Опасная связь (СИ) - Джолос Анна

— Та ладно.

— Твоя мама. Она… — выдерживаю паузу.

— Умерла несколько лет назад, — и вроде голос звучит абсолютно ровно, но в глазах улавливаю глубокую печаль и тоску.

— Но отец ведь есть?

Помню, что парни после обстрела дома в Жулебино обсуждали его личность. Вроде как хотели обращаться к нему за помощью.

— Уважение к нему давно потеряно. Так что тоже можешь вычеркнуть, — равнодушно поясняет Илья.

— Понятно, — расстраиваюсь по-настоящему. Не стоило мне начинать этот неудобный диалог.

— Как тебе Москва? По-прежнему не нравится?

— Ваще не мое, — твердо заявляет он.

— Обустроились уже?

— Типа того.

— И с кем живешь? С друганами своими? — кормлю его куриными стрипсами и картошкой. Молча кивает, выражая согласие. — Всей братвой сюда переехали, значит…

— Кто хотел, тот двинул со мной.

— И чем заниматься собираетесь? Грабежами? Разбоями? Или чем похуже? — учительским тоном строго осведомляюсь я.

— Не суй свой курносый нос, куда не следует, Сань, — отрезает сухо.

— Прекрасно!

Обидеться не успеваю, детский визг на пару секунд отвлекает меня от нашей беседы.

— Че орут?

— Там склон крутой. Такой, знаешь, опасный, не для слабонервных. Мне не разрешали в детстве с него кататься, хотя мы с родителями частенько сюда приезжали.

— Погнали, посмотрим, — поднимается вместе со мной, едва стакан с недопитым кофе успеваю на стол поставить.

— Погоди, ну куда! Илюх! — возмущаюсь, мотыляя угами.

— Расслабься. Ты ж любишь веселиться, Рыжая!

Что имеется ввиду понимаю уже оказавшись на вершине спуска. Я и забыла, насколько впечатляюще это выглядит. Не каждый взрослый по этой лихой горке съедет, а вот детям только волю дай.

— Пацаны, одолжите транспорт. Снегурку хромую прокатить, — адресует свою просьбу компании зависающих у склона подростков.

— Пятьсот, — лениво пожевывая жвачку, выдает самый высокий из них.

— А ты не обалдел ли? — ругаюсь, пока Паровозов интенсивно шарит по карманам.

— Да эт еще по-божески, — открывает рот его сосед.

— На, торгаш малолетний, — Илья протягивает ему свернутые купюры.

— Здесь триста пятьдесят, — недовольно подсчитывает мальчишка.

— Последние отдаю, ушлый.

— Тогда стрельни сигарет. Я видел, у тебя есть, — настырно требует тот.

— Еще чего! Не вздумай подсаживать их на эту отраву! — выдергиваю пачку, перекочевавшую к малолеткам. — Легкие береги, дурень! И радуйся, что вообще денег дал. Мог бы отжать и все. Он такой, да, — рассказываю я юному бизнесмену, пока мы наблюдаем за тем, как здоровенный Паровозов усаживается в огромную разноцветную таблетку-льдянку.

— Саня, давай сюда, — хохотнув, зовет меня этот чиканутый.

— Ты спятил? А моя нога? — ковыляю к таблетке.

— Харэ ломаться, Бесстыжая. Ты ж хотела. Прокатимся с ветерком! — улыбается и ловит меня за руку.

Качаю головой, осознавая идиотизм этого поступка, но зачем-то выполняю то, что говорит. Ведь противостоять его дурному задору попросту невозможно…

Глава 18. Подстилка

— Итак, самая большая мышца в теле человека…

— Ягодичная, — выкрикивает с места Родионова.

— Ага, та самая, которая у тебя слаборазвита, — комментирует ее ответ Бондаренко.

— Зато у нее интеллект развит на максимум, в отличие от некоторых одноклеточных, — не могу не вмешаться я.

— Захлопнись, заморыш конопатый, — бросает, не поворачиваясь.

— А если нет, то что? — уточняю с вызовом.

— Найду способ тебя заткнуть, — обещает он мне.

— Можешь начинать искать, — фыркаю я.

— Так! Тихо! Угомонились! Не устраиваем базар! — биологичка раздраженно хлопает в ладоши. — Продолжаем занятие. Самая большая мышца в теле человека — ягодичная. Верно, Оксана. А самая маленькая, Беркутов?

— Стременная. Находится во внутреннем ухе.

— Ну-с, меня радует, что ваше внимание сконцентрировано не только на Лисицыной, — колко подмечает она.

