Самозванцы - Сантьяго Гамбоа

— Я вступил в войска Гоминьдана, чтобы сражаться против японцев, когда Мао и Чан Кайши объединили свои силы. Потом война в Европе закончилась, Япония капитулировала. Именно тогда начался Великий поход. Никто и рисового зернышка не давал за Мао и его армию, составленную из крестьян-голодранцев, но я им симпатизировал. В первый раз у кого-то была государственная идея, которая совпадала с моей. Нужно было создать современную нацию. Я поехал в Хинан. Мне удалось пересечь линию фронта, я работал преподавателем на территории, освобожденной Красной Армией. Потом поверженный Чан Кайши покинул Пекин и бежал на Тайвань. Благородные бежали вместе с ним, а мы основали нашу республику. И дня не проходит, чтоб я не вспоминал гордость, которую испытал в тот год первого октября. Я вас утомил?

— Ни в коей мере, — сказал Гисберт. — Я знаю историю, но услышать о событиях от вас — честь для меня.

— Вы очень любезны. Как я уже говорил, моей мечтой были книги, и вот я открыл книжную лавку. Но тут начались трудности. Мы были очень бедны. Люди умирали от голода, я чувствовал себя ненужным. Тогда я закрыл магазин и пошел работать вольнонаемным в сельскохозяйственный кооператив. Позже, во время культурной революции, на меня донесли. Кто-то вспомнил, что я держал книжную лавку, и однажды ночью красные солдаты арестовали меня. Мне повезло, меня всего лишь задержали на несколько месяцев. После тюрьмы отравили в исправительную колонию, и там я провел семь лет — семь долгих лет без книг, профессор. Мое лекарство было простым: вспоминать прочитанное. Каждую ночь я перечитывал в уме какую-нибудь книгу, так я смог все выдержать. Наконец меня посчитали исправившимся и позволили вернуться в Пекин. В начале восьмидесятых мне удалось открыть этот книжный магазин. Я ограничивался тем, что продавал коммунистическую литературу и работы партийных авторов, но получал много книг от простых людей, тех, что сохранили их и хотели продать. Так я смог снова собрать библиотеку. Сейчас все изменилось. Власти контролируют списки книг, но стали более снисходительны. Каждое утро я дрожу от нетерпения, представляя, что мне принесли мои клиенты. Мне нравится наблюдать, как покупатель уходит, довольный покупкой; но еще больше мне нравится наблюдать, как какой-нибудь бедный человек приносит пакет, завернутый в газетные листы, разворачивает передо мной на прилавке и начинает рассказывать, что дедушка умер и оставил ему библиотеку, что они собираются продавать дом и что места для книг больше нет. Забавно, профессор, но у большинства людей, которые собирают библиотеки, наследники не интересуются книгами. Я нахожу это трагичным.

— Согласен, — сказал Гисберт. — Ну, со мной, во всяком случае, такого не случится, потому что у меня нет ни детей, ни племянников. Моими наследниками будут читатели библиотеки Гамбургского университета.

— Им очень повезло, — ответил букинист, вставая. — Простите, профессор, но я только что сообразил, что происходит нечто необычное: мы не представились друг другу. Мое имя — Чен Бяо.

Он протянул руку.

— Гисберт Клаус.

После этого букинист снова сел на свое место.

— Вчера вечером я говорил по телефону с моим коллегой из Шанхая, — продолжил он. — Возможно, на будущей неделе тот получит еще одну книгу Ван Мина. Я знаю обо всем, что есть интересного в книжных магазинах Пекина, и могу вас уверить — только чудом вы здесь можете найти что-нибудь новое для себя.

Гисберт поблагодарил хозяина за хлопоты и стал наблюдать за котом. Он потягивался, глаза были закрыты.

— То, что вы вчера мне поведали, — отозвался профессор, — пробудило во мне любопытство. История Боксеров очень увлекательная. Я спрашивал себя, не осталось ли документов, относящихся к ней, — книг, написанных людьми, которые сами пережили эти события?

Чен Бяо снова поднял глаза к потолку, потом встал, поискал на книжных полках и вернулся с несколькими книгами в руках.

— Видите ли, — сказал он, — не уверен, известно ли вам, что эти события были в некотором роде «закрыты» для историков. Молодежь учит в школе, что в 1900 году Китай был оккупирован объединенными международными войсками, но им не объясняют, почему. Им говорят, что единственным мотивом иностранцев было в очередной раз завладеть богатствами страны, что отчасти верно. Но это не вся правда. Если вы спросите у студента о Боксерах, вполне возможно, он не поймет, о чем вы говорите. Тайные общества всегда были для власти головной болью, поэтому официально проще говорить, что это была немотивированная агрессия. Так что книг на эту тему не много. Но вот посмотрите, у меня есть эти.

