Практическая магия - Элис Хоффман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уж не настолько мне плохо с такими волосами, — говорит Кайли, когда они садятся в «хонду». — Не вижу, что мы такого страшного натворили.
Она сидит одна на заднем сиденье, охваченная новым, непривычным чувством. Ноги сзади не помещаются, ей приходится сидеть сложившись пополам. Еще немного, кажется, и ей ничего не будет стоить выскочить из машины и уйти прочь. Начать новую жизнь и даже не оглянуться назад.
- Возможно, подумаешь хорошенько — увидишь, — отзывается Салли. — Разума у тебя побольше, чем у твоей тети, а значит, и больше шансов осознать свою ошибку. Одним словом, подумай.
Кайли так и поступает, и, по ее заключению, единственное, к чему все это сводится, — зловредность. Никто, кроме Джиллиан, не хочет видеть ее счастливой. Никого больше это не трогает.
Всю дорогу они едут молча, но, когда подъезжают к дому и идут к парадной двери, Антонии становится невмоготу помалкивать в тряпочку.
— Выглядишь как дешевка, — шепчет она Кайли. — И знаешь, что хуже всего? — Она выдерживает паузу, словно страшась произнести проклятие. — Ты в точности похожа на нее.
У Кайли щиплет глаза, но она не боится дать сестре сдачи. Да и с чего бы ей бояться? Антония сегодня какая-то бледная, волосы — сухие, точно копна кроваво-рыжей соломы, схваченной заколками. Далеко не красавица. И не такая важная персона, какой себя всегда выставляет.
— Ну и замечательно, — говорит Кайли. Голос ее слаще меда, он журчит как ручеек. — Я очень рада, если похожа на тетю.
Салли слышатся опасные нотки в голосе дочери, но тринадцать лет — вообще опасный возраст. Возраст, когда девочке легко сорваться, когда хорошее без всякой видимой причины может обратиться в дурное, и стоит тебе лишь зазеваться, как проворонишь своего ребенка.
— Ничего, — говорит Салли. — Сходим с утра в аптекарские товары, подберем каштановый тон, и будет вполне приличный вид.
— По-моему, это мне решать. - Кайли сама себя не узнает, но сдаваться не собирается.
— Я так не считаю, — говорит Салли.
У нее спирает дыхание. Ей хотелось бы не стоять столбом, а сделать что-нибудь — отшлепать Кайли или сгрести ее в охапку, но она знает, что ни то ни другое невозможно.
— Что ж, очень жаль, — говорит ей на это Кайли. — Потому что это — мои волосы.
За происходящим с широкой усмешкой наблюдает Антония.
— Тебя это что, тоже касается? — говорит ей Салли. Подождав, когда Антония скроется за дверью, она обращается к Кайли: — Мы это завтра обсудим. Ступай-ка в дом.
Небо над ними бездонное, темное. Показались первые звезды. Кайли мотает головой:
— Не пойду.
— Прекрасно, — говорит Салли. Голос у нее срывается, но осанка остается прямой и твердой. Все последние недели она боялась, как бы Кайли не прельстилась беспечными повадками Джиллиан, как бы не повзрослела раньше времени. Салли была намерена проявить понимание, отнестись к поведению дочери как к ступени роста, чему-то преходящему, но теперь, когда ее опасения сбылись, она сама поражена силой своего гнева. «И это после всего, что я для тебя сделала! — засело где-то у нее не только в мозгу, но, что гораздо хуже, и в сердце тоже. — Если ты предпочитаешь провести свой день рождения подобным образом — ради бога».
Салли входит в дом, и дверь с легким шипением плавно закрывается, щелчок — и она закрыта. Кайли прожила под этим небом тринадцать лет, но лишь сегодня по-настоящему видит, какие на нем звезды. Она сбрасывает туфли, оставляет их на парадном крыльце и идет в обход дома на задний двор. Никогда еще сирень в ее день рождения не стояла в цвету, и она это воспринимает как хорошую примету. Кусты сирени разрослись так пышно и густо, что ей приходится нагнуться, проходя мимо. Всю жизнь она старалась равняться на старшую сестру; теперь с этим покончено. Таков подарок, который сделала ей сегодня Джиллиан, и за него она всегда будет благодарна.
Случиться может решительно все. Теперь Кайли это понимает. Газон усеян светлячками, он отдает дневное тепло. Кайли протягивает руку, и светлячки садятся ей на ладонь. Она их стряхивает и, глядя, как они разлетаются по воздуху, думает, не дано ли ей нечто такое, чего нет у других. Она не знает, как это назвать, — чутье или дар предвидения. Может быть, то, чем она наделена, — просто способность уловить, что в чем-то совершилась перемена и продолжает совершаться сейчас, под этим темным и звездным небосводом.
Кайли всегда умела видеть людей насквозь, даже тех, кто закрыт наглухо. Но сейчас, когда ей исполнилось тринадцать, этот слабенький дар окреп. Весь вечер она видела, как от людей исходят разные цвета, словно они отсвечивают изнутри, наподобие тех же светлячков. Зеленую кромку зависти, окаймляющую ее сестру, черный ободок страха у матери, когда та увидела, что она больше похожа на женщину, а не на девочку. Это цветовое окаймление для Кайли так вещественно, что она попробовала протянуть к нему руку и потрогать, но цвета растворяются в воздухе и исчезают. И вот сейчас, стоя на заднем дворе своего дома, она видит, что у кустов сирени, у этой красоты, тоже есть свой ореол, и, как ни странно, очень темный. Он лилового цвета, но с багрянцем, как у останков, обагренных кровью, и струится кверху, словно пар.
Внезапно Кайли больше не чувствует себя такой уж взрослой. Ей хочется оказаться сейчас в своей постели, она даже ловит себя на мысли, что хорошо бы повернуть время вспять, хотя бы ненадолго. Но только такому не бывать. Что сделано, то сделано. Нелепость, вероятно, но Кайли готова дать слово, что здесь, во дворике, присутствует кто-то посторонний. Она пятится к двери, поворачивает ручку и перед тем, как зайти внутрь, оглядывается и видит его на дальнем краю газона. Кайли смаргивает, но нет, все правильно, он по-прежнему там, под шатром сирени, и, похоже, это такого сорта мужчина, с каким, если ты в своем уме, не захочешь столкнуться такой вот темной ночью. Хватает же наглости, — расселся в чужом дворе, как у себя дома. Но ясно, что такой, как он, не будет считаться с приличиями и правилами поведения. Уселся и ждет, а нравится это Кайли и прочим или не нравится, не имеет значения. Сидит, и хоть бы хны — любуется ночью, широко открыв изумительные холодные глаза, готовый приблизить для кого-то час расплаты.
ЯСНОВИДЕНИЕ
Если женщина попала в беду, ей следует для защиты всегда носить голубое. Голубые туфли или голубое платье, свитер, лазоревый, как яйцо малиновки, или косынку небесно-голубого цвета. Атласную ленточку, аккуратно продернутую сквозь белую кружевную оторочку комбинации. Все годится. Другое дело, если свеча горит голубым пламенем, — это как раз не к добру, это значит, что в твоем доме завелся дух. А если свечка каждый раз, как зажжешь ее, горит неровно, то гаснет, то снова вспыхивает, — это, стало быть, дух обживается в доме. Обволакивает своей субстанцией мебель и половицы, осваивается в стенных шкафах и чуланах — жди теперь, что скоро начнет дребезжать оконными стеклами и скрипеть дверьми.