Бриз для двоих - Полина Поплавская

Он снимал дешевую квартиру на окраине города, по соседству с местной табачной фабрикой. Эмили появлялась там в его выходные, и в этой берлоге холостяка, с убогой мебелью и одноразовой посудой, недоеденными пиццами и пустыми пивными бутылками на столе, она была по-настоящему счастлива. Она боролась с этим безобразием, но с чрезвычайным трудом наведенное подобие порядка длилось недолго: стоило ей не появиться день-два, и Дик вновь приводил квартиру в более привычный для нее вид.

Виделись они практически каждый день. Муж Эмили полностью доверял ей, поэтому никогда не задавал вопросов, где она была и как провела день.

Она всегда сама делилась с ним всем, что казалось ей интересным. А теперь ей приходилось лгать, чтобы не заронить в нем подозрений своим молчанием. Впрочем, чем дальше, тем чаще она все же отмалчивалась. Ужин, обычно проходивший в оживленной беседе, теперь, бывало, походил на поминальную трапезу: муж внимательно посматривал на Эмили, пытаясь понять, что с ней происходит, а она избегала его взгляда и грезила наяву о своем любовнике.

Им не хватало встреч по выходным. Они не могли проводить вместе ночи, поэтому днем старались утолить ту любовную жажду, что одолевала их. Менялись места работы Ричарда – и менялись декорации их встреч. Сначала это была комната под самой крышей в автомастерской, где они познакомились, когда Эмили решила подлечить свой «ситроен», предшественник белого «фольксвагена». Потом – склад в магазине, где Ричард работал охранником. И, наконец, бесчисленные пустые помещения ремонтируемых квартир и офисов, откуда Эмили зачастую возвращалась с известкой в волосах и пятнами краски на платье.

Они напоминали двух сумасшедших. Едва появлялась Эмили, Ричард бросал работу, и они надолго исчезали. Затем он возвращался на рабочее место, а она, затаившись, ждала, когда он снова улучит момент, чтобы вернуться к ней. Конечно, они старались не привлекать к себе внимания, но это было невозможно. Косые взгляды, смешки и перешептывания стали неотъемлемым фоном их отношений. Но им это было почти безразлично. Они ни о чем не могли думать, кроме как друг о друге, о том моменте, когда их губы сольются, когда переплетутся тела и они вновь станут одним целым.

Муж Эмили был первым, кто почувствовал, что с ней что-то происходит, но последним, кто узнал, что именно. О его рогах судачил весь город, но он до самого последнего момента не ощущал их тяжести, предполагая все, что угодно, но только не то, что стал участником самой банальной и пошлой драмы.

Фейерверк страсти длился более полугода. Потом начался спад. Нет, Эмили была по-прежнему влюблена и готова отдавать себя без остатка, но Ричард… Он был ненасытен, и одной, пусть даже очень красивой и соблазнительной женщины ему было мало. Однажды Эмили обнаружила в его комнате чьи-то чулки, в другой раз от него исходил едва уловимый запах чужих духов… А главное, его глаза уже не вспыхивали так жадно, как это бывало прежде, его руки не торопились сорвать с нее одежду… Начались сцены ревности, упреки, слезы – словом, все то, что мужчина просто не в состоянии долго переносить.

Теперь Ричард встречал ее холодно и давал понять, что она отвлекает его от работы и компрометирует в глазах коллег и начальства. О том, что она давно уже погубила свою репутацию, он не вспоминал. Ведь она взрослая женщина, не правда ли? Так к чему строить из себя соблазненную школьницу? Эмили чувствовала его растущее раздражение, но ничего не могла с собой поделать: каждый день ему приходилось видеть ее заплаканные глаза, ее осунувшееся лицо. Ричард не был каким-то злодеем, и его чувство к Эмили было действительно серьезным. Но он не хотел менять свою жизнь, не испытывал желания снова связывать себя женитьбой и клясться в вечной любви и верности.

Они выходили на улицу, потому что он теперь предпочитал не афишировать их встречи перед коллегами, и Эмили начинала свой бесконечный, повторявшийся из раза в раз монолог, а Ричард молча курил, и лицо его было совершенно спокойным. По выходным она приходила к нему, как прежде, но теперь его часто не оказывалось дома. Эмили по привычке прибирала квартиру, что-то готовила (никогда прежде не занимавшаяся хозяйством, она за полгода научилась неплохо готовить), а потом ей не оставалось ничего другого, как только сесть за накрытый на двоих стол и, спрятав лицо в ладонях, горько расплакаться. Когда же она заставала Ричарда дома, он вдруг вспоминал, что ему необходимо срочно уйти, а на все ее расспросы бросал одну-единственную фразу: «Я никогда не отчитывался даже перед женой!» Эмили казалось, что ее Дика подменили другим человеком. Ведь тот, прежний, ее Ричард никогда бы не смог произнести подобное, да, он не слишком хорошо воспитан, но он никогда не был хамом. И у него не было от нее никаких секретов, она знала о каждом его шаге, они рассказывали друг другу о каждом часе, проведенном в разлуке… Тот Ричард любил ее, а этот… Он не гнал ее от себя и иногда даже занимался с ней любовью, а ей казалось, что пока он хочет ее, еще не все потеряно. Правда, в постели все теперь происходило не совсем так, как она представляла себе в грезах о возлюбленном. Секс имеет свою душу, а то, что происходило между ними теперь, больше напоминало гимнастические упражнения.

