Длинная тень греха - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С чего это ты вдруг собрался со мной разводиться, Хабаров?! Ты что с ума сошел!!! А о Вениамине ты подумал?! Ишь, чего удумал, разводиться он собрался! Погоди… У тебя что, кто-то есть?! Хабаров!..
Господи, она и в самом деле была чудовищем. Таким же чудовищем, как и ее мать. Напрасно он столько лет идеализировал ее. Да и в их отношениях не было ничего хорошего, особенно последние четыре года. Не было и, наверное, уже не будет.
Он-то по наивности своей все еще пытался что-то сохранить, связать, заштопать. Но все давно сгнило. Притворяться и не замечать стало теперь бессмысленно.
Что его так поразило? То, как она обрадовалась тому, что у него кто-то есть! Она просто возликовала, допустив мысль о его измене. Глаза моментально загорелись, щеки порозовели, и даже одеяло Маринка вдруг отбросила и сама потянулась к Владу.
— Милый, ну признайся. — утробно хохотнула она, целуя его в шею возле уха. — Давай признавайся, у тебя кто-то появился? Я так думаю, да, раз ты молчишь! Но это же все меняет!
— Что это меняет? Что?!
Ему вдруг сделались неприятны и руки ее, и губы. Еще полчаса назад мечтал о близости с Мариной, а теперь стало противно. Он вырвался и одним прыжком поднялся с кровати.
— Ты куда?! — Марина опешила, тут же отбросила одеяло в сторону и медленным дразнящим движением потянула ночную сорочку по ногам кверху. — Ты разве не хочешь меня, Хабаров? Ну, не ври, пожалуйста. Я же чувствовала, как ты ночью ко мне прижимался. И был весь такой…
— Какой? — взгляд, как приклеенный, следил за кружевной оборкой, что ползла вверх, открывая Маринины стройные бедра.
— Напряженный-напряженный, большой-большой… Хабаро-ов, Влади-иик, ступай ко мне живо-оо… — Марина задрала ночнушку до груди и, непередаваемо грациозно изогнувшись, стянула ее через голову. — Иди ко мне, муж мой… Иди!..
И он пошел. Только не к ней, а прочь — из спальни. Совершенно не заботясь, что может кого-то разбудить, сильно хлопнул дверью и тут же скрылся в ванной. Лишь пустив воду и опершись о край раковины, он наконец перевел дыхание. До этого момента он дышать просто не мог. Мог наброситься на Маринку — да, мог бить ее, лупить по холеным щекам и ногам, драть за волосы. А вот дышать не мог. От ненависти. Неужели он и правда ненавидит ее так остро, а?! Что же ты с нами делаешь, жизнь проклятая?!
Влад поднял голову и посмотрел на себя в запотевшее зеркало. Не увидел ничего. Провел пятерней по стеклу и отпрянул невольно. О, как непросто далось ему это утро! Будто десять лет жизни срезало разом. Под глазами — мешки, белки — в красных прожилках, с двух сторон рта, судорожно сжатого, скорбные складки-морщины. Лицо бледное — до синевы. Замотал головой из стороны в сторону, тут же сунул ее под ледяную струю воды и зарычал от холода и боли.
Да больно ему было, конечно же! Еще как больно!!!
От красоты Маринкиной соблазнительной и подлой. И от продажной сущности ее.
Как она обрадовалась, как возликовала, предположив, что и он ей изменяет. А как же ей было не радоваться! Он же теперь, получается, тоже запятнал себя, а значит, повода для упреков в ее адрес нет и быть не может.
Дрянь! Видеть ее противно после всего! Кажется, и в самом деле придется разводиться…
Хабаров, нарочно не торопясь, принял душ. Побрился и тщательно зачесал назад волосы. Потом подумал немного и потянулся к верхней полке за одеколоном. Пузырек стоял там нетронутым давно, с самого Нового года. Маринка подарила какой-то совершенно новый запах, модный, разумеется. Он понюхал тогда, поморщился про себя. Ну, не понравился ему этот чрезмерно утонченный модный аромат. И не пользовался им Хабаров после этого ни разу. Что толку душиться, если через час работы насквозь пропитываешься запахом автомобильного масла.
Сегодня же решил изменить своим правилам, раз уж с вечера начал, подарив соседям попугая. Он вышел из ванной и посмотрел в сторону освещенного дверного проема кухни. Маринка там уже гремела сковородками, готовя завтрак, и стерва такая напевала вполголоса.
Влад улизнул в спальню и лихорадочно оделся… во все новое. Так с вечера почин был заложен, следует продолжать. Джинсы тут же непривычно сдавили бока. А высокий воротник тончайшего свитера впился в горло, мешая дышать. И как только мужики ходят во всем этом с утра до ночи, понять невозможно! Для него вот милее привычных брюк и рубашки нет, а на работе у него удобный широченный комбинезон с дюжиной карманов, набитых железками.
