Коварство без любви - Лариса Соболева

Тактический ход потерпел фиаско! Этого предложения Юлик боялся больше всего на свете. Ну, один раз в неделю трахать старую блядь – куда ни шло. Но чтобы видеть ее изо дня в день без перерыва?! Нет, это невозможно! Этого ему не вынести! Однако она подыскала удобный момент – после его признания! Одно слово – сука!

– Понимаешь, Эра, – искал Юлик подходящие выражения, способные смягчить и оправдать отказ, – меня и так альфонсом называют. Мне неприятно, честно. Как у всякого человека, у меня есть самолюбие, пойми правильно. Если я переселюсь к тебе, то... будут говорить, будто я специально тебя обработал... позарился на твое положение... квартиру... и так далее. Не хочу, чтоб так думали. И в первую очередь ты... чтоб не думала. Я тебя действительно обожаю, знай это.

– Послушай меня, Юлик... – растрогалась Эра. – Пока ничего страшного не произошло. Анна видела тебя, но ведь и ты видел ее. Не понимаешь? Тебе надо первому рассказать следователю о том, что ты ее видел на сцене одну. Сам подумай, что она делала во время антракта за кулисами? Почему не торчала в гримерке, где ей положено торчать?

– Ты права, – улыбнулся Юлик, почувствовав, как сваливается гора с плеч.

Повеселела и Эра Лукьяновна, принялась посмеиваться над его страхами, несла околесицу про их «знойный роман», он не слушал. Освободившись от страха, Юлик, как вампир, скользил глазами по лицу, шее, груди Эры, выбирая место. Нож? Да нет, зубы. Его зубы отлично справились бы с этой задачей. Черт, вновь одолела тихая ненависть. Тихая? Внешне – да, но внутри она бурлит, клокочет, внутри ненависть имеет силу ядерного взрыва.

Эра уговаривала остаться, но Юлик позволил себе уйти. Попрощавшись, вышел на улицу, подставил свету руку с часами – половина двенадцатого. Бабушка вызвала такси и дала денег. Он достал полтинник, скривился: могла и больше дать. Юлик поправил кашне, застегнул пуговицы дорогого пальто, подаренного Эрой, и ждал такси.

Да, это он методично разрушал театр. Юлик успешно шел к главной цели – кабинету директора, и займет его тогда, когда полностью уничтожит труппу.

Шесть лет назад труппа выдвинула его на пост директора, под петицией мэру подписались почти все в коллективе. Он сумел убедить коллектив, что справится с должностью директора, но не убедил администрацию города, и в кресло залезла Эра Лукьяновна, а труппа покорно приняла решение Белого дома. За то, что не отстояли его кандидатуру, он ненавидел труппу, потому и расправлялся с ней безжалостно. Тех, кто отказался подписаться под петицией, впоследствии приблизил к себе, потому что врага желательно изучить со всех сторон и выявить его уязвимые места. Укрепив свои позиции в спальне Эры, Юлик хладнокровно переступил через друзей, прекрасно зная, что на подлость они не способны, только будут обороняться по мере сил. А он способен, он на все способен, это его преимущество. И когда в театре останется человек десять актеров, когда абсолютно все поймут, что ни одного спектакля больше не поставить с таким количеством, тогда и наступят долгожданные перемены. Труппу распустят. Кто будет виноват в развале театра? Конечно же, Эра Лукьяновна. Старушку скинут, а он займет ее место. За последние годы Юлик наладил связи в Белом доме, там есть кому замолвить за него словечко. Неважно, что театр перестанет выполнять свои функции, Юлик все продумал. Это будет гастрольный театр. Юлик станет приглашать готовые спектакли со звездами, пусть даже они халтуру привезут – все равно. Народ повалит на звезд, а не на то, что они там играют. И никаких забот, никаких склок, актеров и режиссеров. Полный покой и забитое до старости место! Когда же наступит этот благословенный день? Юлик уже ждать не в силах.

Сев в машину, кинул последний взгляд на окна Эры Лукьяновны. С каким удовольствием он смотрел бы на нее в гробу! А ведь нет худа без добра...

5

Сначала звонок проник в подсознание, не желавшее пробуждаться. Затем трезвон раздался в ушах. Карина протянула руку, не открывая глаз, пошарила по тумбочке, сняла трубку и поднесла к уху.

– Карина, это я, Лопаткин.

– Угу, – отозвалась она, продолжая спать.

– Карина, я умираю...

Она чуть приподняла одно веко, в щелочку рассмотрела светившиеся цифры на часах. Половина четвертого! Но у нее не нашлось сил разозлиться на Лопаткина, только пробормотала сонно:

– Коля, а ты не мог бы позвонить, когда умрешь?

– Каринка, мне плохо, мне очень-очень плохо. Я не могу жить.

– О! – застонала она, чувствуя, что сон убегает. – Коля, ты знаешь, который час?