Возвращаясь домой, она бросалась на постель и рыдала: все, все кончено! Но ночь приносила с собой воспоминания и сны, переполненные недавним счастьем, и вновь оживала надежда, и Эмили просыпалась утром, почти уверенная, что все еще можно вернуть, что у них есть еще шанс… Его безразличие – только маска, говорила она себе. Она должна увидеть его еще раз. И никаких упреков! Что бы он ни сказал, как бы себя ни повел, необходимо делать вид, что все как раньше. Возможно, он только пытается укротить ее, подчинить себе. И она согласна подчиниться – лишь бы не потерять его… Эмили тщательно одевалась и старалась придать лицу беззаботное выражение, но все равно ее улыбка выходила вымученной, «все как раньше» – уже не получалось…

Наконец, сделав над собой невероятное усилие, она перестала ходить к нему. Она ждала, что Ричард позвонит – он не звонил. Иногда она приходила к его дому в тот час, когда он должен был возвращаться с работы и, спрятавшись за углом, смотрела, как он открывает дверь. Однажды она ждала его прихода дольше обычного и, конечно, стала строить совершенно определенные предположения, которые вскоре подтвердились: Дик пришел не один, а с молодой девушкой. Оба были заметно навеселе. В комнатке, по которой Эмили так успела соскучиться, включили музыку, которую никогда не включали при ней, – их с Ричардом вкусы и пристрастия были малосовместимы – и в окне заплясали тени. Эмили вышла из своего укрытия и, словно во сне, подошла к двери. Ей хотелось распахнуть ее, увидеть Ричарда и дать ему пощечину. Но это было так глупо: она ему не жена, он свободен, и у нее нет никакого права… Эмили достала ключ и повесила его на ручку двери. Дорогой она снова попыталась успокоить свою боль: он увидит ключ и поймет, что потерял ее, прошлое всколыхнется в его душе, он немедленно захочет увидеть ее, полный раскаяния и нежности…

В тот вечер она обо всем рассказала мужу. Нет, не обо всем – о том, что роман уже окончен, она не сказала. Тоска и отчаяние сводили ее с ума, а она говорила о том, что никогда еще не была так счастлива… Возможно, этим она хотела удержать ускользающую надежду. И в этот момент ей была почти безразлична та боль, что испытывал человек, с которым она прожила большую часть своей жизни. Она не смотрела в его глаза, не замечала его дрожавших губ, она упивалась своей болью…

Они уже давно не спали вместе. Для мужа у нее с некоторых пор появилась тысяча недомоганий, настойчивых рекомендаций и даже категорических запретов врачей… По-прежнему отгоняя от себя все недостойные Эмили предположения, он смирился с ее охлаждением и не переставал надеяться, что это временно, что это нервы, а может, она просто устала от него за эти годы и перерыв ей необходим. Он искал причины в себе и готов был обвинить себя в недостаточной внимательности, в том, что работа в последние годы зачастую не оставляла ему времени для полноценного общения с любимой женщиной. А главным, в чем он обвинял себя и что в его глазах оправдывало Эмили, было отсутствие детей. Жене уже тридцать восемь, а тоска по материнству может довести до нервного срыва любую женщину.

И только теперь он узнал правду, и все стало на свои места. В ту ночь, тщетно пытаясь заснуть, он впервые понял, что эта одинокая постель и эта тоска, высасывающая душу, – навсегда. И сознание того, что Эмили лжет, рассказывая о том, как счастлива с каким-то другим мужчиной, – а то, что она лжет, было очевидно для него – не доставляло ему никакого удовлетворения: он любил ее, и, может быть, ему было бы легче, если бы, причинив такую боль ему, она была действительно счастлива с другим.

Еще неделю они прожили вместе – вернее, под одной крышей – почти не встречаясь друг с другом. Эмили обедала в одиночестве. Правда, с некоторых пор она стала испытывать отвращение к еде, так что порой стол к обеду даже и не накрывался. Приступы дурноты делали ее существование просто невыносимым. Эмили думала о смерти, как об избавлении…