Нора Баржес - Мария Голованивская

Она почти умилилась. Она осторожно вытащила из его портфельчика, что был здесь же, мобильный телефон с окошечком, щелкнула кнопками…

«Ваша жена сердится на меня и препятствует мне в работе и общении с Вами».

Его ответ: «Не придумывай, вот вернусь, и все будет лучше прежнего. Есть еще предложения, не грусти».

Закрыла окошечко.

Сглотнула головную боль.

Посмотрела на него так, что он во сне закрыл рот – почувствовал, что она может брызнуть в него ядом.

У него всегда были здоровые рефлексы, которые прививала ему мать. Они росли на нем, эти рефлексы, как броня, он знал и чувствовал, как помочь себе выжить.

Ну, конечно, ведь Нора не отвечала ей. На электрические письма, всплывающие в окошке, на такие же просьбы объясниться.

Нора положила телефон на место.

Отвернулась, закрыв глаза.

Повернулась, открыв глаза.

Осторожно, бережно поправила Павлу голову. Жаль его, если совсем растянет шею.

Попросила у бортпроводницы коньяку. Ничего особенного и в этих посланиях, и в этой Риточке. Обычная семейная жизнь, полная недоразумений. Ведь он же дорог ей, дорог? За столько лет? За столько дней, прожитых рядом? Она ведь сумеет уговорить его ничего и никого не трогать?

Майкл обычным движением разбирал бумаги на столе. Счета в красивых конвертах в одну сторону, чеки – рядом с ними, фотографию фигуристой блондинки – по центру. Это было необходимо для того, чтобы включить компьютер и приступить к разбору почты, которую он также рассортирует – письма из Москвы в одну папочку, от друзей-знакомых – в другую, отчеты по векселям – в третью, труды ученых, их письма, просьбы – в четвертую. И конечно, многое – в виртуальный помойный бак, с готовностью откидывающий крышечку в ответ на стимулирование кнопки delete. Сортировка, сверка многих, разных, идущих не в унисон часов – внешних и внутренних, ничьих и собственных, была главным делом, помогающим ему не бояться жизни. Если жизнь поддается упорядочиванию, если ее можно разложить, разъять на составляющие, разделить, суммировать, просветить рентгеном, то где же может скрываться пугающая ее суть, пресловутое коварство обстоятельств? Нигде.

Подлость существования в современном городе, как правило, приходит из самой сути человеческого существа, изнутри биологии, из печени, например, или из молочных желез. Но у Майкла не было молочных желез, а за своей печенью он неусыпно следил, привычно принимая эту беспомощную слежку за контроль над жизнью. Впрочем…

Он скользнул взглядом по заголовкам писем от ученых. «Топливо для людей», «Самородки для людей», «Увлажнитель для людей», «Подкрашивающие порошки для людей»… Рассортировал. Двинулся дальше.

Внизу страницы он наткнулся на письмо с необычным названием от профессора из Роттердама, инфантильного умницы, который придумал несколько простых и поэтому безупречных решений для решения сложных задач человеческого выживания. Письмо называлось «Отгадка». Майкл знал его как человека дисциплинированного, ответственного, что называется – без неожиданностей и вдруг – нате! Прислать письмо, под которое нету папочки!

Он глянул на груди фотографии, стоящей посредине стола, и позвонил жене.

Передай привет Баржесу, – сказала жена, заканчивая разговор с бывшим мужем о счетах, вещах, кредитах за дом и детских болезнях.

Слишком гладко поговорили, – подумал Майкл и открыл письмо. Хотя бы для того, чтобы решить, как с ним следует поступать.

«Два человека соединяются, чтобы произвести третьего, – так удивительно начиналось письмо Бреттона из Роттердама. – Этот третий что-то берет от первого, что-то от второго, что-то от других родственников, что-то неизвестно откуда, появляясь на свет в качестве варианта судьбы или жизни своих родителей в широком смысле слова».

Майкл занервничал.

Он снова позвонил жене, якобы чтобы спросить про счета за электричество.

Она отметила, что он говорит странно, но про электричество ответила. Во второй раз за последние десять минут.

Майкл поблагодарил, посмотрел на блондинистую фотографию.

Но глаза ее не видели, они скользнули вниз и опять впились в строчки письма.

Черт, – подумал Майкл, – давно надо было поменять линзы.

Вот именно, – поддакнул черт.