– Карина, прости. Ты такая хорошая, я тебя очень люблю. Ты прости меня, Карина, я был свинья...

– Ты и сейчас свинья, – проснулась Карина, села на постели и включила настольную лампу. – А еще ты, Коля, пьяная свинья.

– Не угадала, – не обиделся Лопаткин. Он зануда, а обижаться не умеет. – Я трезв, как... ну, немножко выпил. Карина, если б ты знала, если б ты все знала...

– Тогда ты шизофреник, – начала злиться Карина, ведь теперь вряд ли удастся заснуть до утра. – И меня делаешь шизофреничкой, потому что спать не даешь.

– Карина, ты хорошая, ты поймешь... Тебе не говорила Ленка? Мы с ней были... ну, были с ней...

– Я слышу, – вздохнула она. – Вы были с ней.

– Ты не поняла. Мы спали с ней. (Карина непроизвольно присвистнула, окончательно проснувшись. Об этом Ленка ничего ей не говорила.) Ты не знала? Она тебе не сказала? А я хотел бы, чтоб она рассказала... всему свету. Я люблю ее, Карина. Но я ее потерял. Навсегда! Ее нет...

– Ну, ты, положим, многих любил. Это ничего. Не смертельно. Это пройдет.

– Не пройдет, потому что я еще и подлец, Карина.

– Ты только сейчас догадался? – Она взяла сигарету, закурила, не оправившись от шока: Лопаткин и Ленка? Чушь!

– Да, я был не достоин ее. Но она мне подарила целую ночь. Я был счастлив, как никогда, честное слово. А потом... потом... я... Карина, мне надо сказать тебе, только тебе, потому что это давит на меня. Я взвалил глыбу не по плечу, не понимаю, как это случилось, почему... Я убил Елену. Я ее убил...

– Коля, ты не шизофреник. Ты параноик, а это уже последняя стадия.

– Ругай, ругай меня, Кариночка. Ты все правильно делаешь, но ты не знаешь самого главного... Неделю назад мне принесли одну бумажку, Башмаков принес... Он уговорил меня подписать. Сказал, что это надо сделать, иначе без нашего ведома уберут, но... другим способом. А так, когда список обнародуют, профком отстоит при всех...

– Я ничего не понимаю в твоем бреде, – перебила его Карина. – Какой список? Что ты подписал? Выкладывай четко, без заморочек.

– Я подписал список на новое сокращение, – выпалил Лопаткин и зарыдал или имитировал рыдания. – В нем была Лена... всего пять человек... Карина! Карина, ты меня слышишь? Алло!

– Слышу, – ответила она после длинной паузы. – Значит, ты переспал с Ленкой, как утверждаешь, а потом подписал сокращение штатов, где стояла ее фамилия? Замечательно. Ты не подлец, ты мудак, Коля.

– Да, да, я знаю. Я сделал непростительную глупость, поверил... Но Башмаков сказал... будет совместное собрание художественного совета и профкома, где мы скажем свое слово...

– Ты его уже сказал, когда выводил свои закорючки, – без эмоций пробормотала Карина. – Кого еще выставили на сокращение?

– Сюкину Люсю и оставшихся пенсионеров. Я хочу умереть, Карина. Лены нет, я чувствую свою вину перед ней...

– Закрой рот, лопотун, – оборвала его она. – Ленка знала, что ты подписал ей приговор?

– Да, она узнала. Эти подлые твари показали ей список...

– Брось, ты такая же подлая тварь, поэтому, Коленька, не пыли зря. И как она отреагировала на твою подпись?

– Она... плюнула мне в лицо... Я этого никогда не забуду, никогда...

– Мало. Я бы тебя, говнюка, убила.

– Я себя сам убью. Я так решил.

– Да пошел ты к черту, Коля. Не звони мне больше.

Карина положила трубку, подумав, выдернула телефонный шнур из розетки. Легла. Но теперь не уснуть. «Лопаткин, сморчок паршивый, – негодовала она, – дожил до сорока лет и сохранил ум первоклассника! И этот урод переспал с Ленкой? Она же его терпеть не могла. Нет, быть того не может, не верю! Он придумал все, чтобы в своих же глазах подняться».

Коля Лопаткин был личностью не устоявшейся, сначала сделает, а потом думает. Но обычно все делал с выгодой для себя, а затем раскаивался, правда, раскаяния его слышали только те, кому он «нечаянно» сделал маленькую гадость. В основном Коля делал маленькие гадости, но все равно это омерзительно, потому что друг не должен делать ни маленьких, ни больших гадостей. А Коля себя называл другом Карины и ее мужа, другом Ленки. В сущности, его давно стоило прогнать, и это было бы справедливо. Но после очередного маленького предательства Коля приходил в дом и становился на колени в буквальном смысле слова. Раскаивался он искренно, посему его невозможно было выгнать, язык не поворачивался обидеть его. Вообще-то Карина выгоняла его не раз. Но он снова приползал.