— Только на ней. Остальное фоном, — всерьез заявляет Рома, приобнимая свой «трофей».

— Тогда, возможно, ваша… пассия подскажет мне ответ на следующий вопрос? — Марина Альбертовна строгим взглядом сканирует раскрасневшуюся Аленку. — Какая мышца никогда не отдыхает?

— Сердечная, — с явным облегчением выдыхает смутившаяся в край девчонка. — Сокращения этой мышцы непроизвольны по своей природе, то есть человек не может их контролировать.

— Как не может Беркутов контролировать свои поползновения к вам… — язвительно добавляет от себя учительница, и по классу прокатывается волна смешков. — Нонсенс! Мир перевернулся с ног на голову! Что общего? Прямо уму непостижимо.

— Так давайте постигать биологию, а не лезть в личные взаимоотношения ребят.

— О, Харитонова! — плавно разворачивается ко мне «Титаник», затянутый в малиновый брючный костюм. — Так мне не показалось? Вы и правда соизволили проснуться?

Вскидываю бровь и упрямо выдерживаю ее насмешливый взгляд.

— Итак, Александра, какая мышца постоянно находится в напряжении?

Пока я раздумываю, она переключается на Пилюгина, увлеченного стрелялкой в телефоне.

— Мозг? — предполагает тот, почесывая репу.

— Разочарую вас, Пилюгин, мозг — не мышца, а орган, состоящий из набора нейронов. Но да, конкретно вам, не мешало бы напрягать его хотя бы изредка.

Одноклассники снова смеются.

— Мышцы глаз. Чтобы сохранить ясность, фокус и остроту зрения, глаза должны непрерывно двигаться, — рассуждаю я вслух.

— Ну допустим, — снисходительно кивает она. — А кто назовет самые сильные мышцы? Может, заскучавший Абрамов?

— Может, — лениво отзывается Кучерявый Ян.

— И? — Альбертовна выжидающе на него смотрит.

— Челюстные.

— Доказано, что наибольшая мощность сокращения жевательного аппарата составляет почти четыреста килограммов! — поправляя очки, умничает Цыбин.

— Нудный душнила, — глядя на него, морщит нос Купцова. — И как таких земля носит…

Пока опросом донимают третий ряд, я снова возвращаюсь к своему занятию. Смотрю в окошко. За стеклом разыгралась сумасшедшая метелица. Прямо как в тот вечер…

Непроизвольно улыбаюсь, вспоминая, как мы с Паровозовым летели с заснеженной горки. Вот где адреналинище! Я визжала на весь парк, потому что к середине «трассы» наша таблетка набрала нешуточную скорость. Мы неслись по склону в лучших традициях бобслея и зафиналили четко в высоченный сугроб, лихо протаранив его с разгона.

Илья хохотал, а я плевалась снегом, выбираясь из белого плена. Так сильно шандарахнуть его захотелось! За то, что вздумал насмехаться надо мной.

Полезла на него с твердым намерением отвесить леща, однако эту неравную борьбу проиграла, по итогу оказавшись снизу. Под ним. И нет, в этот самый момент он меня не поцеловал, как вы успели нафантазировать. Хотел, точно хотел! Но опять этого не сделал! По-хулигански надвинул шапку мне на глаза и отпустил. Ну что за на фиг!

В общем, я глубоко обижена, ведь на прощание тоже досталось лишь крепкое объятие. Почти дружеское, кстати, если бы не интимный шепот на ухо. И тут… с какой стороны посмотреть. Говоря по правде, фраза «увидимся, Сань» — не совсем то, что я ожидала услышать. Поэтому в следующую секунду и «взбрыкнула», выражаясь его же словами. Горделиво вздернув нос, заявила, что еще не решила, надо оно мне или нет.

— Саш… — улавливаю голос Камиля, сидящего справа от меня.

— М? — поворачиваюсь к нему и только сейчас до меня доходит, что внимание класса сосредоточено исключительно на моей скромной персоне.

— Вы, барышня, не о медали, я так понимаю, грезите? — ядовито осведомляется Альбертовна.

— Точно не о ней, — подтверждаю ее мысль.

Лисицына в шоке округляет глаза.

— Харитонова, вы меня удивляете и, отнюдь, не приятно, — хмурит белесые брови товарищ-педагог.

Бесстрастно пожимаю плечом. К счастью, ее дальнейшие разглагольствования заглушает пронзительный звонок. Одна из тех дурацких, общеизвестных мелодий, приевшихся до оскомины.