Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Яков выбрался из-под теплого стеганого одеяла и громко окликнул стражей, которые день и ночь дежурили у входа в юрту, где жили русские пленники. На его окрики никто из стражников не отозвался.

Схватив свою потрепанную овчинную шубейку, Яков хотел было выглянуть из юрты, но в этот миг совсем рядом прозвучал громкий властный голос, отдающий приказы на русском языке. Яков даже замер, не поверив своим ушам!

Он рванулся к выходу и налетел на кого-то, ворвавшегося в юрту, словно вихрь. Яков упал, сбитый с ног.

— Еще один нехристь! — воскликнул вбежавший.

— Руби его, Тимоха! — отозвался кто-то другой, заскочивший в юрту следом за первым.

— Эй, соколик, не губи! — громко и радостно завопил Яков, подымаясь на ноги. — Свой я! Русич я! В плену тут мыкаюсь!..

Два молодых русских ратника медленно опустили мечи, изумленно разглядывая в полумраке юрты длиннобородого незнакомца с волосами, стянутыми на лбу бечевкой.

— Повезло тебе, человече, — промолвил один из воинов. — Ступай на волю! Кончились твои мучения!

Оба ратника выбрались из юрты, наклоняя головы в низком дверном проеме.

Яков поспешно последовал за ними. Его подвели к бородатому плечистому воеводе, сильный голос которого гудел, как труба.

— Из Костромы, говоришь, родом? Из купеческого сословия? — пробасил воевода, разглядывая щуплого Якова с высоты своего роста. — С сентября, значит, в неволе у татар пребываешь. Долгонько, брат! Натерпелся, наверно, притеснений от нехристей, а?

— Всякое бывало, друже, — молвил Яков, не в силах унять своей бурной радости. — Вы-то откуда будете? Какого князя вы ратники?

— Из Мурома мы, брат, — ответил могучий воевода. — Из полка князя Юрия Давыдовича. С нами здесь и белгородский князь Олег Игоревич со своим полком. А верховодит всем нашим воинством рязанский князь Юрий Игоревич, его рать во-он там нехристей истребляет!

Воевода указал рукой в степную даль, там, в низине, тоже шла битва среди пылающих яркими факелами татарских юрт. В разные стороны из охваченного пожарами становища разбегались татарские воины, слуги и визжащие женщины. Быстрыми стайками уносились в степную даль испуганные татарские кони, с беспокойным ревом метались долговязые верблюды, топча убитых воинов и рассыпавшихся повсюду блеющих овец.

— Ну и дела! — проговорил Яков, пораженный увиденным. — Не убоялся, стало быть, рязанский князь орды Батыевой, пришел поквитаться с мунгалами за смерть своего сына! Храбрец, одно слово!

— Чей там белый шатер? Не Батыги, случаем? — Воевода указал Якову на огромную юрту хана Кюлькана.

— Стан Батыя дальше в степи, верстах в трех отсель. — Яков махнул рукой на юг. — Этот лагерь принадлежит хану Кюлькану, Батыеву дяде. И шатер сей ему принадлежит. Там должен быть еще один пленник, из Рязани родом. Моисеем его кличут.

Сделав решительный жест в сторону ханского шатра, муромский воевода бросился вперед, увлекая за собой своих опьяненных быстрой победой ратников. Яков устремился туда же вместе со своими освободителями. Ему казалось, что происходящее вокруг просто какой-то удивительный сон! Однако сильный жар от горящих татарских юрт был настолько осязаем, что Якову приходилось закрывать лицо рукавом своей шубы. Ему в уши лезли истошные вопли умирающих под русскими мечами и копьями мунгалов. Он то и дело спотыкался о тела изрубленных татар, которые лежали повсюду на окровавленном снегу.

Эти поспешные сборы и этот стремительный поход в Дикое поле пробудили в Юрии Игоревиче ратный пыл, его уже не волновала численность врагов, удаленность их становищ от Рязани. Юрий Игоревич был весь во власти данного самому себе зарока — отомстить мунгалам за смерть старшего сына! На душе у него было спокойно, ибо смерть его не страшила. Ненависть к татарам и желание мести уничтожили в душе Юрия Игоревича все страхи и беспокойства по поводу грядущего столкновения с заведомо сильнейшим врагом. Сильная воля, являющаяся основой характера этого человека, в сочетании с сильнейшей злобой против мунгалов превратили внутреннее состояние Юрия Игоревича в некое подобие сжатой пружины.

