Записки социалиста-революционера (Книга 1) - Виктор Чернов

Этим ответом Милюков весьма расхолодил марксистов и, наоборот, завоевал наши симпатии. Следующее собрание было посвящено прениям, так сказать, о политических задачах завтрашнего дня. Мы стремительно атаковали то, что называли "политическим {167} индифферентизмом" марксистов. Возможно, что нападки наши были слишком страстны и несправедливы. Московские марксисты только-только что начинали пускать корни в рабочих кварталах. Ясно было, что двинуть свои неокрепшие силы на борьбу с самодержавием с их стороны было бы в этот момент безумием. Необходимость заставляла их быть на первых порах скромными культуртрегерами научного социализма. Соответственно с этим они не возбуждали непосредственно особых тревог "охранки". Это было выгодное положение, и не было большого греха в стремлении его использовать.

Но ошибка многих, если не большинства, марксистов состояла в том, что это случайное и временное положение слишком давило на их мировоззрение. Явились разговоры на тему о том, что завоевание политической свободы есть, собственно, дело буржуазии, которую можно, пожалуй, поддержать в этом деле, но не слишком энергично, экономя силы для того, чтобы после победы не дать буржуазии монополизировать плоды ее. Что буржуазия захочет политической свободы и завоюет ее - в этом марксисты не сомневались. Среди них приобрела популярность крылатая фраза Плеханова из только что проскользнувших в Россию новых брошюр его: "в данный момент у буржуазии еще не атрофировались жабры, которыми она дышит в мутной воде абсолютизма, но у нее уже начинают развиваться легкие, требующие чистого воздуха политической свободы". Предлагалось не смущаться тем, что с виду "Колупаевы и Разуваевы так грубы и нелепы", ибо их нынешний облик есть нечто преходящее. Уже был в обращении афоризм, авторство которого, кажется, принадлежало П. Струве: "первый русский буржуа - это первый русский {168} европеец". Но, конечно, надо вооружиться терпением: европеизация русского государственно-политического строя усилиями русской буржуазии могла последовать лишь за соответственным развитием русского капитализма. Надо было "погодить"...

Вот это-то практическое заключение "надо погодить" и вызвало наши возмущенные протесты. Мы, уязвленные мефистофелевской иронией марксистов, получали возможность сами отплатить им той же монетой, высмеивая их надежды на конституционно-либеральное "просияние ума" Дергуновых, Разуваевых и Колупаевых. Мы, вечно попрекаемые идейным родством с В. В., возвращали марксистам их попреки назад: В. В. в то время тоже был изрядно аполитичен и индифферентен к резкой постановке вопроса и непосредственной борьбе с самодержавием за политическое освобождение России. Мы пошли дальше. Мы говорили марксистам, что они те же старозаветные народники, только навыворот: подменившие в народническом построении мужика фабрично-заводским рабочим. Даже культуртрегерское вырождение эпигонов народничества приводилось нами в аналогию с культуртрегерским уклоном первых марксистских пропагандистов в рабочих кварталах.

В заключение прений, прошедших для нас крайне удачно, марксистские ораторы попробовали взять реванш: "Все это хорошо - говорили они критиковать то легко; пусть наша программа оставляет собравшихся неудовлетворенными; ну, а что имеют предложить взамен наши противники? Если ничего лучшего они не могут придумать, то вся их критика падает".

Время было позднее; и спорщики, и публика были усталые. Указав на это, я все же сказал, что {169} уклоняться от ответа на поставленный вопрос не буду и хотя бы бегло отмечу главные основания "нашей" программы. Подробный доклад на эту тему мы обещали сделать на ближайшем, специальном собрании. После этого я дал беглый проспект того, что "мы" считаем отвечающим моменту. Меня поддержал и дополнил еще кто-то из "наших".

Не успели мы кончить, как слова попросил И. Н. Стрижов, все это время сидевший, как обычно, насупившись и бросая исподлобья хмурые взгляды, да порою неодобрительно мычавший что-то себе под нос.

- "Я долго говорить не буду - отрубил он - и растекаться мыслию по древу тут нечего. Вы спрашиваете, какова же наша программа? Вот она, в трех простых словах". И, сопровождая каждое слово энергичным, рубящим жестом сверху вниз, он отчеканил: "Пропаганда; агитация; террор!" И, пристукнув при этом заключительном слове кулаком по столу, он победоносно заключил: "вот наша программа!"

