Поэзия мифа и проза истории - Ю. Андреев

При беглом, поверхностном знакомстве с «Илиадой» может сложиться впечатление, что в поэме очень мало чисто мифологических элементов, например сказочной фантастики, мотивов, так или иначе связанных с религиозным верованиями древних греков. Показательно, что даже там, где поэт, казалось бы следуя самой логике сюжета, должен был использовать сказочные черты в образах своих персонажей, он их, по-видимому, сознательно опускает. Так, известный по мифу мотив неуязвимости Ахилла для любого оружия, о которой позаботилась при его рождении мать — морская богиня Фетида, — у Гомера практически не находит никакого применения. Если не обращать внимания на почти постоянное присутствие на эпической сцене олимпийских богов, впрочем и внешне, и в чисто психологическом плане почти не отличающихся от обычных смертных, и их вмешательство в разыгрывающиеся на этой сцене события (каждый из богов или богинь, как хорошо известно читателям «Илиады», болеет за одну из двух враждующих сторон — греков или троянцев — и всячески ей содействует), то, пожалуй, можно было бы без особых колебаний допустить, что поэт действительно описал один из наиболее примечательных эпизодов Троянской войны, во многом ускоривший ее развязку. Более того, некоторые части поэмы воспринимаются как самая настоящая историческая хроника, неизвестно, каким образом попавшая в руки Гомера и включенная им в свое произведение. Таков, например, знаменитый «Каталог кораблей», или перечень ахейского войска, составляющий значительную часть II песни «Илиады» и восходящий, как считают некоторые авторы, правда без достаточных к тому оснований, непосредственно ко времени реальной осады Трои.

И все же внимательный анализ основной фабулы великой поэмы довольно быстро убеждает каждого непредубежденного исследователя в ее чисто фольклорном, отнюдь не историческом происхождении. История героя, которому нанесена тяжкая обида, заставившая его отказаться от участия в борьбе с врагами в критический момент для его отечества или его соплеменников (если дело происходит на чужбине), но затем забытая из-за каких-то чрезвычайных обстоятельств, известна в мировом фольклоре во множестве разнообразных вариантов и с полным правом может быть отнесена к разряду типичных эпических сюжетов. С одной из ее версий мы сталкиваемся в русской былине «Про татарское нашествие». Татары во главе с Идолищем Поганым осадили Киев и требуют немедленной сдачи города. Князь Владимир умоляет Илью Муромца, которого он сам посадил за какую-то провинность в погреб, выйти против татар. Илья делает вид, что не слышит просьб князя. В уговоры включается княгиня Апраксина (по другой версии — Опракса, королевна). Только после долгих поклонов князя и княгини и обещаний богатых даров (50 бочек зеленого вина) строптивый богатырь сменяет гнев на милость, выходит в поле и спасает Киев от врагов. Сказитель или сказители, создавшие былину, разумеется, никогда не слышали об «Илиаде» и вряд ли что-нибудь могли из нее заимствовать даже через какие-то промежуточные инстанции. Просто сам строй их художественного мышления был во многом близок гомеровскому, что и привело к сюжетному сходству этих двух столь удаленных во времени и в пространстве образцов героического эпоса.

Несколько вариантов истории разгневанного героя мы находим в греческой мифологии. Один из вариантов Гомер, по-видимому, вполне сознательно ввел в IX песнь «Илиады» в качестве поучительной параллели к главной сюжетной линии поэмы. Здесь с рассказом об отречении от гнева этолийского героя Мелеагра обращается к Ахиллу его старый воспитатель Феникс, дабы успокоить и смягчить его разгневанное сердце. Если же выйти за рамки непосредственного сюжета «Илиады» и одним взглядом окинуть весь обширный круг сказаний, посвященных Троянской войне, ее предыстории и трагическому завершению, то здесь мы найдем множество разнообразных мифологических сюжетов и очень мало того, что можно было бы считать историей в ее чистом, не искаженном фольклорными примесями виде. Вспомним хотя бы знаменитую свадьбу Пелея и Фетиды, на которой начался великий спор между тремя верховными богинями олимпийского пантеона, затем суд Париса, избранного третейским судьей в этом споре, похищение Елены троянским царевичем и множество других событий, завершающихся взятием Трои с помощью чудесного деревянного коня и возвращением героев — участников похода к себе на родину, опасными приключениями и неслыханными бедствиями, выпавшими на долю большинства из них. Реальная Троянская война, даже если предположить, что когда-то она все же происходил а на самом деле, как бы растворяется и исчезает в бесконечных сюжетных хитросплетениях великого эпического цикла, явно не имеющих никакого отношения к подлинной истории.

