Взгляд. Журналистские истории - Надежда Кутьёва

Вспомнился случай, произошедший два года назад в Сочи. В октябре в южном средиземноморском городе погода такая же, как в Москве в июне, оттого зверью там живётся лучше. Южные кошки – лениво-добродушные, стройные, с вытянутыми мордочками – загорали в парках, столовались в кафе и даже охотились на местных ящериц. Особенно запомнился один котёнок – серый, с круглой мордочкой, совсем малыш. В парке котёнка напугали большие собаки, и мне пришлось его спасать: взять на руки, приласкать, а потом ещё отпаивать остатками молочного коктейля. Котёнок почувствовал тепло и заботу и сразу полюбил меня: обнял лапками, замурлыкал и больше не собирался никуда уходить. Спустишь с рук – идёт следом. Так мы с ним добрели до гостиницы. Очень захотелось забрать его с собой, но как быть в гостинице, в поезде? Котёнок же решил, что человек его не бросит, лёг на спину и доверчиво-умилительно покатался по асфальту… Теперь я знаю, что тогда нужно было не размышлять, а действовать: взять с собой, увезти в Москву – и нет оправданию несовершённому милосердию. До сих пор доверчивая серая мордочка у меня перед глазами…

Беременную кошку Кискис, живое брошенное существо, я твёрдо решила приютить, пока не поздно и пока с ней ничего не случилось. Потому что, когда хочешь сделать добро, нельзя размышлять больше одной секунды.

И вот этот день настал: на руках я внесла отяжелевшую Кискис в мой дом. Домашняя кошка Тася, суровая и своенравная, с удивлением посмотрела на новую соседку и, издав ревнивый звук, похожий на рык обиженной тигрицы («Как?! И она здесь будет жить?»), удалилась на кухню.

Кискис, взволнованная, но не спеша и с достоинством, обследовала комнату и вдруг успокоилась – будто вернулась в жилище, где когда-то уже бывала. Она легла на кровать, вытянулась во весь рост и выставила большой прекрасный материнский живот напоказ, а затем, вильнув длинным чёрным хвостом, с наслаждением закрыла глаза – наконец-то страдания и мучения закончились…

Я думала: как же звали Кискис на самом деле и почему её, такую красавицу и умницу, выгнали бывшие хозяева? Она явно похожа на японского бобтейла, но отчего у неё длинный хвост?

Японская легенда гласит: «Высоко в горах живет гигантская кошка Некомата… Именно эта кошка приносит людям болезни и смерть. Вся ее злая сила заключена в хвосте, подобном змее, и именно там скрываются человеческие беды». Много боли и горя принесла в XI—XV веках эта легенда кошкам страны восходящего солнца: им беспощадно обрубали хвосты. В XVI веке в результате мутации хвосты у японских бобтейлов стали короткими. Однако при скрещивании с длиннохвостыми кошками все котята бобтейла в первом помете рождаются тоже длиннохвостыми.

Сейчас бытует мнение, что японские бобтейлы приносят своим владельцам счастье и удачу, а потеря животного грозит семье большими несчастьями…

Вскоре Кискис родила четверых длиннохвостых детёнышей: двух мальчиков (точь-в-точь в маму!), названных Бобсиком и Тэсиком, и двух девочек – чёрную с рыжими подпалинами Соню и трёхцветную Рысю. Так квартира превратилась в кошачье царство. Поначалу малыши ползали и были похожи на маленьких слепых крысят, потом у них открылись глазки, и они с удивлением взглянули на мир, высунув мордочки из картонной коробки. А через четыре недели «заковыляли», потом пошли, потом забегали на своих четырёх лапках и стали наконец похожими именно на котят.

Говорят, котята японских бобтейлов очень активны и потому нуждаются в присмотре. Верно. Изгрызаны два шнура и один тапок, внизу слегка ободраны обои, пробуется на первый зуб мебель… Под ноги то и дело попадаются разбросанные игрушечные мыши. Холодильник наполнен кошачьими консервами и импортным кошачьим молоком. В три часа ночи по квартире раздаётся внушительный «топот» бегущих подросших детей Кискис, которым внезапно захотелось поиграть, или звуки борьбы и затачивания коготочков об ковёр. Но всё это тоже прекрасно, потому что удивительное чувство растёт в душе, когда наблюдаешь за маленькими котятами, – покоя, тепла, гармонии с миром. Начинаешь понимать: жизнь хрупка и бесценна, её нужно ценить. И какой это простой и очевидный замысел Вселенной, когда кошка, с нежностью мурлыча, кормит своих котят…