И, презрительно посмотрев поверх очков на всех, находившихся кругом, он сел в той же позе, приземистый, сутуловатый, близорукий - неладно скроенный, но крепко сшитый. Мы все мысленно усмехнулись: вся эта выходка так шла к нему, так гармонировала со всей его натурой! Но он отнесся к нам далеко не с таким добродушием, как мы к нему. По окончании собрания он так и накинулся на нас.

- Эх, вы! Такой был для нас блестящий вечер - нет, надо было все испортить, ослабить впечатление! Ну, чего вы там еще размазывали? Обстоятельность, добросовестность заела? То-то будем делать в крестьянстве ... то-то среди пролетариата... И {170} так далее и так далее... Да разве так молено завоевывать людей? Нет, вы покажите им впереди что-нибудь такое - захватывающее, сильное, чтобы игра стоила свеч... Все сконцентрируйте на одном... Покажите им - захват власти! И тогда кончено - всех ведите за собой!

Мы дружно расхохотались... Стрижов только рукой махнул: дескать, безнадежные вы люди, и давно нужно над вами крест поставить! Книжники вы, и ничего больше! Люди дела совсем из другого материала вылепляются!

Назначили мы и новое собрание, в котором мы выступали докладчиками и развивали свою программу. Опять залучили на него популярнейших представителей профессуры - между ними Милюкова и Гамбарова. Милюков тогда вел себя очень смело, и даже согласился принять на себя председательство и руководство прениями. Один из нас докладывал политическую часть программы, другой говорил о социальной стороне будущей революции. Потом выступали марксисты, радуясь случаю использовать для себе более легкую позицию критиков. Мы отвечали. Собрание проходило для нас опять с большим успехом и подъемом.

Когда прении кончились, кто-то крикнул: "резюме председателя!"

- В сущности, для резюме председателя вряд ли может быть место сказал Милюков - ибо свести к основным кратким формулам высказанные здесь разноречивые мнения будет излишне: ораторы споривших сторон сами это сделали, а повторяться не хотелось бы. Мое резюме возможно, лишь как чисто-личное. Я охотно пользуюсь этим случаем, чтобы выразить свое глубокое удовлетворение по {171} поводу того обстоятельства, что среди современной молодежи я вижу должную оценку стоящей на очереди задачи политической борьбы. Это - трезвый и правильный взгляд, принимающий во внимание законы исторической перспективы. Сравнительно с еще недавно ходячим аполитизмом, я вижу здесь большой шаг вперед в смысле политической зрелости...

Милюков высказал еще целый ряд соображений о пользе широкой постановки задачи собирания массовых общественных сил, создания вокруг действующих организаций благоприятной общей революционной атмосферы и т. д. Прямо не высказываясь относительно отдельных методов борьбы, он дал понять, что нанесение ударов, расшатывающих правительство, старыми, испытанными народовольческими способами, встретило бы с его стороны самое сочувственное отношение. Его не останавливали мотивы, звучавшие в разговорах со мною Н. К. Михайловского, и лишь позднее мы вполне поняли, насколько глубже и проникновеннее было отношение к терроризму и террористам нашего учителя. Тогда же наша крайняя молодость и затаенная неуверенность в себе заставляла нас ободриться и возликовать, глядя на то, что "старшие", люди науки и кафедры, внимательно прислушиваются к нам и так положительно относятся к нашим политическим импровизациям...

- Воспользуюсь случаем и я - заявил после речи Милюкова проф. Гамбаров - чтобы откликнуться на высказанные здесь идеи и поставленные вопросы. Не буду повторять того, что говорил только что мой предшественник: я к его словам всецело присоединяюсь. Но я хотел бы дополнить {172} сказанное им в одном существенном пункте. Я глубоко убежден, что политический переворот в России не оставит незатронутыми наболевших и обостренных социально-экономических проблем, в особенности тех, с которыми связано оскудение фундамента русской народно-хозяйственной жизни - земледелия. И я считаю не только вполне возможным, но даже и вероятным, что одновременно с политическим преобразованием в России пройдет и коренная экономическая реформа в духе национализации земли...

Наше торжество было полным. Мы уходили окрыленными. Поглощенные всецело нашими домашними спорами с марксистами, увлекаясь ими, посвящая себя своеобразному спорту - перещеголять марксистов в знании Маркса и Зибера, порою схоластически подменяя аргументы по существу - цитатами от писания, и, вероятно, нередко уподобляясь старинным российским спорщикам о правой вере и перстосложении, восклицавшим "победихом! победихом! Тако веруйте!" - мы даже забывали думать о том, что на разгорающийся шум наших споров прибежит, наконец, квартальный и потащит и победителей и побежденных в ближайший участок ...