Нильс - Андрей Валентинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не беда! Нет большого камина, обойдемся маленьким. Тяжелая бронзовая пепельница из комиссионного магазина для кремации вполне подходит. Жечь приходится без торопливости, разрывая каждую страницу на три части. Не беда, ночь длинная. Первый лист бумаги, второй… Вот и все, ни почерка, ни отпечатков пальцев.
Шпионской науке его никогда не учили, однако и дилетанту понятно: легче всего погореть на связи. Опасность номер два — бдительные соседи, особенно здесь, в столице Рейха. Однако доносов много, целый водопад, поэтому читают все подряд, но проверяют далеко не каждый. Много писем из-за границы — повод, а вот свет, горящий в квартире почти целую ночь, пожалуй, и нет. Это в России при царе Петре запрещалось что-либо писать, запершись. А если в квартире на третьем этаже живет научный работник, консультант Бранденбургского музея, то включенный свет никого особо не удивит. Ученые — они такие, им положено.
…Радиоприемник приходится слушать с немалой осторожностью. Стены в доме-желтке не слишком толстые.
Чужой рукописи нет, осталась копия, что не так опасно. Случись беда, погорит он один.
— В мирное время продержаться можно долго, — объяснил ему человек, назвавшийся Мельником. — У контрразведки нет лишних сотрудников. Энтузиазма тоже нет, работы и так слишком много.
Встретились словно истинные шпионы. Акер Брюге, район верфей, свежий ветер с моря, неяркое северное солнце. У него в левой руке — купленный в соседнем киоске журнал, у Мельника — трубка в зубах. Ее он так и не закурил, спрятал и достал сигареты.
— Здравствуйте, доктор Фест!
Сама эта встреча, случившаяся позапрошлым летом — из области невероятного. Эмигранту, живущему на птичьих правах в Швеции, захотелось поговорить с кем-то из руководства Германского сопротивления. Ему ли одному! В каждом кабинете большого дома на Принц-Альбрехт-штрассе от желающих не продышаться. Однако им не удалось, а ему — вполне, пусть и не сразу. Родственник, знакомые, родственники знакомых… Кто-то дернул за ниточку, где-то зазвенел колокольчик… Ехать пришлось не слишком далеко, из Швеции в соседнюю Норвегию.
Подпольщик Мельник так и просился на страницы книги о шпионах — годами чуть за тридцать, крепок, улыбчив, седина на висках. Ни одного имени не назвал, включая собственное. «Мельник! Не господин, не товарищ, просто». Выслушал, почти не перебивая, ненадолго задумался.
— Хотите стать нашим князем Руффо?
Доктор Фест не удивился вопросу. Юркие журналисты давно уже во всех подробностях описали свержение Бенито Муссолини. Князь Руффо ди Скалетта, когда-то бесправный ссыльный, а ныне премьер-министр, был у заговорщиков начальником штаба. Сам князь ни о чем подобном не говорил, но и не пытался спорить. Фашисты из числа непримиримых стреляли в него дважды, но каждый раз судьба отводила пулю.
— У Германского сопротивления уже есть начальник штаба, — ответил он Мельнику. — Считайте меня просто корреспондентом.
О том, что в Рейх можно возвращаться, друзья уже предупредили. Ни Рёма, ни Геббельса нет в живых, у всех прочих никаких претензий к доктору Иоганну Фесту нет. Эмигрантом больше, эмигрантом меньше… Особенно если он не коммунист, не сторонник Штрассера, не еврей и даже не социал-демократ. Листовок не клеил, песок в подшипники не сыпал. Просто — уехал.
«Когда нацисты хватали коммунистов, я молчал: я не был коммунистом, — сказал как-то пастор Мартин Нимёллер. — Когда они сажали социал-демократов, я молчал: я не был социал-демократом. Когда они хватали членов профсоюза, я молчал: я не был членом профсоюза. Когда они пришли за мной — заступиться за меня было уже некому».
Пастор Нимёллер сейчас в Заксенхаузене. Мельник предупредил: в его случае кацетом не отделаться. И помочь некому, он, доктор Иоганн Фест, специалист по немецкому средневековью, один в Берлине[5].
* * *Пепельница пуста, теперь ее следует помыть. Занятие бессмысленное, учитывая, что он уже достал сигареты. Выкурит, выбросит окурок, тогда уж… Нет, не годится, порядок есть порядок!
Семья жила в Берлине уже не первое поколение, но никто из Фестов, выходцев из солнечной Тюрингии, не считал себя пруссаком. Напротив, над истинными пруссаками было принято посмеиваться. Порядок! Да-да, настоящий прусский порядок! Левое плечо вперед, раз-два, раз-два!
В марте 1918-го снег сошел рано, все утонуло в густой липкой грязи. Рота стояла в маленьком городке Сен-Пьер, ожидая отправки на передовую. Шли дожди, такие же холодные как сейчас, в конце октября. За порогом домика с дырявой крышей, где разместили взвод, плескалась даже не лужа — топь. Какая уж тут форма одежды! Тем не менее фельдфебель с ничем еще не прославленной фамилией Носке драил сапоги как и положено, с утра и на свежую голову. Полюбовавшись результатом, спускался с крыльца и шагал прямиком в чавкающую грязь.
Фельдфебель остался под Амьеном, как и почти весь взвод. Стрелок Фест уцелел, отделавшись легкой контузией. Смерть лишь похлопала по плечу:
— Увидимся!
Пепельница вымыта, вытерта, настал черед зажигалки. Щелк! Курить приходилось то, что подешевле. В соседний киоск не завезли «Кабинет», и он купил «Юно» — белая пачка, непонятный герб в розетке. Наверняка горлодёр (оно и лучше, много не выкуришь), впрочем, он и начинал с такого, именно там, под Амьеном. Очень хотелось почувствовать себя взрослым. «Призыв Гинденбурга», ровесники века. На Западном фронте без перемен…
После сигареты и ритуального мытья пепельницы (порядок!) настал черед конвертов. На этот раз их было два. Адреса писать не стал, лучше сделать это прямо в почтовом отделении.
— Частную корреспонденцию не проверяют, — пояснил Мельник. — Рады бы, но возможностей нет. Выборочно следят только иностранной, и то не из всех стран. Но все-таки лучше отправлять письма там, где внимания не обратят — главный почтамт, вокзалы, аэропорт. Некоторые шпионы настолько наглеют, что приходят среди бела дня к нужному посольству и кидают послание в почтовый ящик. И не поймаешь!
