Дастур ал-Мулук (Назидание государям) - Ходжа Самандар Термези

Стихи

Народу, который одобряет благие дела, бог

Дает справедливого, благоразумного повелителя.

Когда хорезмиец направил поводья в сторону Самарканда, впереди себя он послал красноречивого посла [с письмом, содержащим] многочисленные обещания. Поскольку у са-маркандцев не было сил воевать, то они, играя на кануне[245] совета и на таре[246] разрешения [трудных вопросов], не уловили тона своего спасения. Поскольку они не испытали бед от чужеземного войска и в укромном уголке не проливали горьких слез, подсластив уста из-за [страха] перед смертью, остановились они на стоянке красноречия и этого несчастного хорезмийца пригласили в Самарканд. Когда враги со слов самаркандцев узнали об их дружественном отношении [к себе], при входе на Хиабан[247] они вывесили свои флаги, /Та 152/ словно знамена дьявола, и предали огню грабежа [всю местность] до окраин Чупан-Ата[248].

Стихи

Вокруг Чупан-Ата [бегают] эти собаки,

Словно Яджудж вокруг горы Каф[249].

Когда самаркандцы увидели такую дерзость с его (Ануша-хана) стороны, поневоле в силу необходимости они отдали в руки его довольства ключи от ворот Самарканда. Старики и молодежь, выражая радушие, раскрыв свои окна и двери, ввели [Ануша-хана] в город.

Стихи

Когда в лесу не останется храброго льва,

Смело войдет в лес шакал.

Словом, когда место чистого жемчуга заняли мелкие дешевые ракушки и вместо воды появился мираж, [Ануша-хан] раскрыл врата притеснения перед мусульманами.

Как только Хушика-бий узнал о действиях хорезмийца, вспыхнул в нем огонь негодования, дым [горести] /Та 153/ окутал его. Он подумал, что пришел ему конец. Некоторое время спустя, выпрямившись, словно копье, опоясавшись крепко, как туго натянутый лук, оставив в стороне страх, сосредоточив внимание на битве с врагом, обратился он с мольбой [о помощи] к государю, ласкающему друзей, уничтожающему врагов, и напевно произнес следующие слова:

Стихи

Когда я вознамерюсь служить тебе,

[Буду служить], пока в ногах есть сила.

Его величество, проявив ласковое отношение к слугам, присоединил к нему (т. е. Хушика-бию) отряд победоносного войска и отпустил [его]. Упомянутый бахадур, двигая один за другим отряды подобного морю войска, похожие на покрытые пеной волны, ударяющиеся о берег, считая своим долгом погасить мятеж того подстрекателя к мятежу, /Та 154/ вошел в крепость Дабусия[250]. Он проявил большое усердие в охране стен и башен крепости и приготовился к битве с хорезмийцем[251].

Поскольку невеста самаркандской власти без всякого |Т 42б| смущения подняла покрывало с лица перед взором Ануша-хана, то он, воображая, что [достиг] полного счастья и славы, направился в прекрасный Кеш[252]. Не успел Ануша-хан выступить из Самарканда, как некоторые веселые смельчаки, лишь увидев его знамена, выступили из Шахрисябза и пошли навстречу тому ничтожному человеку Бик-Кули-бию, который был предводителем [отряда] войска тиранов, и ввели [его в город]. Великие и именитые люди города, поднявшись на вершину холма, крича [им] при всех[253], давали советы, [какие дают] знатные простому люду.

Стихи

Сначала он войдет [в город] милостью и добром,

Затем увидишь от него много горя.

/Та 155/ Вопреки этому те неблагодарные, со слабой верой люди, обольстившись приятностью сладких слов врага, пренебрегли горьким советом именитых людей. Наконец, знатные, именитые люди [города] в силу растерянности поневоле сошли с вершины холма, отступили перед хорезмийцами, упав ниц, произнесли:

Стихи

Всякий, кто пробудет в городе несколько дней,

Обессилеет от слабости и горести,

Обессилевшие будут видны, Если вы подниметесь на холм.

Они не знали, что игра хорезмийцев на ковре времени недолговечна, подобна отражению [предметов] в воде, подобна миражу, а время правления наследника [царства |Л 175б| Суб-хан-Кули-хана], которое является устойчивым, наступит вновь.

|Т 43а| Те, которые по неведению от замешательства очутились в затруднительном положении, после ухода хорезмийцев от стыда не находили себе места, походя на игральную кость, [находящуюся] в воздухе.

/Та 156/ Когда хорезмиец захватил Самарканд и Шахрисябз, доблестные люди Карши, как люди суффа[254], собрались в пятничной мечети. В присутствии досточтимого мирзы Хан-ходжи шейх ал-ислама, который был доблестнейшим мужем того времени, они поклялись в том, что, пока они живы, они будут выражать преданность наследному [правителю]. Когда [Ануша-хан] узнал о столь [высокой] степени преданности жителей Карши [хану], он понял, что ворота Карши в результате сражения легко не откроются. Поневоле этот предприимчивый принял решение через сладкоречивых послов отправить письмо и послание [каршинцам, содержащее] многочисленные обещания. Однако его надежда на жителей Карши не оправдалась, более того, /Та 157/ [посланцы-]лазутчики распростились с жизнью, пошли по пути небытия, вследствие этого впредь ни одна живая душа не [посмела] прийти к жителям Карпш [с подобным делом].

В это время место халифского достоинства, тень бога [Субхан-Кули-хан], вдохновившись тайным вдохновением и переведя [это вдохновение] в сердце, огромное, как море, |Т 176а| приказал, чтобы казий Бади явился к [его] порогу — прибежищу страны, дабы он из облака своей верности [Ануша-хану] не пролил дождь коварства [по отношению к хану] и не уговорил бы ургенджца [Ануша-хана] совершить нападение на Карши. Поистине это было проявление великодушия со стороны его величества, потому что казий Бади' растоптал свое доброе имя стопою отступничества. Сняв с шеи ”даль” |Т 436| [в слове] ”дианат” (благочестие)[255], душой признав ургенджца верховным правителем, он отправил ему послание, /Та 158/ Содержание послания было следующее: ”Пока павлин власти Ануша-хана украшает пир самаркандцев, попугай моей природы не усладит рот [своей] души в сахарном тростнике другого лица. Если августейшая особа — шах Хорезма — подобно фениксу счастья бросит тень на мою голову, мое сердце не будет пленником благодеяний другого лица, я исполню условия изъявления покорности [Ануша-хану]”.

В то самое время, когда он лелеял эти бесплодные мечты, сочтя бессмысленным [дальнейшее] промедление, Адина Мухаммед чухра-агаси туркмен принес приказ о том, чтобы казий пошел к порогу [хана], прибежища царства, к кыбле праведных. Поскольку казию ничего не оставалось делать, кроме как повиноваться приказу, то он поспешно отправился к небо-подобному царскому двору его величества.

После того как все цветники вилайетов Мавераннахра были очищены от колючек тирании хорезмийцев, казий [Бади], покорившись судьбе, с помощью взяток и подкупа из угрожающего гибелью моря недружелюбия [хана] /Та 159/