Город - Татьяна Имайкина

Итак, Катулл Александрович вышел на пенсию, познакомился с обитателями стекляшки и устроил похороны постмодернизма. Памятник постмодернизму, эта разбитая бутылка, до сих пор стоит у стекляшки. Туристы, неравнодушные к реликвиям, раз в год, в июне, приезжают к этому памятнику на литературные чтения, которые организуются благодаря местным литературоведам и библиотекарям. Причём каждый, кто приезжает к памятнику, обязан поставить рядом с «бутылкой Катулла» любую другую стеклянную бутылку. За несколько лет разных бутылок скопилось такое множество, что неподалёку поставили поясняющую табличку: «Памятник постмодернизму. Бутылки сдавать запрещено. Охраняется государством». Многие заслуженные литературоведы полагают, что постмодернизм прожил столько лет, сколько бутылок стоит у знаменитой стекляшки. Число этих бутылок постоянно растёт, а значит, зарождение постмодернизма отодвигается всё дальше и дальше назад во времени. Дошло даже до того, что к постмодернистским произведениям стали приписывать «Дон Кихота» и «Золотого осла». Легко спрогнозировать, что если люди не перестанут ставить новые бутылки к памятнику, то всё литературное наследие нашей планеты окажется постмодернистским. Однако, на наше счастье, нашёлся тот, кто, хотя и не был способен делать подобные прогнозы, нутром почуял неладное и решил верой и правдой служить мировой культуре. Простой королёвский бомж, чьё имя, к сожалению, утеряно в анналах истории, но про которого доподлинно известно, что он искал бутылки и сдавал их за копейки, посчитал стекляшку настоящим Клондайком и, несмотря на запрещающую табличку (которую он, скорее всего, и не мог прочитать в силу своей неграмотности), стал часто сюда наведываться по ночам. Именно он не давал постмодернизму, так безвременно погибшему, пускать свои щупальца в великое прошлое. Именно он еженощно спасал Античность, Средневековье, Возрождение от пагубных постмодернистских поползновений. Ещё никто не взял на себя труд отыскать безымянного героя, поэтому мы приглашаем вас приехать и заняться этим вопросом, а также приобщиться к атмосфере переломной эпохи. В последнее время даже крупные научные издания признают, что постмодернизм умер именно в Королёве. Так что значение нашего города в филологической науке трудно переоценить. Но вернёмся к нашим друзьям.

Катулл Александрович счёл своим долгом предупредить алкашей о коварстве постмодернизма:

– Он хоть и умер, да не совсем. Он будет вмешиваться в нашу жизнь, являя нам свои постмодернистские конвульсии.

– Надо быть внимательными, – согласился Алексей Дмитриевич. – И не верить миражам. Надо понимать, что сейчас время уже другое. Сколько можно мусолить прошлое! Прошлое на то и прошлое, что прошло. Попрощались – и ладно.

– И что же пришло на смену? Только на надо мне о белом шуме! – воскликнул Михаил Иванович. – Терпеть не могу всю эту физику!

– Но ведь физика и есть жизнь, – проговорил Пётр Петрович. – А жизнь есть физика. Как бы мы ни хотели, но всё здесь происходит по физическим законам. И из-за них же умер постмодернизм.

– Постмодернизм умер из-за Сашки, – усмехнулся Михаил Иванович. – Если бы Сашка не уронил бутылку, похороны бы не состоялись.

– Что сразу Сашка? – возмутился кандидат. – Смерть постмодернизма – явление объективное, оно бы и без меня произошло!

– А вот тут я не согласен, – запротестовал Алексей Дмитриевич. – Если бы ты не уронил бутылку, не было бы памятника, не было бы свидетелей смерти. А если нет свидетелей события, то нет и самого события.

– Верно, – сказал Пётр Петрович. – Но раз мы с вами стали свидетелями смерти, то, может, мы с вами станем и свидетелями рождения?

– Рождения чего? – спросил Михаил Иванович.

– Мультиплекса, – ответил Катулл Александрович.

Глава 3. Мультиплекс

– Что такое мультиплекс? – удивились алкаши.

– А вот что, – сказал Катулл Александрович. – Поглядите на это! – он распростёр руки. Вокруг стекляшки кипела жизнь: дети, взрослые, старики, птицы, собаки, кошки, машины, букашки – вся эта летняя городская круговерть не останавливалась ни на секунду. Повседневность во всём её многообразии плясала перед нашими алкашами; да и они сами были её частью, её точкой опоры, осью её вращения. Всё суетилось, спешило, мелькало, шумело, а наши герои созерцали это многообразие жизненных проявлений, стоя рядом со стекляшкой.

– Поняли? – спросил Катулл Александрович. – Это и есть мультиплекс. Вся наша современная жизнь. Потоки жизни, соединённые в одно целое. Разнообразие однообразия. Однообразие разнообразия. Всё это частички, которые соединяются в одну яркую мозаику бытия. И каждая частичка самоценна.