Кискис оказалась удивительно чуткой и любящей матерью. Первые недели она не оставляла малышей больше, чем на пять минут, остальное время возилась с ними: мурлыкала, кормила, вылизывала. Потом, когда дети научились выползать из картонной коробки, стала обижаться: нежным «м-ррр» подзывала их к себе и даже в назидание слегка покусывала беглецов. Наконец, смирившись с тем, что её котята подросли, стала наблюдать за ними и охранять от кошки Таси, затаившейся в охотничьем энтузиазме в коридоре. За шкирку таскать своих детёнышей Кискис не желала – жалела, зато учила их охотиться на игрушечных мышей и отзываться на призывное «м-ррр». Любимчиком стал чёрно-белый и очень ласковый Тэсик – точь-в-точь копия матери. Кискис вылизывает сына с особой нежностью, обнимает и прижимает к себе. Когда кошка-мама играет с детьми, она совсем не обижается, если они в азарте треплют её за хвост и покусывают за уши. Все котята исправно ловят игрушечных мышей, а Рыся однажды даже принесла «добычу» и положила в миску…

Какой-то мрачный острослов сказал: «Чем больше узнаёшь людей, тем больше нравятся собаки». Я бы добавила: и кошки. Действительно, людям есть, чему поучиться у кошки Кискис. Например, – великодушию, умению прощать, наконец, материнству – настоящей и всепоглощающей любви к своим детям.

Зарисовки пространства и времени

«Похвала тени», или «вслед за кистью» средневековой японской поэзии

Начало ХХ века. Япония. Дзюнъитиро Танидзаки (1886— 1965), возглавивший эстетическое направление в литературе, пишет эссе «Похвала тени»1 – об особенном восприятии мира и красоты как единственной истины. «Если бы тень была изгнана изо всех углов ниши, – говорил Танидзаки, – то ниша превратилась бы в пустое место».

Постигалась тайна тени, ее магическая сила…

***

Средневековье – время расцвета японской поэзии. К VIII веку в Японии сложился своеобразный государственный строй: власть наследных императоров опиралась на поддержку могущественного клана Фудзивара. Окруженные внешними знаками почета и величия, государи стали пленниками в собственных дворцах. Двоевластие привело впоследствии к кровавым междоусобным войнам, в результате которых управление страной фактически перешло от старинной аристократии к воинам-самураям. А пока, пленники своего времени, аристократы во главе с наследными принцами создавали за ширмами дворцов утончённый мир. Оставалось время для любви и интриг, придворных празднеств и любования вишнями в цвету…

Японский император всегда покровительствовал поэзии. С IX века проводились специальные поэтические турниры – утаавасэ. Поэтам-соперникам, например, называлось какое-либо чувство, и они сочиняли танка – изящные лирические стихотворения, выражающие мгновенные впечатления, переживания, философские взгляды автора. Такие стихи состоят из пяти строк, тридцати одного слога, мелодичность достигается не рифмой, а определенным количеством слогов в каждой строке пятистишия: в первой их пять, во второй – семь, в третьей – пять, в четвертой и пятой – снова по семь. Жанр танка главенствовал в древней и средневековой японской поэзии,

В эпоху Хэйян (то есть «мира и покоя»), длившуюся с VIII по XII век, императорский двор обосновался в новой столице (здесь теперь Киото), наступило господство аристократии. Сочинение танка стало неотъемлемой частью придворного этикета.

Из поэзии средневековой Японии сквозь время серебряным светом сияют не только мужские имена – Ки-но Цюраюки, Сайгё, но и женские – Оно-но Комати, Идзуми Сикибу, Акадзомэ Эмон, Сикиси-Найсинно.

Оно-но Комати (ок. 825 – ок. 900) была придворной дамой и знаменитой красавицей. Еще при жизни о ней слагали легенды. Вот одна из них.

Молодой придворный по имени Фукакуса открылся в любви Оно-но Комати, но надменная женщина лишь посмеялась: заставила юношу приходить к ее дому и в течение ста ночей спать на пороге – так нужно было подтверждать любовь. Несчастный приходил и в бурю, и в дождь, и в холод, а в последнюю ночь не выдержал испытания – замерз и умер…

Говорят, призрак юноши всю жизнь преследовал убитую горем Комати, и даже в старости, всеми покинутая, она не смогла забыть влюбленного, избавиться от тоски – ее жизнь превратилась в сон. Поэтому в песнях-танка Комати – томление и растерянность, смятение души.

Краса цветов

Поблекла…

Бесцельно годы пронеслись,