Мы не можем завершить наши размышления об исторической основе мифа о Троянской войне, не упомянув еще об одном любопытном источнике, возможно имеющем если не прямое, то хотя бы косвенное отношение к этому же сюжету. Впервые этот источник стал достоянием науки в 1924 году в связи с сенсационными открытиями швейцарского лингвиста Э. Форрера, которому удалось прочесть в текстах из дворцового архива хеттских царей, найденного во время раскопок древней цитадели в Хаттусе (совр. Богазкеой, Центральная Турция), несколько, как он утверждал, греческих имен. Все они были хорошо известными именами мифических героев. Среди них мы видим Атрея — родоначальника царского дома Атридов, отца братьев — предводителей ахейского войска под Троей Агамемнона и Менелая; Этеокла — одного из двух сыновей прославленного фиванского героя и царя Эдипа, погибшего в кровавой схватке со своим родным братом Полиником; Андрея — тоже мифического царя беотийского города Орхомена и, наконец, Александра. По мифу таково было второе греческое имя царевича Париса — похитителя Елены, признанного главным виновником Троянской войны. Правда, в дальнейшем некоторые из этих, как считали другие ученые, чересчур смелых догадок Форрера были отвергнуты. В самих хеттских текстах обнаруженные им якобы греческие имена звучали совсем не по-гречески. Так, вместо «Атрея» читалось «Аттарисья» или, может быть, «Аттарсия», вместо «Этеокла» — «Тавагалава», вместо «Андрея» — «Антарава». Известное сходство с греческим Александрос можно было признать лишь в имени Алаксандус. В этом единственном случае правильность чтения Форрера подтверждали также и некоторые другие факты.

В письме хеттского царя Муваталлы, адресатом которого является Алаксандус, его имя прямо связано с названием не то города, не то местности, которое может читаться как Вилуса или в других текстах Вилусия. В этом названии довольно легко угадывается, вероятно, искаженное на хеттский манер (В)илиос или (В)илион — одно из двух названий гомеровской Трои. В том же письме Муваталлы Форрер обнаружил и еще одну любопытную деталь, как будто тоже подтверждающую его первую догадку. Среди богов Вилусы фигурирует божество по имени Аппалиунас, в котором Форрер без труда узнал Аполлона — главного покровителя и защитника Париса и вообще всех троянцев в «Илиаде». Но если и этого мало, то вот еще один факт, эффектно дополняющий общую картину. В египетских надписях, повествующих о знаменитой битве при Кадеше (около 1300 года до н. э.), в которой войска фараона Рамзеса II были разбиты хеттами, среди союзников хеттов упоминается племя дрдни, что довольно близко напоминает одно из наименований троянцев все в той же «Илиаде» — дарданы. Письмо Муваталлы к Алаксандусу Вилусскому, также написанное где-то около 1300 года, представляет собой договор о дружбе, союзе и помощи, которую правитель Вилусы должен оказывать хеттскому царю в случае его столкновения с какой-нибудь третьей державой. Отчего бы не предположить, что троянцы (дарданы) сражались на стороне хеттов в битве при Кадеше, выполняя условия этого или какого-нибудь другого еще раньше заключенного договора?

Все эти замечательные совпадения должны вдохнуть в душу усталого читателя хороший заряд оптимизма. После долгих блужданий во тьме вдали как будто наконец-то появился просвет. Из переписки хеттского царя Муваталлы нам удалось узнать, что действительно существовал по крайней мере один из главных героев троянского цикла мифов — Александр, он же Парис, а это не так уж мало. Исторической реальностью, а не плодом поэтического вымысла мы должны признать также и саму Трою — родной город Париса, который был известен хеттам, как это следует из того же письма Муваталлы, под другим своим названием — Илион-Вилуса. Правда, вдумчивый читатель наверняка обратит внимание и на некоторые пусть не очень существенные, но все же досадные расхождения между свидетельствами греческого мифа и хеттского клинописного текста. В мифе Александр всего лишь троянский царевич, один из многих сыновей престарелого царя Приама. Хетты знали его как самостоятельного правителя, вероятно царя или князя Вилусы. Еще важнее расхождение в хронологии. Между временем, когда жил и правил Алаксандус из Вилусы, и временем Троянской войны, как его определяли наиболее авторитетные греческие хронографы (1184 год до н. э.), получается разрыв продолжительностью более чем в сто лет. И даже если взять явно заниженную Блегеном датировку гибели Трои VIIa — 1260–1250 годы до н. э., разрыв, хотя и не такой большой, все же остается. Возможен только один выход из этого затруднительного положения, если мы признаем, что под Вилусой хетты подразумевали не Трою VIIa, а предшествующую ей Трою VI, которая погибла где-то около 1300 года до н. э., то есть примерно в то время, к которому относится и письмо Муваталлы к Алаксандусу.