Чен Бяо разложил на столе три старых тома. Два были по-китайски и один по-французски. «Хроника разрушения Пекина» Сюаня Цзиня, «Пепел» Ли Шушэна и «На острие смерти» Доминика Аристида.

— Из этих книг, досточтимый профессор, — сказал Чен Бяо, — я могу продать вам только французскую. Другие лишь на время одолжить.

— Премного вам благодарен, — ответил Гисберт. — Я с большим удовольствием прочту их и верну вам.

Гисберт вышел из книжного магазина с тремя книгами в дорожной сумке. Чтобы не терять время, он тут же взял такси и сразу вернулся в отель. Как и в первый день, за ним следовал тот же узкоглазый наблюдатель.

Когда профессор вернулся в отель, девушка-администратор вручила ему письмо от Юты, пришедшее по электронной почте, и сверток с книгой. Он развернул, заинтригованный, и прочел: «Блюз Куско», Нельсон Чоучэнь Оталора. Это была книга симпатичного перуанского профессора! Гисберт с интересом прочитал посвящение и решил, что должен позвонить автору в гостиницу, чтобы поблагодарить, и в тот же момент увидел Нельсона, входящего в вестибюль.

— Профессор Чоучэнь! — позвал Клаус. Перуанец издалека узнал его и одарил широкой улыбкой.

— Я только что получает вашу книгу, которая делает мне честь, — сказал Гисберт. — Я очень удовлетворен за подарок.

— Напротив, — ответил Нельсон, — для меня честь, что в вашей библиотеке будет экземпляр моей книги, этим можно гордиться. Я должен вас благодарить.

— Вы переехали сюда, в этот отель? — спросил Гисберт.

— Нет, профессор, хотя очень хотел бы этого! На самом деле у меня здесь назначена встреча — ужин с друзьями.

— В таком случае я не будет вашу больше беспокоить, — заключил Гисберт. — Завтра в утро, если позволите, я позвоню вас в гостиницу, и мы сможем встретиться.

— С большим удовольствием, профессор. Жду вашего звонка.

Гисберт поднялся в свой номер. Заказал сандвич, три холодных пива, после чего, сняв ботинки и устроившись поудобнее, начал листать книгу Аристида.

Это действительно была документальная повесть. В предисловии было сказано, что Аристид молодым бельгийским священником пережил нападение Боксеров, укрывшись во французской миссии. Книга была посвящена Леопольду II Бельгийскому, «великому просветителю народов».

Но описания китайцев, которые приводил Аристид, казались подозрительными. То там, то тут он обвинял их в том, что все поголовно «бродяги, негодяи и игроки, способные поставить на карту свою собственную шкуру, чтобы только иметь возможность и дальше бросать кости». Он также называл их «неблагодарными», потому что, как он писал, вместо того чтобы благословлять Запад и Святую католическую церковь за просветительскую деятельность, «они наблюдают за нами с перекошенным выражением лица, не понимая, что, если мы решили остаться здесь, среди их диких обычаев, их плоских душонок и отвратительной еды, то только ради их же блага». Эти рассуждения вызвали у Гисберта Клауса огромную неприязнь — он подумал, что вся книга будет набором клеветы и оскорблений. Тем не менее продолжил чтение. Описания атаки на миссию показались ему несколько более реалистичными, хотя тон оставался прежним: «Их глаза, горящие, как дьявольские огни в ночи, переполнены смертью и ненавистью. Они пожирают трупы своих соплеменников; мне говорили, что во время одной из атак в южном конце квартала буйные убийцы, наглотавшиеся наркотиков, закусали женщину до смерти, испуская при этом ужасающие крики и вопли, — таким вот образом они взывают к своим богам из преисподней». Невозможно было установить, сколько правды в этом потрясающем тексте; Клаус, вооружившись методологией ученого-филолога, углубился в книгу, делая кое-какие краткие записи и надеясь найти по крайней мере один абзац, который помог бы ему в его исследованиях.

Завершив прогулку по местам, где некогда жила его семья, около озера Сихуань, Нельсон отправился в «Кемпински», на встречу с доктором Серафином Смитом и его кубинской приятельницей, прекрасной Омайрой Тинахо. Он чувствовал необыкновенную грусть, как бы тоску по жизни, которая была предназначена для него и которую он вдруг потерял. Эта жизнь, подумал он, осталась за дверью дома № 7 по улице Чжинлу бацзе, Хоухай. Мысль понравилась ему, Нельсон вытащил блокнот и написал черновой вариант стихотворения: