность с блеском убить время. Как-то пустили его переночевать в порожнюю девичью светелку, наполненную кружевными рукоделиями, цветами и книгами, от которых кренилась набок ветхая этажерка. Книги были потрепанные, прямым ходом из гэдойнского букинистического развала, но подбор озадачил Ардена еще больше самого факта их существования.

А воспрянув ото сна вместе с солнышком, узрел он на скамье возле дома долгожданную натуру — прекрасную и бледную деву с золотой косой до пояса. Была она в праздничном эркском костюме: длинная, вся в плетеных кружевах, рубашка сурового полотна, распашная синяя юбка с тканым на деревенском стане пестрым узором, замшевое ожерелье, низанное стеклярусом, и такой же пояс.

Пребывала же Танеида на улице, потому что только что вернулась с посиделок, наряд был на ней самый лучший, потому что из комнаты, где было кое-что позатрапезнее, ее выселили, а томная бледность происходила по причине того, что рыбацкие парни всю ночь вертели ее в танце, как мутовку в маслобойке.

И ведь пленился бедняга Арден в свои тридцать два непорочных года ее нежной красой, и забрал вольную пташку в город Эрк, и не нашел ничего умнее, как предъявить ее своей грозной матушке — матерой вдове Диамис.

Эта Диамис на первый взгляд показалась девушке донельзя похожей на старую и жутко умную обезьяну. Сутулая, широкоплечая, она сидела на пуфике посреди комнаты, охватив колени своими длинными руками. Серая грива спускалась по спине свободно, лишь подобранная по бокам двумя-тремя заколками: верный знак того, что женщина хочет еще нравиться. Губы были подкрашены коричневым, в тон глаз, а ясные карие глаза из-под припухших век глянули на Танеиду со вполне молодым нахальством.

— Вот нам и подарочек с морского берега. Сын, привел — теперь выйди, у нас разговоры пойдут дамские.

И чуть позже:

— Ты знаешь, что ты красавица?

— В зеркало смотрюсь время от времени, когда протереть надо.

— Господи, чистейший староэркский тип: овал лица европеоидный, надбровные дуги крутые, свод лба высокий, форма носа классически прямая, только ноздри слегка округлены. Такого красивого черепа я не видывала и когда занималась древнейшими захоронениями. Любопытно, мозги в нем найдутся хоть на наживку?

— Ваш сын же… так сказать… клюнул.

Диамис от такой дерзости удивленно открыла глаза и хмыкнула.

— Ну, мой олух — добыча легкая. Всю жизнь холостякует и к тому же шибко занаученный. В чувствах он тебе признавался?

— Нет, я не допускала. У меня с этим строго. Я ему сразу сказала, что поеду в город только учиться.

— Учиться? Чему это?

— Всему, я мало что знаю.

— Что именно всё-таки? В школу ходила?

— Не пришлось. Но на тройки сдам все предметы, наверное. Плюс философия, генетика, языки.

— Языки? Какие?

— Ну, латынь, классическая и Вульгаты. Библия — это ясное дело. Плиний, Катулл, Овидий, немного святой Августин. Старый северобедуинский разбираю сносно, а вот язык Корана похуже: дальше суры «Бакара» не продвинулась.

— Неинтересно, стало быть, оказалось читать о женских правах и обязанностях, — хмыкнула Диамис.

— Немецкий, французский, итальянский — читаю почти без словаря, а говорить не с кем было, вот и не умею, — невозмутимо продолжала девушка.

— Английский тоже знаешь?

— Да в Гэдойне сэров столько, что их разговору только дурак и ленивый не обучится. Мне один кэптен том Карлейля подарил — за банку маринованной сельди и кружевную наколку в подарок своей жене, которые я сама изготовила. Родные диалекты — это уж само собой. Но если честно, три динанских в разговоре не спутаю, а вот эроский у меня плохо идет, и то предгорий, а не центрального района.

— Эрудит, как я посмотрю. Тогда вот что. Учить тебя я в состоянии: я вроде как богата. Если еще и коллекции присчитать — вообще миллионщица. Чему тебя учить — подумаем. Но Ардена — не тронь. Поняла?

Танеида кивнула.

— Развяжу.

Студент-репетитор в те поры был дешев и истекал знаниями, как спелая груша соком. В огромном доме Диамис, пыльном и забитом редкостями, как антикварная лавка, их перебывали десятки, один свободомыслящее другого. Преподавание велось преимущественно по методе древних греков, то есть перипатетически: гуляли по эркской столице и травили анекдоты на архитектурно-исторические, историко-философские и историко-математические темы. Ардена в эти прогулки не впутывали: Танеида свое слово держала.

Изо всех городов девушка знала лишь Гэдойн, весь из камня, вылощенного и просоленного морскими ветрами, и немало дивилась городу куда большему — и сплошь деревянному, золотисто-смуглому или побуревшему от старости, резному и причудливо-легкому. Жизнь тут шла тоже легкая. О приобретении капитала мало кто заботился. Что ни месяц где-нибудь горело, про жителей так и шутили, что спят с огнетушителем под подушкой. Отстраивались с беспечным упрямством из того же дерева, благо леса подступали едва не к самым окраинам. Лето и осень в тот год стояли теплые, долгие, с обильными ночными ливнями и умытым солнышком — гуляй не хочу!

Диамис так бы и махнула рукой на Танеидино учение: ну, хороводятся, так и лучше, для сынка безопасней: замуж попрытче выскочит. Но как-то друг покойного ее мужа, сам историк и специалист по средневековому искусству, заговорил с ней о ее воспитаннице:

— Послушай, эта твоя питомица знание впитывает уж не как губка, а как вампир. И откуда ты такую пиявицу выискала? Час с нею всего пробыл в твое отсутствие, мило улыбнулась раза два, а уже вытянула из меня ту теорию о нетрадиционном образе эдинской Богоматери, которую вынашиваю лет десять. «Мать Ветров», помнишь? Да, я тебе тоже говорил. Но что самое забавное — я, спеша уложиться в малый срок, нашел тот логический стержень для своих выкладок, которого мне не доставало. Девица с задатками, клянусь моим блаженством! Ярко выраженный гуманитарный склад ума в совокупности с личным обаянием. Знаешь, коли надоест ее учить — передай в нашу епархию, договорились?

— Она сама учится, компаньеро, — ответила Диамис. — И кто-то без нас ее опекает и по головке гладит. Дай бог, чтобы той левой рукой, о которой наша правая попросту не знает.

Вот что еще было необычно: хоть Танеида хозяйка была по молодости лет никакая, их сарай неуклонно приобретал уютные жилые очертания. Возвращаясь из экспедиций, Диамис заставала студента-историка за чисткой ее уникальных серебряных поясов; физик ремонтировал люстру; биолог смахивал пыль с чучел; математик составлял налоговую декларацию, до чего у нее самой никогда не доходили руки. А Картли на кухне изготовлял кофе по какому-то особо вонючему рецепту.