Опасность сближает (СИ) - Екатерина Лазарева

— Забудь.

Наверное, если бы я не услышала до этого, как этот парень, рискуя собой, стремится меня уберечь от возможных последствий; отреагировала бы на тон как минимум недовольством. Но я слышала, а потому даже в этом его предостерегающем давящем взгляде вижу заботу. Которая, кстати, не бесит. Наоборот… Обо мне искренне беспокоятся. Приятно всё-таки.

Хоть и неуместно. О моём участии всё равно узнают, если захотят. Учитывая, что те типы влиятельные, копаться наверняка будут со всех сторон.

— Нет, нужны, — настаиваю. — Это сделает версию обвинения более убедительной.

Давид качает головой, ничуть не смягчая взгляд. Но всё-таки неохотно поясняет — понимает же, что не отстану, не он один из упрямых:

— Мой юрист хочет вообще всю правду вывалить, в том числе про мой план. Мол, вины с них это не снимает, а так даже при желании докопаться до нас адвокаты ублюдков не смогут цепляться за, например, моё боевое прошлое.

«Боевое прошлое», значит? Что ж, неудивительно. Дерётся Давид и вправду профессионально, и мне даже интересно, откуда такие навыки.

Но сейчас важнее другое. План юриста не только неплох, но единственный приемлемый вариант. При любых других посыпаться много чего может, а учитывая, что желающие оградить ублюдков уж точно будут…И не самые простые желающие…

— Значит, без моих показаний тут никак. Я должна подтвердить, что в первый более продуманный раз твой план сорвался и почему. Записи с тех камер наверняка тоже обнародуют.

И не факт, кстати, что сторона обвинения. Адвокаты ублюдков тоже могут найти повод, как обыграть их в свою пользу. Разве Давид не понимает, что в такой ситуации лучше ничего не замалчивать⁈

— Я против того, чтобы ты была в этом деле, — бескомпромиссно заявляет он.

Подавляю порыв выпалить, что это не ему решать. Теоретически я и вправду могу каким-то образом узнать, кто там ведёт это дело и просто дать показания. Но делать это за спиной Давида будет, во-первых, сложно, а во-вторых, не хочется. Всё-таки он искренне волнуется. Как-то даже неправильно будет так поступить, тем более, он спас меня вчера.

— Я слышала, — мой голос звучит настолько мягко, что чуть ли не ласково. Давид меняется в лице: уже не такой хмурый, скорее напряжённый и внимательный у него взгляд. Почти не моргает причём. Прочистив горло, добавляю как можно решительнее, без лишней сбивающей с толку, видимо, обоих теплоты: — Но я готова. Уверена, рисков никаких. Их посадят.

— Рисков дофига, — тут же возражает Давид.

И, наверное, ему виднее. Он всё это запланировал и взвесил от и до. Но всё же… Я правда верю, что всё может получиться. И наверняка в глубине души Давид тоже. Просто… Кажется, я действительно для него многое значу, раз даже в этом случае ограждает меня. Готов оказаться в проигрышной позиции, лишь бы не рискнуть мной хотя бы минимально?

Смесь почти что благодарности с накатывающем раздражением от его непрошибаемости сбивает с толку.

— Давид, пожалуйста, — в итоге не нахожу ничего лучше, чем просить, заглядывая в глаза. — Я хочу помочь. И так уже помешала.

Отдаю себе отчёт, что снова обращаюсь к нему почти нежно, да ещё и умоляюще. Но что поделать, если это, возможно, моя единственная возможность достучаться до него? Ведь смягчается от такого тона мгновенно. А я ещё и смотрю наверняка жалобно, намекаю на своё чувство вины по поводу испорченной первой реализации его плана. Хотя на самом деле виноватой себя не считаю — Давид правильно тогда сказал, мотивы у меня были благородные, а это просто дурацкое стечение обстоятельств.

Смотрим друг на друга. Выдерживая испытывающий взгляд, прикидываю, стоит ли ещё что-то добавить, или лучше не нарываться. В итоге всё равно не успеваю — заговаривает Давид.

— Убеди меня, — нахально предлагает.

Аж глаза распахиваю, таращась на него. Что это за внезапное заявление? Ещё и блеск в глазах наглый. Я ведь тут как бы с благородными порывами, а Давид…

Открыто пользуется ситуацией. Дразнится. Испытывает.

— Что? — скептически переспрашиваю. — Убедить, чтобы помочь тебе?

Просить его, чтобы милостиво разрешил облегчить ему же участь? Я правильно понимаю? Хотя уже мало что вообще понимаю, если честно. Лишь в очередной раз офигеваю от Давида. Разве что это такой способ усложнить мне задачу, чтобы отступила. И ладно уж, неплохой, хоть и бесящий.

— Да, — ничуть не теряется Давид. — Докажи, что тебе это важно.

Смотрит серьёзно, в голосе ни намёка на иронию. Даже если он забавляется, то умело это маскирует. Реально ведь на своём стоит.

Подавляю порыв сказать, что после таких вот его выкрутасов уже не так важно. Резко вспоминается серьёзность ситуации и то, как Давид готов рискнуть всем, лишь бы меня оградить от неё.

— С какой стати? — всё-таки недовольно спрашиваю.

А он невозмутимо пожимает плечами:

— Ну раз нет, так в чём вопрос, — и пытается меня обойти, что я инстинктивно не позволяю.

Становлюсь на его пути и когда шагает вправо, и когда влево. Вообще-то при желании уйти Давид с лёгкостью бы просто отодвинул меня в сторонку, или даже напролом пошёл бы. Но вместо этого он с ухмылкой и многозначительным блеском в глазах останавливается напротив, вопросительно вскинув брови.

Даёт понять, что ждёт моих объяснений или вот прям сразу доказательств. Как будто сам не понимает! Стала бы я с ним вообще тут зависать, не будь это важно мне, блин.

— Ты… — с каким-то беспомощным негодованием начинаю и осекаюсь, понимая, что этот придурок от своего не отступит. — Ты нормальный вообще?

— Вполне. Я не хочу тебя вмешивать, потому что беспокоюсь о тебе. Потому что мне не всё равно на твоё благополучие. Потому что ради него я готов подставляться сам, снова и снова.

С каждым словом Давид говорит всё серьёзнее и решительнее, открыто давая понять, насколько ему важно. Его слова отзываются во мне чуть ли не жаром по телу, увеличивая сердцебиение. Ещё этот неотрывный взгляд в глаза…

Сглатываю. Он ждёт от меня подобных слов?

Самое странное, что я ведь чуть ли не формулирую их в мыслях. Пусть и не настолько громкие, ведь подставляться ради него, да ещё снова и снова не собираюсь. Но всё же размышляю, как мягко донести до него, что мне тоже не пофиг на его благополучие. И главное, почему. Сказать как-нибудь так, чтобы не возомнил себе лишнего, но внял.

Хмурюсь собственным мыслям. Ну вот, несколько слов Давида — и