Ловец человеков - Дмитрий Старицкий

Шикарный «королевский» пляж, девушки в бикини, бегущие по волнам на досках, мохито, «фиеста — си, трабахо — но…» Вот только сёрфа у меня нет, да и кататься на нем я не умею. Сначала это было недоступно по причине «железного занавеса», потом по причине отсутствия необходимых средств, а когда смог себе подобное позволить, то обнаружил, что уже старый стал для таких забав.

Лодка шла вдоль волны, слегка покачиваясь с борта на борт. Периодически нас окатывало россыпью брызг. Странно, но на этот раз бортовая качка не вызывала у меня никаких симптомов морской болезни.

На меня набросили кожаную куртку с капюшоном, натертую каким-то прогорклым жиром, наказав:

— Наденьте, сир, она не промокает. Из тюленьей кожи делали.

— Спасибо, так действительно лучше, — ответил я невидимому за моей спиной заботливому мурману, натягивая капюшон поверх берета.

Откровенно говоря, морской ветер продул меня уже насквозь, несмотря на то что гамбезон на мне был сшит из нескольких слоев ткани, да еще набит паклей между ними. Осень уже, и солнце — обманчивое. Куртку же эту ни ветер не пробирал, ни вода не брала. Изнутри она была подбита шерстью под мягкой тряпкой, похожей на толстую фланель. Очень быстро я в ней согрелся.

Но как красиво вокруг! Лесистые горы и океан до горизонта. Редкое сочетание. Чем-то неуловимо напомнило Пицунду с Гагрой, где довелось отдыхать в студенческие времена.

Дюжина могучих гребцов в таких же тюленьих куртках быстро разогнали большой тяжелый бот. Метров так девяти в длину. Тринадцатое весло держал кормчий, зажав его под мышкой. В качестве пассажиров на борту бездельничали я, алькайд, Микал, Марк и оба знакомых мне шкипера. Курс держали на мыс, противоположный тому, на котором стоял замок.

— Что-то я не вижу в бухте ваших больших кораблей, только лодки, — удивился я.

Алькайд тут же выдал справку:

— Во время шторма тут очень большая и нехорошая волна, сир, а наша бухта открыта всем ветрам. Лодки можно в реку быстро отвести, в крайнем случае на берег вытащить. А с кораблями так не получится, и их мы держим южнее — в Сен-Жан де Люз. Три лиги всего на юг. Там единственная закрытая бухта на всем побережье. А здесь наши дома. Сюда китов на разделку притаскиваем. Как ни загрязним этот пляж разделкой, первый же шторм все очистит, а крабы подъедят. Так и живем, сир, на две бухты.

— Не напряженно так жить?

— Мы привыкли, сир. Что такое три лиги, когда по полгода пропадаешь в море? О, — его голос перешел на другую тональность, — вот и наша верфь показалась.

Но до верфи надо еще догрести. Ей-богу, по берегу верхом быстрее получилось бы.

Этим утром я проснулся с самым рассветом. Как птички запели, так и я глаза открыл. В очередной раз удивился: в прошлой жизни я был совой, а тут в жаворонки перековался. Или тело мое нынешнее всегда было ранней птичкой? Что ж, при проблемах с освещением это даже хорошо.

Припомнился старый анекдот про статистиков, которые, анкетируя на переписи населения глухой таежный поселок, очень удивились обилию разновозрастных детей. На что им председатель лесного колхоза резонно ответил:

— Ничего особенного: ночи у нас длинные, а керосину нет.

Первой же мыслью, посетившей меня с пробуждением, стала забота о моем телесном здоровье. Пора мне на ФИЗО. Хватит сачковать и отговариваться государственными делами. До завтрака времени много.

Ленка спала на животе, раскинув свои золотистые волосы по подушкам. С ее аппетитной попки слегка сползла простыня. «Вот бы сфоткать, — подумал я. — И обязательно в черно-белом варианте. Получилась бы не просто эротическая фотография, а высокое искусство». В любом случае надо найти хорошего художника, чтобы он запечатлел Ленкину красоту навеки, мне на память, а то юность скоротечна, особенно женская. Из Италии выписать. Там сейчас что ни художник, то гений. Ренессанс, ёпрть!!!

Да и что за двор у меня будет без своего художника? У иных герцогов и то круче.

Еще раз окинул ласковым взглядом Ленкину попку и, улыбнувшись, стал одеваться.

Вчера, после того как я закончил пьянку с Эрасуной (впрочем, активно добивающих остатки анжуйского вина насчитывалось больше, но серьезный разговор был только с сержантом) и увидел Ленку на королевской кровати в позе «барышни легли и просют», полюбопытствовал, что это она с родными на лугу не осталась? Не виделась же с ними долго. В ответ услышал такое, что челюсть у меня упала на пол, только что не с грохотом.

— Оставишь вас, сир, как же… — гордо вскинула она голову. — Если даже когда я здесь, вам внаглую деревенскую козу на случку приводят.

Надо же, как мило она ревнует. И козлом обозвала очень даже интеллигентно. Намеком.

— Какую козу? — сделал я круглые, ничего не понимающие глаза.

— А то я не видела ее в приемной! Вся такая прелестница, вся такая скромница, вся такая благочестивая целочка, что даст только второму мужу.

И отвернулась от меня, фыркнув.

А я расхохотался так, что дверь тут же приоткрылась и продемонстрировала нам заспанную рожу Марка. Не увидев ничего нештатного, черная рожа утянулась обратно, тихо, без стука, прикрыв за собой дверцу.

— Ревнючая ты, Ленка, как я посмотрю, — подошел я к девушке и поцеловал ее в мягкие податливые губы.

— Как мне не ревновать такого красавчика? — мило улыбнулась в ответ камеристка, стрельнув глазками по полной классической методе: в угол — на нос — на предмет.

И добавила с легкой грустью:

— Ну почему вы принц, сир, мне от этого иногда так больно, когда я понимаю, что вы никогда не будете моим. Рожу я ребенка — и вы отошлете меня куда-нибудь на дальний хутор, чтобы я будущей королеве глаза не мозолила. И останется мне только вспоминать, что хоть немного, но была я в этой жизни по-женски счастлива.

Робкая слезинка из уголка зеленого глаза неторопливо покатилась по ее щеке. Она взяла мою ладонь, поцеловала ее и, прижавшись к ней щекой, тихо прошептала:

— Я люблю вас, сир, и от этого на душе у меня ангелы поют. А когда вы во мне, то у меня все тело загорается и мне хочется кричать от наслаждения, чтобы все завидовали, как я счастлива.

Помолчала несколько секунд и тихо добавила:

— И я очень боюсь все это потерять.

Я ее обнял, погладил по волосам и прошептал, горяча ей дыханием ушко:

— Дурочка, я тебя никогда не брошу.

И мочку ей прикусил слегка, для достоверности чувств.

Думаю, что даже упоминать не стоит о том, что эта ночь была для нас чем-то особенным. Я бы даже сказал, экстатичным.

С утра выскочил я на замковый двор в одной рубашке, футурошок с голым торсом устраивать не стал, ибо не знал, как отреагирует на такой вид монарха окружающая меня придворная фауна. Голым быть тут неприлично, это дерзкий вызов общественной нравственности. В соседней Кастилии даже супруги детей делают в постели при помощи специальных дырок в длинных ночных рубашках. Притом что совокупление их тел проходит в абсолютной темноте. Это только монархам требуется публичная консумация брака при свете и многочисленных свидетелях. Но там не секс, и даже не порно, а политика голимая.

Однако нормальной пробежки не получилось, потому как шпоры с сапог я не догадался снять. И вообще кавалерийские ботфорты — весьма неудобная для кросса вещь. Потому я довольно скоро перешел к комплексу зарядки по Мюллеру, который в меня с детства вбили еще в пионерских лагерях.

За ним-то и застал меня сержант. Подошел, держа под мышкой две деревяшки, на каждой из которых висело по небольшому баклеру, хмыкнул пару раз и снисходительно заявил:

— Если хотите как следует размяться, сир, то давайте постучим учебными мечами.

И понеслось.

Что сказать? Такое занятие кровь разгоняет намного лучше всякой физкультуры.

Поначалу у меня выходило не очень. Я постоянно тормозил и запаздывал, а сержант, несмотря на возраст, носился вокруг меня серебристой молнией и, казалось, был одновременно везде. И я еле-еле уворачивался от его учебного меча, реже отбивая его таким же в своей руке. Но слишком часто его деревяшка оставляла на моем теле синяки.

— Танцами, танцами мало занимались, сир, — сделал свой вывод старый вояка.

Я уже хотел сдаться, как сержант, в очередной раз обойдя мой баклер, попал мне учебным мечом по левому плечу. По самой косточке, которую мы в детстве называли «бульонкой». Очень больно. Почти как по кости голени.

И тут что-то внутри меня взорвалось в тридцать три струи, не считая брызгов. Меня посетило то самое состояние, какое я уже испытал на барке в драке со скоттским бароном. Сознание само по себе, тело само по себе. Рисунок боя существенно изменился. Теперь уже я теснил сержанта по замковой брусчатке, прижимая к королевской башне. Ударить старого воина мне так и не удалось: мой меч постоянно сталкивался если не с его мечом, так с кулачным щитом в его руке. Зато я заставил его отступать. Сначала всего лишь чуть-чуть, потом уже большими шагами. Еще немного — и прижму к стене…