Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов - Фаина Гримберг

Что могло привлекать Владимира и Муктадира в «барах»? По сохранившимся довольно многочисленным свидетельствам, ал-Муктадир испытывал жадное любопытство в отношении всевозможных «диковинок». А уж кто-кто, а болгары могли показать интересные «диковинные чудеса». Владимир же был совсем «начинающим» христианином и попросту еще не избавился от чувства страха и почитания жрецов «чужих богов»; возможно, ему еще не доставало силы воли, чтобы окончательно признать языческих богов неистинными… Возможно, киевский Борис начал «творить чудеса» еще до того, как превратился в мощи, еще при жизни… Лиудпранд Кремонский (о нем нам еще придется говорить) сообщает в своем «Антаподосисе» о сыне царя дунайских болгар Симеона; этот юноша носил имя Б/а/о/ян (фонетический вариант имени Б/а/о/рис) и «умел превращаться в зверя»… Что это было? Пожалуй, на подобный вопрос отвечает одно из настенных (в стиле «граффити») изображений в древней болгарской столице Плиске-Преславе. Изображен человек с головою зверя (наподобие тигриной) и с бубном в руке. То есть речь может идти все о том же культе «священного зверя», причем в варианте наподобие шаманского камлания (сеанса гипнотического воздействия), описанного позднее, например Таном-Богоразом, наблюдавшим народности севера Российской империи. Здесь и зрительное воздействие — маска зверя, и звуковое воздействие — ритмические удары в бубен. И, вероятно, характерные движения — «танец»… Это первые десятилетия X века. Боян — внук Бориса-Михаила. Известны два старших брата Бояна — Михаил и Петр. Известно и христианское имя Бояна — Вениамин, маркирующее младшего представителя династической иерархии; возможно предположить, что само сочетание Боян-Вениамин указывает на юниоратную систему наследования, при которой младший наследует именно жреческие функции. Подобный юниорат хорошо нам знаком по… европейской сказочной традиции, когда младший брат (сестра) традиционно получает помощь/власть, олицетворенную в обличье «колдовского», тотемного животного — кота, коровы и даже… щуки; в более поздних вариантах (сказки о Золушке, например) животное уступает место антропоморфному «волшебнику»… Вероятно, именно болгарские «посвященные» («бары») считались сильными, владели разнообразными приемами камлания — гипнотического воздействия… Попруженко в своем исследовании о Бориловом «Синодике» (этот «Синодик», составленный при царе Бориле, в начале XIII века, представляет собой сочинение, направленное против богомильства, очень значимого в европейской истории болгарского еретического движения, оказавшего определенное влияние и на русские и в особенности на западноевропейские религиозные тенденции); так вот Попруженко в своем исследовании пишет о рукописи из собрания Григоровича, в которой говорится, что «Болгарская земля» — седалище ведьм и колдунов, особенно славящихся своим умением предсказывать будущее. Не это ли искусство «мантии» — гадания — привлекало в равной степени к «барам» и мусульманина ал-Муктадира и христианина Владимира?..

Брат Бориса Глеб и в «Сказании» и в Повести временных лет — как бы «на втором месте»… Фасмер производит имя «Глеб» от древнескандинавского «gudleifr» («отданный под защиту божества»). Он же приводит и русскую народную этимологию, основанную «на созвучии» — на общности звучания слов: «Глеб — хлеб». Брат Бориса в русской народно-религиозной традиции почитался как покровитель хлебных злаков. Илчев в своем словаре приводит имена дунайских болгар: Голуб, Голюб, Гълъб. Он полагает смысловое значение подобного имени пожелательным — «чтобы был как голубь». Но, учитывая все, что мы выяснили относительно «Бориса», можно рискнуть предположить иное значение этого имени — «победитель» (сравним турецкое «галип», «галиб»). Ведь древний общеболгарский язык относился к тюркским языкам… Дунайский болгарский голубь на поверку оказывается весьма странной птицей. В уже упоминавшемся нами словарике болгарских имен, составленном Н. Ивановой и П. Радеевой в период интенсификации «идеологических гонений» на «тюркские корни», читаем: «Мужское личное имя Гылыб приобрело популярность, потому что так прозвали известного Христо Данова Сариева, родившегося в 1835 году в городе Калофере. Он был тайным курьером революционного комитета. Прозван «Гылыб-воевода» за свой героический поступок: он ворвался, «как голубь», в султанский дворец и предъявил султану ультиматум повстанцев»… Очень героической птицей оказывается символ кротости — голубь! Но если попробовать написать: «его прозвали Победителем», «он Победителем ворвался»… Кажется, текст приобретет более естественное звучание… Итак, возможно предположить, что по крайней мере во второй половине XIX века имя употреблялось совершенно адекватно в смысловом отношении. То есть употреблявшие это имя знали его значение и едва ли полагали голубя такой уж воинственной птицей… Древнерусская форма «Глеб» могла оформиться под влиянием уже существовавшего «Улеб» По поводу половца, фигурирующего в Повести временных лет под именем «Глеб», Д. С. Лихачев замечает: «Здесь интересно то, что какой-то знатный половец носит русское имя «Глеб». В своих комментариях к Повести временных лет Лихачев полагает подобное имя половца следствием русского влияния. Но возможно предположить и то, что нет ничего удивительного в подобном имени «знатного половца» — «Победитель», равно как и в том, что в Повести это имя писалось уже на русский лад. Ведь имена «Борис» и «Глеб», сделавшись именами русских святых, закрепились на Руси. Лица, находившиеся при Владимире, были всего лишь первыми носителями этих имен. Но сохранение ими болгарских династических, маркирующих «посвященность» имен говорит о многом. Например, о том, что они должны были восприниматься (или во всяком случае сами себя мыслили) в качестве некоей «пары». Их имена легко складываются в единую конструкцию: Барис-Галиб — священный зверь — победитель… Вспомним еще раз Олега, Ольгу, дунайского болгарского Бориса-Михаила, Владимира Святославича и его мать, пророчицу Малушу… Для того, чтобы так или иначе распоряжаться «вероисповедническим процессом», в частности, «принимать новую веру», надо было изначально принадлежать к «жреческому сословию»… Судя по именам, Борис и Глеб и принадлежали «к жреческому сословию». И, как мы уже сказали, могли сделаться популярны в качестве «творителей чудес» еще при жизни…

