Экипаж «черного тюльпана» - Александр Соколов

— Равняйсь! Смирно! — командую я экипажу. — Товарищ Генеральный секретарь Народно-Демократической партии Афганистана! Экипаж и самолет к вылету готов!

— Здравствуйте, спасибо, — сказал Кармаль и протянул мне свою сухую, маленькую ручку…

В салоне поджидает генсека Аня, здесь она встретит его и усадит. В буфете готовы цыплята, водка, коньяк, минералка. За Кармалем в самолет поднимаются афганский министр обороны, министр безопасности, женщина — член НДПА и соратник Бабрака, телохранители. Последние — рязанские парни в афганской форме, с короткими автоматами в руках.

Мы занимаем места в кабине. Первым запускается самолет «советников». Мы взлетим за ним следом, с тем чтобы самолет-лидер, без пассажиров, садился в Герате перед нами.

«Советник» выполняет роль подсадной утки. Кармаля ждут в Герате не только друзья, и если готовится жаркая встреча, то она будет не по адресу.

Все проходит без сучка и задоринки. Через два часа мы заруливаем за лидером на стоянку Герата. Кармаля встречают строй пионеров в галстуках, седобородые аксакалы.

Когда отрепетированные приветствия заканчиваются, Бабрак садится в машину, трогается. Взлетает пара боевых вертолетов, они будут сопровождать машины до города.

Около четырех часов нам предстоит торчать на сорокаградусной жаре. Местность здесь равнинная, продуваемая сухими, жаркими ветрами.

Толпы встречающих исчезают, маленькое здание аэропорта пустеет. Появляются два афганца в советских комбинезонах и в армейских афганских фуражках. Один из них несет большой поднос с нарезанной дыней. Рядом с золотистыми ломтиками лежат гроздья винограда, алеют разломанные на дольки гранаты…

— Ребята, — обращаюсь я к экипажу после того, как наши друзья уходят, — угощения употреблять строго-настрого запретили… Так что слюни наматывайте на кулачок.

— Командир, так давай отнесем подальше и выбросим мухам… Неужели все это время будем глазеть на поднос? — предлагает Игорь.

Веня стоит возле рампы, смотрит на стайку воробышков, забавно купающихся в пыли.

— Постойте! — кричит он, забирает с подноса ломтик дыни и аккуратно раскладывает его за рампой.

Воробьи весело нападают на лакомство. Где бы еще их так угощали? Разве что на базаре Герата. К дыне присоединяются виноградинки, потом кусочки граната.

Проходит минут пятнадцать, прежде чем Веня авторитетно заявляет: «Можно». Что может в жару сравниться с этим пиршеством?

…Мы с Аней сидим в кабине, и она засыпает меня вопросами: «А это что? А это зачем?»

— Послушай, у вас тут столько всего, как можно все это запомнить?

— Когда я был курсантом, нам инструктор говорил: «Ко сну готовясь и ото сна восстав — учи инструкцию, читай устав…» Всего, конечно, запомнить невозможно, но вот этот наш талмуд всегда под рукой.

Я протянул девушке толстенную «Инструкцию по технике пилотирования и летной эксплуатации самолета „Ан-26“».

— Очень интересная книга… Аня, тебе самой пришла в голову идея с коньяком?

— Нет, мне ваш механик сказал: «Командир когда глаз направит — посадка получается».

Аня появилась в кабине на высоте восьми тысяч метров с двумя фужерами коньяка и дымящимся кофе на подносе. Мы с Юрой взяли кофе, переглянулись и засмеялись. Анна растерянно моргала глазами.

— И куда же фужеры делись? Механик знал, что с ними делать?

— Да, он сказал: «Не пропадать же!»

Только сейчас медсестра, мечтавшая стать стюардессой, поняла, что ее разыграли. Она покраснела и пролепетала: «Командир, ты не ругай Игоря, теперь получится, что я подставила его…»

— Не волнуйся, — успокоил я девушку, — ничего страшного не произошло — стандартный ход «Е-2 — Е-4». Я их за сутки достаю десятки раз, им же такая возможность предоставляется реже…

Шутки шуточками, но один раз два моих «корешка» достали меня до печени… В Шинданте подошла ко мне девица с сумками, ей позарез нужно было в Кабул, хотя в списках, утвержденных начальником штаба, ее не было.

Уже в который раз я объяснял ей существующий порядок, и, кажется, она отстала, но потом я увидел, как она внимательно выслушивает Игоря и Веню…

Еще раз мне пришлось убедиться в том, что женщина носит в себе для мужчин один сокровенный смысл, и война, как ничто другое, срывает покровы и ломает все, чем в обычной, мирной жизни женщина прикрыта. Есть два варианта — или избежать трудностей, предлагая себя мужикам за льготы, или тянуть лямку, маяться, как все, раз и навсегда обрубив домогательства сильной половины, как это сделала Аня. Но Анна имеет на вооружении свою внешность. Она иногда достигает большего одной улыбкой.