«Родители реализуют программу продолжения рода, испытывая любовь к чаду, то есть к открытому варианту человеческого существования, – продолжало письмо, – чадо не знает, зачем оно пришло, и существует как развертывание варианта во времени». Буквы запрыгивали в глаза, раскачивались на ресницах, прыгали в хрусталик, веселясь и празднуя свой любимый праздник: чтение без преувеличения.

«Чем моложе чадо, тем больше вариантов его жизни. В нем все только вероятно, каждое обстоятельство его жизни представляется как переменная: школа – х, друзья – у, будущая жена – z, будущая профессия – n, дети – t, и так далее. Иначе говоря, человек на старте существования – вариант, набор суммирующихся переменных, стремящихся к бесконечности. Или:

H (homo) = x+y+z+n+t+r+w+ … стремится к бесконечности».

Понял? – спросил черт.

Майкл закрыл письмо, снял линзы и снова позвонил жене.

Сказать про электричество? – с готовностью спросила жена.

Прости меня, что я от тебя ушел, меня бес попутал, – сказал Майкл.

Тебя не бес попутал, а грудастая Милена, – спокойно сказала жена, – но я тебя прощаю. Так сказать про электричество?

«В ходе существования варианта переменные, неизвестные обстоятельства, превращаются в даты, названия и другие определители. А мощность бесконечности ослабевает, как бы постепенно исчерпываясь».

Глаза читали сами, письмо из закрытого компьютера открылось само и повисло у него перед глазами.

Я смертельно устал, – подумал Майкл. – Молодая любовница – вещь для зрелого человека смертельная. Я спятил, и так мне и надо.

«Как происходит превращение неизвестного в известное, иначе говоря, как происходит выбор вариантом (человеком) варианта решения (школа, жена, деятельность, работа, город проживания и пр.)?

При помощи сочетания свойств Homo (таланты, характер – это внутренние подсказки, на которые, сознательно или нет, ориентируется вариант в своем выборе) и внешних обстоятельств (воля других людей, различные принуждения, случайности и др.).

Как описать складывающуюся каждый раз конфигурацию внешних обстоятельств, влияющих на выбор варианта? Как многофакторную систему, в которой результирующая сила, толкающая на поступок, возникает часто не как сумма сил, а как главенство сильнейшей из них».

Майкл прогнал чертиков, скачущих у него перед глазами, открыл компьютер и сложил все электронные бумаги с электронного письменного стола в электронную помойную корзину.

Во всем виноват Павел, – помимо своей воли подумал Майкл, – это он довел меня до такого истощения своим русским характером. Ему все время мало и надо больше, больше, больше. А я должен все время за ним поспевать.

Он попросил мышку открыть последнее письмо Павла – о чем он там ему, интересно, вещает, – но та, ударив хвостиком, вернулась к недочитанному документу Профессора Роттердамского:

«Впрочем, этот механизм не важен, – бежали строчки. – Важно, что человеческая жизнь является в этом смысле экспериментом, когда объект с заданными свойствами помещается в сложную среду, из взаимодействия с которой происходит превращение неизвестного в известное».

Внезапно черные буквы увеличились, раздулись брюшками, словно насосавшиеся крови комары, и сменили цвет – естественно, на красный.

«Эксперимент (человеческая жизнь) продолжается, пока в уравнении остаются неизвестные, и бесконечность не превратилась в конечность.

Человек умирает, когда он перестает быть вариантом и все неизвестные отгаданы.

Возражения относительно ранней смерти, когда многое как бы не проявлено, несущественны. Иногда вся жизнь отгадана уже на ранней стадии, и тогда продолжение эксперимента бессмысленно.

Смерть – это вычеркивание вариантов, которые перестали быть вариантами.

Смерть – это точка в решенном уравнении.

Механизм вычеркивания не важен, но интересен.

Смерть, как правило, не из чего не следует и не имеет объяснения с точки зрения логики жизни.

Это прекращение эксперимента.

Это инструмент.

Именно поэтому попытка ответить на вопрос, почему в ходе жизни портятся внутренние органы человека, бессмысленна.

Именно поэтому попытка объяснить, почему именно сейчас произошла смертельная случайность, а не вчера и не завтра, и почему именно с этим человеком, бессмысленна.

Смысл человеческого существования – это исследование вариантов.

Их бесконечно много, поэтому мы и живем».

У Майкла кольнуло в боку. Он мгновенно попытался ответить себе на вопрос, все ли с ним ясно, или остались еще варианты.