Когда рязанские и пронские полки, разгоняя разбросанные по степи табуны татарских лошадей, обрушились на становище хана Бури, то эта невидимая пружина в душе Юрия Игоревича наконец распрямилась, превратив рязанского князя в беспощадного убийцу. Юрий Игоревич, спрыгнув с коня, метался по татарскому лагерю с развевающимся за спиной красным плащом, безжалостно рубя татар мечом направо и налево. Старшие дружинники не отставали от Юрия Игоревича, прикрывая его щитами от летящих татарских стрел. Их мечи тоже не знали жалости. Татар было гораздо больше, чем русичей, однако застигнутые врасплох степняки пребывали в сильнейшем смятении. К тому же многие из татарских военачальников нашли свою смерть от русских мечей, многие обратились в бегство, даже не пытаясь организовать сопротивление.

Самому хану Бури и находившимся вместе с ним Кюлькану и Урянх-Кадану пришлось тоже бежать столь поспешно, что Бури вскочил на коня босым и без ханской шапки, а Кюлькан в спешке оставил в юрте свой дорогой пояс с саблей. Урянх-Кадан запрыгнул не на своего коня и был сброшен им наземь, едва не сломав себе шею. Одна из жен хана Бури, проносясь мимо барахтающегося на снегу Урянх-Кадана, придержала своего скакуна и подхватила хана к себе на седло.

Едва ханы умчались из стана в ночь, как в шатер хана Бури ворвались рязанцы, перебив слуг и нукеров, подвернувшихся им под руку. Кто-то из гридней приволок за косы одну из наложниц хана Бури и швырнул ее к ногам рязанского князя.

Забрызганный кровью порубленных им татар, Юрий Игоревич стоял посреди огромной юрты, устало опираясь на длинный меч, окрашенный кровью по самую рукоятку.

— Где Батый? Это его шатер? — грозно спросил Юрий Игоревич.

Княжеский толмач заговорил с молодой узкоглазой наложницей, перескакивая с одного степного наречия на другое.

Монголка тряслась как осиновый лист, испуганно озираясь на стоящих вокруг нее плечистых русичей в блестящих кольчугах и островерхих шлемах с окровавленными мечами и топорами в руках. Толмач дергал наложницу за рукав ее длинного халата, вновь и вновь обращаясь к ней то на булгарском, то на половецком наречии.

Стоящая на коленях монголка непонимающе хлопала своими темными раскосыми глазами. Было видно, что ей чужды местные степные говоры.

— Вот тварь косоглазая! — сердито усмехнулся гридничий Супрун. — Какого же она роду-племени? Из каких далей ее сюда привезли?

Толмач, объясняясь с монголкой на языке жестов, сумел выяснить, что она из племени хори-туматов и зовут ее Уки.

— Спроси, как зовут ее господина? — повелел толмачу Юрий Игоревич.

Толмач, опустившись на одно колено, опять заговорил с наложницей, помогая себе жестами рук. Ему удалось выяснить, что господином этой монголки является хан Бури, который доводится двоюродным племянником Бату-хану.

— Про Батыево становище у нее спроси, где оно? — нетерпеливо бросил толмачу Юрий Игоревич.

Однако все усилия толмача ни к чему не привели. Наложница не знала, где находится стан Бату-хана. Она лишь неопределенно указывала рукой куда-то в степь.

— Кого вы мне притащили? Что эта дуреха может знать? — рявкнул на своих приближенных Юрий Игоревич. — Ищите какого-нибудь бея татарского! Живо!

Дружинники бросились исполнять княжеское повеление, гурьбой выбежав из юрты. С князем остались лишь толмач и гридничий Супрун, который занялся перевязкой своей пораненной стрелой правой руки.

Ханская наложница поспешно отбежала к войлочной стенке юрты и присела там на какой-то тюк, обхватив голову руками. Ее по-прежнему трясло от страха.

Юрий Игоревич бесцельно бродил по просторной юрте, оглядывая нехитрую обстановку степного жилища. На деревянном низком столе стояли блюда с вареной бараниной, круглые серебряные чаши с недопитым кумысом, два изящных медных светильника, пламени которых не хватало, чтобы осветить все внутреннее пространство шатра.

Вокруг стола были разбросаны круглые обтянутые разноцветным шелком подушки. Тут же валялись чьи-то сапоги из добротной кожи с загнутыми носками, рядом был брошен пояс, украшенный золотыми пластинами, с пристегнутой к нему саблей.

В очаге догорали сосновые поленья.

Подобрав из-под ног тонкое белое покрывало, Юрий Игоревич старательно обтер им свой меч, затем швырнул измазанную кровью накидку в пышущий жаром очаг. Упав на раскаленные уголья, ткань вспыхнула и быстро сгорела.

«Что, нехристи, не ждали гостей? — мрачно усмехнулся Юрий Игоревич, воткнув свой узкий длинный меч в стоящее на столе серебряное блюдо с мясом. — Разбежались кто куда, даже барахлишко свое не прихватив! Здесь явно не рады рязанскому князю. Ох как не рады!»