Алкаши смотрели по сторонам. Они исполнялись гордости оттого, что им предназначено стать крёстными отцами новой эпохи. За это надо было выпить.

– Ну что же! – воскликнул Михаил Иванович. – За рождение мультиплекса! Вдарим!

Надо заметить, что некоторые исследователи приписывают авторство термина «мультиплекс» уже знакомому нам марокканскому учёному Грише Батраку. Так вот, смеем утверждать, что этот термин ввёл в культурологический обиход именно Катулл Александрович, именно в Королёве и именно в обществе наших алкашей. Гриша Батрак находился в тот момент в Марокко и занимался научным анализом тротуарной рекламы, а потому не был причастен к крещению новой эпохи.

Итак, наши алкаши выпили и закусили. Катулл Александрович обвёл их взглядом и, понизив голос, спросил:

– На что вы готовы пойти ради науки?

Алкаши переглянулись. Когда Катулл Александрович впервые подошёл к ним, они сразу поняли, что это человек иных масштабов. Во взгляде Катулла Александровича алкаши увидели вселенскую мудрость, космическую назидательность и первые признаки глаукомы. Шаг Катулла Александровича отличался особой пружинистостью, которая обычно появляется у уверенных в себе людей. Бесспорно, Катулл Александрович был примечателен, и он вызывал любопытство у алкашей.

– Ради науки можно пойти на всё, – заявил Сашка.

– На преступление пойдёшь? – поддел его Михаил Иванович.

– Смотря какое, если уголовное – то вряд ли, а если политическое… – прикинул кандидат. – Политическое преступление как-то благороднее.

– Это звучит благороднее, а сидеть одинаково, – заметил Алексей Дмитриевич. – Нет, на преступление я не пойду даже ради науки.

– Ни о каком преступлении речь не идёт, – заверил их Катулл Александрович. – Я говорю о науке жизни. Готовы ли вы внести свой посильный вклад в её развитие? Готовы ли вы изменить эту жизнь? Готовы ли вы кромсать полотно нашего города и перешивать лоскутки в соответствии с придуманным узором? Готовы ли вы перекладывать стёклышки нашей мозаики, чтобы сохранить её очарование и неповторимость? Готовы ли вы бороться с энтропией городской социальной системы?

– Всегда готовы! – хором ответили алкаши.

– Прекрасно! – сказал Катулл Александрович. – Наш город – замечательное поле для позитивной деятельности. Сколько возможностей он дарит нам! Мы с вами имеем полное право на наш город. И мы это право осуществим.

– Вы планируете забастовку? – осторожно поинтересовался Пётр Петрович. – Или захват власти?

– Я не оппозиционер, – явно обиделся Катулл Александрович. – И я не собираюсь тратить своё время на бесполезные парады и словоблудие. Нет, я хочу делать настоящие добрые дела.

Зелёный заборчик в стекляшке

С этого дня Катулл Александрович стал завсегдатаем стекляшки. Рано утром он присоединялся к очереди в магазинчике, приветствовал Валентину Петровну свежей эпиграммой вроде «Несёшь прекрасный ты наряд: бутылки ставишь дружно в ряд» (добродушная Валентина Петровна неизменно краснела при очередном завуалированном, как она думала, комплименте) и выходил к зелёному заборчику. Там он проводил несколько приятных часов, обсуждая с алкашами проблемы современной жизни. Затем Катулл Александрович отправлялся в одинокую прогулку по улицам Королёва, а алкаши ещё долго стояли у стекляшки, дожидаясь вечера, чтобы разойтись по домам и выполнять обязанности обременённых семьями граждан.

Катулл Александрович любил свой город. Ему нравилось сочетание столичной загазованности основных магистралей и сельской простоты зелёных дворов и окраин. Для него Королёв представлял собой единство мегаполиса и села, городского шика и провинциальной неприхотливости. Одним словом, Королёв был символом новой эпохи, мультиплекса, которую решил воспевать Катулл Александрович.

Многие жители делят наш город на два района – Подлипки и Болшево, по названиям железнодорожных станций, стоящих на месте бывших посёлков. Подлипки считаются старой частью города, там сохранилось больше малоэтажных домов и зелёных островков, там же находится важнейший стратегический объект – ракетно-космическая корпорация «Энергия». Болшево отличается высотными домами, невероятным количеством торгово-развлекательных центров и кафе. Есть ещё Юбилейный – новообразовавшийся аппендикс Королёва, сочетающий в себе все признаки современного города-спутника. Есть посёлки, а также зона частных домов, точнее шикарных вилл, куда изредка приезжают отдохнуть анонимные толстосумы. Но Королёв Катулла Александровича был совсем другим.