Последняя из древних - Кэмерон Клэр

Внизу склона Большая Мать ворошила угли в очаге, чтобы разбудить утренний огонь. На старухе были зубриные рога, закрепленные в мягкой шкуре и привязанные к ее голове. Два рога торчали как раз на том месте, где ее низкий лоб переходил в густой волосяной покров. Любой зверь с первого же взгляда мог сказать, что Большая Мать здесь главная. Она была старухой, это значило, что в ее памяти хранилось уже больше тридцати весен. Она потеряла им счет, но ее белесые глаза еще хорошо различали очертания, свет и движение. Ее нос еще мог уловить запах свежего зеленого побега за сотню шагов.

Как глава семьи, Большая Мать всегда решала, на какого зверя в какой день они будут охотиться. Хотя для нее дни охоты закончились, она все равно отправлялась на зубриный брод вместе со всей семьей. В это весеннее время.

Дочь не рискнула бы оставить Большую Мать или других более слабых членов семьи в одиночестве. Недавно к очагу притащился молодой леопард. Он был новичком на их земле, и у него не было своего дома. В прежние времена семья бы без труда прогнала его, но этой весной они были как никогда малочисленны. Они не отважились провоцировать леопарда. И он получил свой кусок мяса.

Когда Сын, брат Дочери, подошел к огню, Большая Мать рассмеялась. Дочь сразу поняла почему. У Сына часто бывала эрекция, и, поскольку одежда висела на нем свободно, было видно, что и этим утром это случилось. Большая Мать смеялась от радости, так как стоящий пенис говорил о хорошем здоровье. А это было счастьем.

К тому времени тело Большой Матери растеряло многое, но улыбка осталась.

Ее смех прозвучал как резкое кудахтанье, и стало видно, что у нее почти нет зубов – осталось только несколько верхних задних слева да два резца справа.

Смеясь, старуха прижала ладонь к щеке, и Дочь знала: ей хотелось бы, чтобы оставшиеся зубы тоже попадали в грязь. Из-за боли она чувствовала себя сухостоем.

Завиток седых волосков торчал из ее подбородка, плоские груди гордо ниспадали на живот. На толстой коже лица виднелся след от слезы. Большая Мать полагала, что мера жизни может определяться такой мелочью, как число морщин, по которым видно, сколько раз телу довелось смеяться, а сколько хмуриться. Поэтому Дочь знала: старуха смеялась часто.

Запахи весны и ее стареющей матери смешались, и это почему-то беспокоило Дочь. Она ведь знала, что Большая Мать в любой момент может упасть и умереть. Она часто поговаривала, что ее дыхание пахнет как задница зубра, ведь она столько лет ела именно это яство. Задняя часть зубра, конечно, пахла резко, но необязательно дурно. Из нее выходил навоз и сладко вонял жизнью. Зубриным навозом, смешанным с песком, можно было обмазать сосновые опоры хижины, чтобы заполнить трещины и не впускать ветер. Нет ничего плохого в том, чтобы помешать влажному ветру дуть вам в шею, и в старении тоже нет ничего плохого. Если у Дочери хватит мудрости прожить так долго, она тоже заслужит этот запах изо рта.

Нужно было быть мудрой, как Большая Мать. Только лучшие инстинкты могли позволить телу достичь старости, и она внушила Дочери, что, когда живешь, оседлав сменяющиеся времена года, перемены неизбежны.

Все вокруг прорастает, растет и в какой-то момент достигает полного расцвета. Тогда жизненная сила начинает отступать и вещь больше не может обновляться. Тогда она умрет – станет сухостоем. Упавший лист начинает разлагаться. Вскоре он становится питанием для почвы. Плодородная почва впитает дождь и станет пищей для дерева. И таким образом в круговороте времени вещи действительно не умирали. Они только менялись. Но все перемены приносили с собой неудобство и волнения. И Большая Мать делала все возможное, чтобы успокоить семью, оставаясь прежней.

Все эти годы она делала свои орудия труда из одного и того же камня, ела одну ту же пищу в любое время года и строила хижины по одному и тому же образцу.

Дочь посмотрела на Сына и восхитилась его блестящими каштановыми волосами. Их глянцевый блеск был признаком здоровья. Собранные за уши волосы были заглажены над покатым лбом и перевязаны лозой.

