Охота на монстра - Виталий Романов

Ну а если в космосе? Все равно мало что меняется. Сириус и Солнце, едва только откроется проход, начнут взаимодействовать друг с другом. Как следствие, наша звезда резко изменит курс, потеряет собственные планеты.

Но и это не все! Через образовавшуюся горловину, а мы ведь считаем ее стабильной, Сириус будет взаимодействовать со всеми близлежащими объектами! Тут «работают» и гравитационные, и электромагнитные поля! В итоге Вселенная начнет перестраиваться с учетом канала, созданного людьми! Возникают неестественные ситуации, когда звезда может взаимодействовать сама с собой через «прокол»: замкнутая петля с обратной связью! Получается, мы генерируем ситуацию, в которой природа просто не знает, как поступить!

– Мда! – Клаус Фертихогель озадаченно почесал затылок.

Майор уже было обрадовался. Он-то надеялся, что Марк Айштейн и в самом деле гений, его система позволит изменить жизнь всего человечества, существенно сократит временны́е затраты на дальние межзвездные путешествия.

– И что получилось? – уныло спросил офицер.

– Айштейну указали на все ошибки и недоработки, – продолжил Дрешер. – Но это мы тут оперировали словесными терминами, а физики разговаривают по-другому – языком математических формул и точных определений. Не будем про дивиргенцию градиента, ковариантный тензор первой валентности и апостериорную плотность вероятности… В общем, пошел горячий научный спор. Автор теории «проколов» держался вызывающе, на разумные доводы отвечал со снисходительной усмешкой, всем видом показывал, что его оппоненты – тупицы.

Он утверждал: модель просчитана так, что никакого открытого перехода между точками А и Б не случится, произойдет некий обмен порциями вещества. То есть, когда одного человека перебрасывают из точки А в точку Б, одновременно из Б в А перебрасывается эквивалентная масса-энергия. И все. Никаких влияний звезд самих на себя, никакого нарушения геометрии Вселенной, никаких гравитационных взаимовоздействий через туннель. Это выглядело околонаучной чушью. В результате Айштейна освистали и выгнали с трибуны.

– А «Медуза»? – не понял Фертихогель.

– «Медуза» появилась позднее, лет через пять-десять после того, как Айштейн покинул институт экспериментальной физики. Марк упрямо гнул свою линию, совершенствовал модель, мечтал о проведении эксперимента. Вместе с ним из альма-матер ушли другие подававшие надежды ученые – Януш Боку и Юрген Шлиман. Небесталанные, между прочим.

– Шлиман ведь до сих пор жив… – вставил Фертихогель.

– Да, только лишился рассудка, – криво усмехнулся Дрешер. – В общем, они несколько лет развивали и совершенствовали модель. Айштейну удалось пробить бюджетное финансирование, на эти средства построили «Медузу». Саму космическую станцию, а также разгонное кольцо – импульсный генератор, гигантскую систему мощнейших электромагнитов, которые и предназначались для создания «прокола».

– И они провели эксперимент? – Фертихогель понял, что беседа плавно докатилась до самого главного.

– Провели, – безразлично пожал плечами Дрешер. – Но ничего не добились, только устроили техногенную катастрофу. Слава богу, никто не пострадал, кроме этих умников…

– А может… – майор Галактической Безопасности задохнулся от волнения, представив перспективы. – А может, им удалось?!

– Что удалось? – директор института посмотрел на собеседника как на сумасшедшего.

– Удалось создать канал!

– Где?

– Ну… не знаю… – смешался Фертихогель. – Где-то там, возле «Медузы»… Где он должен был появиться?

– А я откуда знаю? – язвительно рассмеялся Дрешер. – Вы бы у Марка Айштейна поинтересовались, он планировал эксперимент! Он знал, где и что должно появиться, а я ничего не вижу. И человечество не видит. Значит, ничего у них не вышло! Только большой пшик! Вот и ответ Айштейну: кто великий физик, кто посредственность…

– Скажите, Дуглас, – майор Фертихогель поднялся на ноги, встал против собеседника, глядя тому прямо в глаза. Оставался последний вопрос, очень важный. – Скажите, почему институт физики не настоял на продолжении расследования по катастрофе «Медузы»? Почему вы все согласились с вердиктом «Техногенная авария по вине людей»? Почему не подали апелляцию, не захотели разбираться в этой истории? Ведь там были тонкие моменты…

Дрешер смешался под пристальным взглядом офицера Безопасности.

– Ну… – он смущенно потер переносицу указательным пальцем. – Тут одним словом не ответишь, целая группа факторов…

– Лучше перечислить их все! – жестко потребовал майор ГСБ и сделал неприятное лицо, «маску инквизитора», чтобы Дрешер не забывал, из какого ведомства его собеседник.

Директор института экспериментальной физики нервно улыбнулся.

– Во-первых, об этом уже сказано, у Марка Айштейна был очень скверный характер. Этот человек на других смотрел свысока… разговаривал нехотя, снисходительно, так, словно он умнее и талантливее всех. На том самом заседании, про которое я рассказывал, Марк высмеял именитых коллег, обозвал их ленивыми тупоголовыми слепцами. В общем, он настроил людей против себя.

Во-вторых, он – изгой. Не надо думать, будто Марк Айштейн – это физик из обоймы нашего института. Он покинул зал заседаний, демонстративно хлопнул дверью и потом много лет язвительно отзывался о своей альма-матер. Это еще больше разозлило всех.

В-третьих, он сумел пробить бюджетное финансирование! Айштейну дали деньги, но деньги – они не возникают из пустого пространства. Если кому-то их выделили, значит, у кого-то другого отняли. Отняли у ряда научных лабораторий, наших лабораторий – так что некоторые разработки пришлось свернуть. Начисто! Представляете, что в те годы коллеги думали об Айштейне, какими словами его вспоминали?

– Догадываюсь, – хмуро кивнул Фертихогель.

Он все яснее понимал: Марк Айштейн старательно портил отношения со всеми, кто его окружал. Почти со всеми. Два человека – Януш Боку и Юрген Шлиман – могли жить рядом. Жить и работать. Однако все прочие ненавидели Айштейна, это факт.

– Все это и предопределило вердикт следственной комиссии, – закончил мысль Дрешер. – В ней не оказалось последователей Айштейна, они погибли или исчезли на «Медузе». А те, что работали вместе с полицией и дознавателями, не могли избавиться от мысли: «И поделом ему, выскочке, поделом…» Направление закрылось само собой, вместе со смертью Айштейна. Это устроило всех.

Вот так все и закончилось. Полиция мечтала списать дело в архив, избавиться от «глухаря». Институту физики не нужна «Медуза» – это как пятое колесо телеге, только финансовые ресурсы отнимало. Потому дело закрыли, а мы поставили визу.

– Все понял! – Клаус Фертихогель подхватил со стола видеодиктофон, мельком глянул на часы. – Я задержал вас чуть больше чем на тридцать минут, мистер Дрешер! Прошу извинить, признателен за беседу.

– Никаких проблем, – вежливо улыбнулся Дуглас. – Было очень приятно…

Но майор Галактической Службы Безопасности уже выскакивал из кабинета, почти не слыша собеседника. Теперь Клаусу предстоял другой визит. К Юргену Шлиману – единственному человеку, уцелевшему в результате «техногенной катастрофы».

Фертихогеля очень занимал вопрос: почему погибли или исчезли все сотрудники «Медузы», даже вспомогательный персонал, и лишь один физик – причем ближайший соратник Айштейна – выжил. Не распался на молекулы. Не испарился. Майор ГСБ чувствовал: в ответе на этот вопрос кроется разгадка произошедшего.

Андрей Славцев очнулся в каком-то незнакомом помещении, с очень темными, почти черными стенами и тусклыми светильниками, едва-едва освещавшими происходившее вокруг.

Что случилось? Бывший капитан федеральной гвардии абсолютно не помнил, что было с ним до того, как он… уснул? Отключился? Потерял сознание?

Славцев попытался приподнять голову, но тут же натолкнулся на ладонь Анатолия Лутченко.

– Лежи-лежи! – то ли попросил, то ли приказал врач. – Спокойно, Андрей! Потерпи еще немного, сейчас антидот проделает свою работу до конца…

– Где я? – тихо спросил капитан, все же пытаясь осмотреться. – Что случилось?

– Ну, ты спросил, – театрально развел руки Анатолий, а за его спиной радостно загоготали другие члены экипажа «Осла». – Ну, спросил! Сам привез нас сюда, а теперь еще интересуешься: где?! Там, куда ты притащил!

– А… – в голове у Славцева будто что-то щелкнуло.

Он припомнил беспредельно рискованный переход от умиравшего грузовика на едва «живых» кислородных баллонах. Припомнил, как Лутченко отправил в анабиоз две трети экипажа, включая самого себя. Будто заново увидел рядом Карла-Хайнца Ризе с ножом в руках – и трясущиеся пальцы старшего механика, и его полубезумный взгляд. Вспомнил, как через «не могу», когда не оставалось ни глотка кислорода, сажал спасательный бот на какую-то неизвестную станцию.