Пассажирка-неудачница откровенно предлагала себя возле самолета… Украинка, видимо из деревни, с сильным акцентом и трогательной непосредственностью в глазах и без тени смущения: «Та, товарищ командир, та я ж на все согласная…» А метрах в пятнадцати от себя я видел две плутоватые рожи, корчившиеся от смеха. Ну кто, как не они, могли надоумить эту простоватую душу?..

— Да перестаньте вы, в самом деле. Черт бы вас подрал с вашим Кабулом! — заорал я. — Почему ваш начальник штаба не соизволил внести вас в списки?

— Та откуда ж я знаю? Пока я доберусь до этого начальника, вы улетите. А у меня отпуск сегодня начался…

Девицу я забрал под личную ответственность. В Кабуле мы устроили ее на транспортник, который летел в Союз. Думаю, что она добралась домой благополучно.

Но Веньке с Игорем я чертей навешал.

— А чего ты, командир, расстроился? — успокаивал меня Веня. — Как-то две у нас сидят в самолете, разговаривают, громко, не стесняются… Одна спрашивает: «За сколько дубленку покупала?» Вторая отвечает: «Хороший знакомый подарил. Фик-фик — и дубленка».

Таких шустрых здесь называли «чекистками», говорят, что некоторые из них зарабатывали прилично, уезжали в Союз, покупали дома, машины…

— О чем думаешь, командир? — Аня знакомилась с инструкцией и теперь захлопнула ее. Неужели ей интересна эта проза?

— О том, как людей приспосабливает жизнь, как странно они могут решать проблему выживания… У летчиков есть даже специальный предмет, который называется «Выживание». Например, в глухой тайге или пустыне — тут целая наука.

— А вот я не хочу выживать. Я хочу просто жить. Верь или не верь, но если бы я не была здесь — то так и не узнала бы ничего о жизни…

— Мне кажется, что это я понял, как только увидел тебя.

— Когда, в самолете?

— Я видел тебя раньше…

Цирковое представление окончилось только после того, как последняя машина из кортежа Кармаля исчезла из поля нашего зрения. Генсек опять сказал «спасибо» по-русски, сунул на прощание свою птичью лапку и скрылся в машине вместе с худенькой женщиной, членом НДПА, однажды прикрывшей Бабрака своим телом. Чем там было прикрывать? Говорят, из нее извлекли две пули…

Какая притягательная сила скрывается в этом маленьком человеке, сумевшем увлечь за собой часть афганского народа?

Кармаль отказался от коньяка, но несколько рюмочек русской водки, пока мы летели, выпил.

Сафонов бегал возле самолета в состоянии радостного возбуждения. Все окончилось благополучно.

Подошел к нам. «Командир, все отлично, молодцы. Дайте, я вас фотоаппаратом по морде щелкну», — лихо шутил он.

Мы собрались возле крыла, он «щелкнул» нас и исчез в «газике».

Нам оставалось зарулить на свою стоянку, вымыться в душе, и можно было допивать коньяк и водку — остатки с барского стола.

Что же произошло на командном пункте, почему подготовка к ответственному вылету была превращена в цирковое представление?

Оказывается, план полета на Хост — не ошибка, а дезинформация для противника, выдуманная каким-то дальновидным умом. Оповестить же командира полка должен был накануне вылета офицер, по какой-то причине так и не доехавший до аэродрома…

Вечером в коридоре модуля мы столкнулись с Володей Дружковым.

— Пойдем, Дрозд ко мне, по пятнадцать капель, за наш день рождения…

— Какой день рождения?

— Забыл? А я помню.

Мы сели за их дощатый стол, и я заметил, что Вовка, как мы выражались, уже солидно «принял на грудь». Он наклонился к моему уху и стал по секрету сообщать, что его «пасут» в Джелалабаде и что, в конце концов, обязательно там завалят. Об этом он повторял мне уже в который раз, и я подумал, что это — его конек. Каждый садится на свою «лошадь», когда переберет. Я постарался перевести разговор на другую тему и сказал ему, что я больше не шеф-пилот…

— Как? — удивился Володя. — Да у тебя на лице написано: шеф, значит, быть тебе им всю жизнь.

— Как видишь… Чем-то не пришелся командарму. Прошлый раз в Ташкенте опоздали, приехали в Тузель уже после него. Большаков заставил написать объяснительную. Теперь я на «двадцатке», на «грузовике».