Алый чиж (сборник) - Андрей Анисимов

Вечером я зашел к Боре Шальнову. Боря жил на третьем этаже в нашем подъезде. Я с ним с удовольствием иногда болтал на лестничной площадке перед сном. С Борей приятно потрепаться и выкурить по сигарете. С Шальновым мы дружили со школы, пока я не удрал в музыкальную. Я рассказал приятелю, что мы продаем квартиру.

– И вы тоже? Где собираетесь жить? – вовсе не удивился Боря.

– Вчера ездили по новым районам. Пять квартир посмотрели. Все на одно лицо…

– В нашем подъезде скоро москвичей не останется. Наверху банкир из Тюмени сразу две квартиры купил. Стены ломает, ремонт полным ходом… На втором дамочка из Казани въезжает. На пятом Щербаковы тоже свою квартиру продают какому-то кавказцу. Я этого кацо видел. На смотрины с охраной приезжал. До смешного времени дожили… Не Москва, а прямо Чикаго.

– А вы свою продать не думаете? – спросил я и потянулся за второй сигаретой.

– Уже продали. Только хозяин пропал. Не знаем, что теперь делать, – сказал Боря и поглядел на меня долгим печальным взглядом.

– Боря…

Я хотел расспросить соседа поподробнее, но Боря погасил сигарету об батарею и ушел спать. После разговора у меня осталось тяжелое чувство. Я вернулся домой. Хотелось уснуть. Меня утомили ночные бдения на кухне в последние дни. Но лечь не удалось. У нас в гостях пили чай Людвига Густавовна Рэй с дочерью и племянницей. Возраст Людвиги Густавовны составлял одну из тайн этой загадочной женщины. Я только знал, что она преподавала в консерватории еще во времена учебы моей мамы. Дочь и племянница выглядели так же неопределенно. Если не знать, что одна из женщин-мать, другая дочь, а третья племянница – всех троих легко принять за сестер. Людвига Густавовна курила папиросы «Казбек». Несколько окурков с остатками помады уже валялись в пепельнице. Сильный запах «Казбека», парфюма и пудры расползался по квартире. Кроме чая дамы пили ликер. Людвига Густавовна без ликера и шоколада в гости не ходила. Женщины вели активную беседу. Папа сидел, уткнувшись в рекламный еженедельник, и в разговоре не участвовал.

– Ты возмужал, Женя, – сказала Людвига Густавовна басом. – Я тебя год не видела… Продаете квартиру?

– Мы с родителями так решили, – ответил я.

– Из наших знакомых Раевские и Гриничи поступили так же… – вставила дочь.

Племянница состроила мне глазки и глотнула ликеру:

– Хотите рюмочку?

Я отказался: редко пью. Людвига Густавовна резко вскинула головку:

– А я люблю выпить! Твоя мама знает… Теперь проклятый возраст во всем ограничивает. Приятных вещей на свете остается все меньше.

– Зачем ты так говоришь?! – возмутились дочь и племянница. – Правда, Вероника, мама прибедняется? Представляете! Маман три месяца назад устроилась на работу.

– Куда, если не секрет? – спросил папа, приспустив газету.

– В казино, голубчик… В казино. На старости лет пустилась во все тяжкие…

Я не удержался и спросил Людвигу Густавовну:

– Вы играете в рулетку?

– Помилуй, Женя, чтобы играть в рулетку, нужны средства. Я работаю шпионкой.

Мама и я вытаращили глаза. Папа отложил свой еженедельник:

– Мадам, наверное, шутит?

– Нисколько, – произнесла Людвига Густавовна, очень довольная произведенным впечатлением. – Верунчик, помнишь, что я преподавала в консерватории?

– Конечно. Итальянский язык вокалистам, – ответила мама.

Людвига Густавовна залпом допила рюмку:

– Я вам доверюсь, как близким людям… Сначала меня пригласили прочитать лекцию о хороших манерах. Наше казино – предприятие совместное. Полдоли у итальянцев из Милана, братьев Сагетти. Знаете, теперешняя золотая молодежь не всегда отличает вилку от ножа. Когда я им сообщила, что рыбу ножом не режут, мне не поверили…

– Да, с воспитанием у них трудности, – согласилась мама. – Покупатель нашей квартиры, он себя Вадиком называет, на прощание сует мне руку первым!

– Вадиком? – переспросила Людвига Густавовна. – Любопытно… Так на чем я остановилась?

– На манерах, – подсказала племянница и положила в рот изрядный кусок шоколада.

– Сперва я объяснила, что дичь едят руками. Для рыбы и котлет существуют специальные вилки. С трудом вбила им в головы, что ложки, которыми хлебают, извините, суп, отличаются от десертных. Ложечки для чая и кофе тоже имеют разницу в размерах и форме, и так далее. Мне поручили воспитание прислуги казино. Определили сто долларов в месяц. Для меня это большие деньги. На пенсию я не могу себе позволить и приличного парфюма. Месяц я проработала. Кое-чему ребят научила. А однажды случайно Присутствовала на встрече своего мальчика-начальника с итальянскими партнерами. Вы не поверите, два жирных макаронника откровенно жульничали! Я не выдержала. Под приличным предлогом отвела своего мальчика в сторону и объяснила, как итальяшки с ним плутуют.