Спина у него была широкая, плечи так и выпирали, словно две больших скалы. Он пережил свои перемены. Это случилось позже, чем у многих, потому что долгие годы он был худым, а его запасы жира слишком скудными. Перемена включала в себя и определенные настроения в семье, настораживавшие Дочь. Учитывая постоянную близость, настроения приходилось переносить терпеливо. Хотя она притворялась, что ничего не замечает, она знала, что этим летом во время рыбалки он сможет привлечь внимание женщины.

Одной лишь мысли о ярких красках рыбалки хватило, чтобы сердце Дочери учащенно забилось. Слюна затопила ее рот. Голод усилился. Она подумала о мягких икринках в своих пальцах. В прошлом году она поднесла одну к самому глазу и увидела, что в ней как будто отражалась вся река. Эта небольшая речка уже несла в себе новое поколение рыбы, и Дочь хотела напитать свое тело ее силой.

Она совала икринки между задними зубами, разжевывала и слушала, как они лопаются. Она представляла, как держит в руках скользкую рыбью кожу, как ест мягкую оранжевую плоть, и кровь ее как будто закипала.

Когда весеннее солнце поднялось достаточно высоко, чтобы поцеловать скалу, возвышающуюся за хижиной, семья начала двигаться к месту встречи. Другие семьи, которые жили на отдельных излуках реки, тоже отправились в путь. Место на широком участке воды, который разбивался на несколько мелких порогов там, где рукава реки переплетались.

В это время года у рыбы здесь тоже было место встречи. Несясь по скалистым ступеням, одни рыбины разбивались о камни, другие попадались в поджидающие их камышовые сети семьи, третьи становились добычей медведей. А некоторые прорывались. Каждая была в руку длиной, толстая и мускулистая, как бедро, из нижней челюсти торчали два клыка. Они были умными, как вороны, и быстрыми, как змеи. Их чешуя была крапчато-серой, но у самых вкусных на спине горела оранжевая полоса, говорившая о том, что они созрели.

Семья считала, что это лучшая рыба. Не обязательно самая сильная, но ее свойства – хитрость, сила, размер или зоркость – лучше всего соответствовали условиям этого года. Именно они продолжали откладывать оранжевую икру на отмелях выше по течению реки. Новое поколение рыбы народится именно от них.

Голова Дочери была полна мыслей о месте встречи, но она знала, что отвлекаться нельзя. Она усилием воли вернула себя в настоящее, где у очага собралась ее семья – Большая Мать, Сын, Крюк и Струк. Небольшая группа, и выглядели некоторые из них слабее прочих животных. По предыдущим сборам на месте встречи она знала, что вид у них не лучший. Но она не могла позволить беспокойству овладеть ею. Как и навыки охоты, починки и строительства, умение владеть собой входило в процесс ее взросления. Сейчас нужно было сосредоточиться на охоте. Нельзя позволить своему телу потерять собранность, это может поставить их всех под угрозу. Мир так легко потерять.

В то утро Сын первым спустился по крутому склону от хижины к очагу. Участок земли, где обитала семья, еще был в тисках льда, но Сын ничего не имел против холода. Им двигало стремление спариться. Он знал, что спариться сможет, только если на месте встречи будет выглядеть здоровым, а это напрямую зависело от пищи, которую он ел. Весной только зубриное мясо могло удовлетворить нужды его крепких мышц и широких костей.

Он не перестал работать, когда Большая Мать засмеялась. Его эрекция символизировала желание есть и спариваться, и от этого он только делался сильнее. Он улыбнулся, разбросал ногой угли очага, чтобы погасить огонь, и палкой соскреб пепел в сторону. Взяв кусок шкуры, чтобы защитить руки от жара, он поднял каменную плиту с вогнутой поверхностью, на которой делали липкую смолу из бересты. Кто-то из членов семьи когда-то нашел эту плиту, и с тех пор она передавалась от одного тела к другому. Поскольку они часто перемещались, чтобы найти пищу или выследить дичь, носить плиту с собой было неудобно. Каждый год они прятали ее неподалеку от того места, где должна была стоять весенняя хижина. Сын обращался с ней как с драгоценностью. Это был один из немногих предметов, которыми пользовались из поколения в поколение. Именно так вещь становилась драгоценной – благодаря тому, сколько рук членов семьи прикасались к ней раньше. Работа, которую он выполнял, связывала его с членами семьи сквозь время.