Однако закончить историю Бориса и Глеба на подобном утверждении, значит, еще многого не сказать. Потому что далее следует вопрос: как произошло их убийство?.. А вот возможный ответ на этот вопрос непосредственно затрагивает непростую и даже и болезненную проблему использования сведений, содержащихся в зарубежных источниках… Ведь история Рюриковичей — давняя история, сведения о них зачастую противоречат одно другому даже и в нашем основном источнике, в русской летописной традиции… Было бы наивно и в принципе неверно утверждать, будто именно древнерусские, или именно современные им западноевропейские источники «говорят правду». Вероятно, эпизоды, подобные истории Бориса и Глеба, должны в интерпретации историка принципиально представлять собой не категорическое утверждение одной какой-либо «истины», но именно обзор и сопоставление имеющихся версий… Каноническая версия о убиении Бориса и Глеба Святополком нам хорошо известна. Однако в 1833 году была опубликована одна из исландских саг — «Прядь об Эймунде Хрингссоне». Уже в следующем году это произведение под именем «Эймундовой саги» появилось на русском языке. Перевод был выполнен О. И. Сенковским, историком и филологом, также издававшим популярный журнал «Библиотека для чтения», Сенковский выступал и как прозаик, под псевдонимом «барон Брамбеус»… Публикация «Эймундовой саги» вызвала конфликт, Сенковского упрекали в том, что он пытается подорвать авторитет Повести временных лет, лежащей в основе русской истории. Впрочем, на стороне Сенковского, доверявшего скандинавскому источнику, выступил, например, М. П. Погодин… И до сих пор «Сага об Эймунде» остается объектом дискуссионных суждений…

Но каковы же сведения, содержащиеся в этом источнике?

Прежде всего, в саге содержатся сведения о своего рода «втором норманнском ренессансе», когда для борьбы с братьями после смерти отца Ярослав Владимирович использовал наемные дружины норманнов. Этот факт подтверждается и другими источниками, и связан и с женитьбой Ярослава на Ингигерд и с пребыванием в Киеве Олава Норвежского (сага даже утверждает, что Олав и Ингигерд, в русском крещении Ирина, едва ли не правили вместо Ярослава, то есть как бы с его согласия)… Эймунд и Рагнар были предводителями наемных варяжских дружин. Идентифицировать персонажей саги с персонажами Повести временных лет не составляет труда. Вальдамар — это Владимир Святославич, Виссавальд — Вышеслав, Ярислейф — Ярослав, Вартилаф — Брячислав, внук Владимира… Сомнение вызывают два лица — Бурислейф и Бурицлав. Впрочем, сага их различает. Бурицлав — это хорошо известный скандинавам польский правитель Болеслав Храбрый, тесть Святополка и союзник. А Бурислейф — известный нам Борис. Любопытно, что «Эймундова сага» — единственный источник, где Борис носит имя, похожее на «Борислав». Впрочем, вполне логично, что создатели саги «добавили» к имени «Борис» титульное княжеское «слав». Не исключено, что и сам Борис так называл себя, на славянский, княжеский лад, подчеркивая тем самым свои претензии… Ни Святополк, ни Глеб в саге не упоминаются; говорится о борьбе Ярослава и Бориса за Киев. Причем, Борис оказывается тесно связанным с «Туркландией» — тюркоязычными народностями; он ведет на Киев, где находится Ярослав со своими норманнами, тюркоязычную «рать». Ярославу удается одолеть Бориса хитростью, подослав Эймунда и Рагнара, которые тайно пробираются в шатер Бориса и убивают его… Кто же убийца Глеба? Где находится Святополк? На эти вопросы сага не дает ответа…