– Вы смелая женщина, Людвига Густавовна, – сказал папа. – За такой поступок можно получить неприятности.

– Голубчик! – Людвига Густавовна потушила очередной окурок в пепельнице. – В моем возрасте чувство страха притупляется наряду с другими… и кому нужна старая карга?!

Присутствующие стали дружно стыдить Людвигу Густавовну, уверяя, что она молода и прекрасна. Старуха снисходительно улыбнулась:

– После того случая мне предложили новую работу. Теперь, господа, я веду жизнь заправской одалиски. В полдень просыпаюсь, в обед завтракаю, к десяти иду на работу и возвращаюсь к рассвету.

– Такой режим может сказаться на вашем здоровье. Работать ночами вредно, – встревожилась мама.

– В моей возрастной категории говорить о вреде для здоровья просто комично… Наоборот, я стала себя чувствовать прекрасно. Появился азарт. Теперь я получаю четыреста долларов и имею три выходных.

– Оклад недурной, – согласился папа. – Но что входит в ваши обязанности?

– Голубчик, обязанности необременительны. Сижу, изображая Пиковую Даму. Эдакий декоративный атрибут казино с флером прошлого. Сижу с рюмкой ликера, раскладываю пасьянс и слушаю. Когда появляются хозяева с итальянской стороны, братья Сагетти, слушаю еще внимательнее. Вот и вся работа – обыкновенный шпионаж.

– Кто бы мог подумать?! – изумилась мама. – Людвига Густавовна – и шпионка!

– Верунчик, в нашей семье на хлеб зарабатываю я одна. Дочь со своим искусствоведческим образованием работу найти не может. Племянница гобеленами подрабатывает от случая к случаю… Так что кормилица я.

Все выпили за здоровье Людвиги Густавовны. Даже я не удержался и налил себе рюмку. Старуха достойно приняла всеобщее поклонение, раскланялась и заявила:

– Хватит заниматься моей персоной. Давайте поговорим о вашем покупателе. В казино месяц назад появился парень лет тридцати двух, по имени Вадик. Мне его представили как одного из новых совладельцев казино. Этот Вадик занял место корейца Кима. Два месяца назад Ким таинственно исчез. Ушел ночью прогулять собаку и не вернулся. Сидя мышкой за своим столиком, я, друзья, такого понаслушалась, чего ни в одном детективном романе не прочитаешь.

– Вадиков на свете много… – сказал папа.

– Пожалуй, – согласилась Людвига Густавовна. – Я вам сообщу, что мне известно о молодом человеке, а вы скажете, ваш это Вадик или не ваш.

– Я занимаюсь с его дочкой. Дочке восемь лет и зовут Элеонорой. – Мама думала, что бы еще такое сказать, и не нашла.

– Дочку я в казино не видела. В наше заведение-с детьми не приходят. Наш Вадик живет в Москве не очень давно. Он приехал с Западной Украины.

– Сходится, – сказал я. – И наш Вадик из Бендер. Его жена при мне сетовала, что ей в Москве не нравится – в Бендерах лучше.

– Мы сейчас его вычислим! – потерла ладошки Людвига Густавовна и затянулась папиросой. – Он ходит в синем пальто и носит радиотелефон в кармане.

– Они теперь все ходят с радиотелефонами. Слабая примета, – засомневался папа.

– Согласна, – задумалась Людвига Густавовна. – Есть еще один штрих: через каждые три слова повторяет «заметано».

– Точно, он! – обрадовался я.

– Похоже, – подтвердил папа, – очень похоже.

– Похоже?! – воскликнула мама. – Да он пришел ко мне с вашей, Людвига Густавовна, запиской!

– Ах я старая дура. Сама рекомендовала вам молодца, а теперь веду расследование… Чертов склероз… – Людвига Густавовна от смущения закурила новую папиросу.

– Дело не в возрасте. Я сам часто забываю самые простые вещи-.. – сказал папа, чтобы замять неловкость.

– Хорошо, голубчик, я постараюсь разузнать о возможностях и намерениях Вадика и через пару дней сообщу…

Распрощавшись с дамами, мы еще полчаса посидели на кухне. Мама мыла посуду. Мы с папой курили по «последней». С курением в нашей семье случился курьез. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я начал курить открыто при родителях. До этого смолил по подъездам. Первые три месяца моего открытого курения родители тихо и систематически меня изводили. В нашей семье не принято ущемлять права друг друга. Поэтому мама и папа ходили кругами, пытаясь действовать мне на психику незаметно. Папе антиникотиновая пропаганда давалась плохо, поскольку ему приходилось вести ее с сигаретой в зубах.