Ладно, переживет. Начал удивлять супругу, следует двигаться тем же курсом. Решил же…
Она по-прежнему была не одета. Без стеснения металась по кухне все в той же прозрачной ночной сорочке. А кого ей было стесняться! Венька встанет только через час. Хабаров ее видел и без сорочки. И кажется не он один…
— Привет, милый, — пропела Маринка нежно, стоя спиной к нему и что-то переворачивая на сковородке, потом повернула голову и тут же охнула. — Ничего себе, Хабаров! Ты такой…
— Какой? — буркнул он, стаскивая с холодильника вечерние газеты и усаживаясь с ними за стол.
— Такой импозантный, блин! — Маринка снова склонилась над плитой, в сковороде стреляло масло и что-то аппетитно румянилось. — Ведь всегда говорила, что тебе пойдет, а ты упрямился. Теперь, видимо, кто-то оказался более убедительным, чем я…
— Прекрати! — повысил он голос и тут же загородился от нее газетой.
— Нет, Владик, не прекращу. Мне же приятно осознавать, что мой муж очень красивый мужчина, — игриво произнесла Маринка и снова покосилась на него через плечо. — Очень красивый! Очень молодой! И очень высокий!
А ведь польстила ему эта болтовня, еще как польстила! Неужели таким падким оказался на лесть? Или просто заскучал, закис без женского внимания и нежности? Может, и правда найти себе кого-нибудь? Андрюха давно предлагал. Рассказывал, что работает у них в управлении и живет где-то по соседству. Девчонка, говорил, хорошая, одинокая и такая же правильная, как и он.
Андрюха-то сам такой правильности не разделял, но всегда отзывался уважительно.
— Это нас, убогих, надо жалеть, Владюха! — похохатывал он под пивко. — А не таких, как ты! Мы расплодились, будто тараканы. А вы теперь раритет! Решительности тебе бы хоть немного, цены бы не было…
— Со сметаной будешь или маслом? — пропела жена, ставя перед ним на стол большое блюдо с румяными сырниками.
— Со сметаной, — хотел было отказаться, да не устоял, любил он их очень. — А чего это мы на кухне крутимся, Марин? Тебе же нужно сейчас в ванную часа на полтора. А потом прыг сразу в служебную «Волгу» и на работу. Там срочные неотложные дела, требующие твоего присутствия. А ты тут передо мной… сырники мечешь. Неспроста, а, жена!
Она медленно вытащила из его рук газету. Свернула ее аккуратно. Сложила вдвое, потом вчетверо, потом еще и еще. Складывала до тех пор, пока газета не превратилась в тонкую тугую трубочку. И как хряснет этой трубочкой ему по морде. Раз, другой, третий. Била и приговаривала:
— Это тебе за то, что любить меня не стал, гад! Это за то, что разводиться со мной собрался! А это за то, что вырядился для какой-то дряни! И моим одеколоном надушился, мерзавец! И еще за то, что завтрака не оценил, получи…
Растерявшийся поначалу, Хабаров через мгновение осатанел.
Вырвал из ее рук газету и на счет раз разорвал, разметав по кухне мелкие клочья. Ухватил Маринку за подбородок, грубо стиснув пальцами нежную гладкую кожу, и произнес, брызжа ей в лицо слюной:
— Еще раз такое позволишь, сука, убью! Только попробуй!!! Убью!!!
И тут же сзади раздалось мягкое покашливание, и Венькин дребезжащий от испуга голос позвал:
— Па-ап! Ма-ам! Вы чего, ссоритесь, что ли?! Вы чего, а?!
Хабаров уронил руку и тут же сгорбился от стыда перед сыном. Никогда за пятнадцать лет не делал он ничего подобного. Никогда! Даже тогда, когда обнаружил на теле жены синяк от чьих-то алчных зубов. Даже тогда сдержался.
— Прости, Вениамин. Все в порядке, — заспешила с объяснениями Марина, потирая покрасневший подбородок и пытаясь улыбнуться сыну. — А ты чего так рано поднялся?
— Ничего! — проворчал тот, удаляясь. — В туалет встал… А чё это Кешка молчит, а, пап?
И остановился у открытой двери в туалет и уставился ему в спину испуганными округлившимися глазами.
— Я это, Вень… — вот сейчас Хабаров ненавидел уже себя; ладно Маринка — она сука, с ней все понятно, сын-то чем виноват. — Подарил я его!
— Подарил?! — ахнули в один голос жена и сын. — Кому?!
— Да девочке тут одной. Василиске… Очень ей хотелось птичку, я и подарил. А ты против? — он обернулся и посмотрел на Вениамина глазами больной брошенной собаки, мысленно вымаливая у того прощения за все вселенское зло.
— Я? Да нет, — неожиданно спокойно отреагировал его ребенок. — Мне по большому счету по барабану, па. Он мне спать мешал по утрам. Я давно хотел его, если честно, кому-нибудь сплавить. Но все не решался.