Подземелье ведьм - Кир Булычев

Погибнуть ей не удалось, потому что ее тетя обо всем прознала и принялась писать тревожные письма брату. Ротмистр Полыхаев, по долгу службы перлюстрировавший переписку ссыльных, был в курсе проблем семьи Черниковых. И когда он пришел к Семену Натановичу заказать новую шинель, то открыл ему свои подозрения, так как не хотел причинять горя единственному в Новопятницке портному. Да и знакомы они были уже более десяти лет. И никто не знает, наверное, как случилось, что Ниночку арестовали за день до того, как она должна была ехать в Варшаву, чтобы убить там полицмейстера, и административным порядком выслали в Сибирь под надзор родителей. Ниночку допрашивали, но она, конечно же, никого не выдала. А ее товарищи, приехав в Варшаву с бомбами, акцию провести не смогли, потому что сатрап уехал на отдых в Гурзуф.

Так что начиная с 1910 года в семье Черниковых было два политических ссыльных.

Понимание характера своей дочери, ее тоски по бурной революционной жизни, ее стремления к знанию, к людям тревожило старого портного. Ниночке шел девятнадцатый год, она расцвела, как экзотический цветок, в этом сером тусклом краю, и неизбежно было, что она потянется к Косте Колоколову, который принес с собой из Лондона европейский лоск, европейскую печаль и такую же тоску по иному миру. Но Костя был всегда готов, тоскуя и страдая, подчиняться сильному характеру, а Ниночка никому и ни за что подчиняться не намеревалась и планировала дерзкий побег в Америку для того, чтобы там снова окунуться в кипящее море революции. Семен Натанович подозревал, что в ее увлечении Костей Колоколовым была не только ностальгия, не только стремление к близкому тебе по духу человеку, но и желание использовать его для того, чтобы вырваться из ленского болота. Эти планы, хоть и не высказанные и, может, даже не продуманные до конца, ужасали Черникова. Он понимал, что старый Колоколов никогда не допустит этого. Скорее убьет и своего сына, и его невесту. Колоколов был спесив и тщеславен, а его сын был наследником империи, в которую входили смолокурни, раскиданные по берегам Лены, прииски у Вилюйска, рыбные тони в дельте, фактории, снабжавшие тунгусов патронами и водкой и скупавшие у них песцовые и собольи шкурки, и небольшой город Новопятницк.

Когда Семен Натанович увидел, как Ниночка, словно ей это было дозволено, положила тонкие пальчики на плечо Кости Колоколова, он вздрогнул от предчувствия беды, а отец Пантелеймон, который все видел и все понимал, сокрушенно покачал головой. Он был внутренне согласен с портным, но, как и его друг, не знал, каким образом отвести от девушки беду.

— Как вам показались англичане? — спросил телеграфист Барыкин у Ниночки.

— Самые обыкновенные англичане, — ответила Ниночка. — Костя таких, наверное, видел миллионами, правда, Костя?

— Видел, — согласился Костя и чуть-чуть повел плечом, освобождая его от Ниночкиных пальцев. Это движение, не замеченное Ниночкой, не укрылось от отцовского взгляда Семена Натановича, и он еще более опечалился.

— Правда, у Вероники неплохой голосок, — сказала Нина. — Она пела.

— Пела? — удивился отец Пантелеймон. — А я полагал по темноте моей, что английские лорды и леди при народе не поют.

— Какая она леди! — воскликнула Ниночка, принимаясь за вторую тарелку пельменей. — Она зарабатывает в кафешантанах. Подтверди, Костя.

— Я не знаю про кафешантаны, — возразил Костя. — Об этом она не говорила. Но сказала, что выступает с концертами.

— Она, разумеется, не говорила, — сказала Ниночка, — но это подразумевалось само собой. С таким голосом дальше не пойдешь.

— А ее жених? — спросил Барыкин.

— Жених ее — странная личность. Вроде бы журналист. А может, просто светский хлыщ. Он мне тоже не понравился.

— Он журналист, — сказал Костя. — Он здесь по поручению газеты «Дейли мейл». Это очень влиятельная газета.

— Невысокого пошиба, — добавила Ниночка.

— Значит, они тебе не понравились? — спросил отец Пантелеймон.

— Я этого не сказала.

— Меня же, — сказал телеграфист Барыкин, — растрогал образ молодой женщины, которая бросает светские удовольствия и прелести лондонской жизни ради спасения собственного отца.

— Она попросту не представляла, что ее здесь ждет, — сказала Ниночка.

— Ну уж не к дикарям приехала, — сказал эсдек Васильев. — Дальше Булуна ей и ехать не нужно. Комары только покусают, вот и все испытания.

— Они расспрашивали отца, — сказал Костя, — про того тунгуса, который труп нашел и письмо принес.

— Чай подавать? — спросила Мария Павловна.

Андрюша тут же поднялся и пошел с ней в сени, чтобы принести самовар.

Костя сидел печальный. Он рад был уйти, но не знал, как это обставить, чтобы не быть смешным. Ему вдруг показалось, что мисс Вероника может неожиданно уехать и он никогда ее не увидит.

— Матрос погиб примерно в ста верстах от устья Лены, — сказал отец Пантелеймон.

— Я пойду, — сказал Костя. — Отец будет гневаться.

— Никто тебя не ждет, — сказала Ниночка раздраженно. — Кому ты нужен? Твой отец вьется вокруг иностранки. Видите ли, настоящая иностранка в наших краях! Словно у нее ноги иначе устроены.

— Деточка! — попытался остановить дочь Семен Натанович. — Последи за своим языком.

— Мне уже скоро девятнадцать лет, — сказала Ниночка, — и все время я слышу одно и то же — осторожнее, осмотрительнее!

— В вашем возрасте и в самом деле лучше быть осмотрительнее, — сказал отец Пантелеймон.

— Ах вы, со своей лживой проповедью смирения! — огрызнулась Ниночка, которая, разумеется, была последовательной атеисткой.

Костя от чая отказался и раскланялся. Ниночка хотела было проводить его, но не пошла. Если ему хочется бежать к этой каланче — его дело.

А Косте в самом деле хотелось. Весь мир норовил угодить в соперники. И этот лощеный Дуглас, и даже отец. А почему бы и нет? Отец вдов, отец тщеславен, отец может вообразить себе, что у него есть шансы стать английским лордом. А какой сибирский купец откажется стать английским лордом? Все у них есть, а английским лордом еще не пришлось побывать.

Костя несся домой, топая по лужам. Городок был оживлен — не каждый день приходит пароход.

А дома все было мирно. Гости отобедали и ушли отдыхать в отведенные им комнаты. Костя обнаружил лишь служанку Вероники по имени Пегги. Она сидела на кухне в окружении колоколовской челяди, пила чай, ничего не понимала, что ей говорили, но живо отвечала, показывая жемчужные зубы.

Костю никто в доме не боялся. Кухарка, завидя, что он вернулся, попросила объяснить, о чем говорит эта черная девка. Пегги ожгла Костю черными глазами и стала говорить ему. Костя понял не все, но объяснил слугам, что Пегги родом из страны Цейлон в тропиках. Зовут ее вовсе не Пегги, а Пегги — это прозвище, данное молодой госпожой. Пегги не хочет ехать дальше, но поедет, потому что госпожа к ней добра, а мистер Смит ей все равно что родной отец. Может, Костя не все понял, но слушательницы были довольны. Второй слуга, китаец, сидел в углу, пил чай, с ним никто не говорил, а он и не навязывался. Что китаец, что кореец — одна семья, этим здесь не удивишь: на золотых приисках много работает корейцев, приезжают целыми артелями.