Воспоминания арабиста - Теодор Шумовский

Концепция арабского мореплавания была оценена высшей ученой степенью через тридцать лет после того, как безвестный студент впервые склонился над забытой рукописью ленинградского академического фонда.

Едва я вернулся из Москвы в Ленинград, старый друг взял мои руки в свои и тревожно заглянул в глаза.

— Ну… как?

— Нормально.

— Поздравляю! Я верил в эту работу.

— Не ведомо, когда напечатают эти мои пять томов, но, во всяком случае, они уже в издательстве. А сейчас надо садиться за Махри…

— Это кто?

— Сулейман аль-Махри, оманский лоцман шестнадцатого века. Давно к нему подбираюсь. Понимаешь, Оман, все эти султанаты, английские протектораты — золотое дно истории арабского судоходства. Ведь еще при вавилонских царях в этом углу знойного полуострова, открытом для всех морских ветров, в этой океанской Аравии…

— «Океанская Аравия»! Слово-то какое, дух захватывает…

— Так там, понимаешь, еще тогда — верфи, гавани, регулярные рейсы в Индию и Эфиопию! Кодексы морской чести! А в средние века, при мусульманах, все эти пункты, не сходящие со страниц арабских лоций, — Маскат, Сухар, Зуфар, Шихр, Фартак, острова Масира и Курья-Мурья… Каждый из них — жемчужина для арабиста, но как мало мы о них знаем! И неправда, что уже

не найти никаких следов, как иногда пишут, неверно это! Закон сохранения материи действует всюду, надо только уметь его вскрыть, когда он не лежит на поверхности. Походить бы по этому Оману из конца в конец, и столько бы отыскалось всякого! Рукописи на дне дедовских сундуков в каких-нибудь затерянных селениях; слова в этом дальнем, окраинном арабском диалекте, ведь многие из них, конечно, пришли из морского профессионального языка, пусть как-то переиначились, но если осторожно снять верхний слой… Надписи на камнях в стене чьего-то дома — сколько древних стел потомки употребили как строительный материал! Пережитки в архитектуре, обрядах, да хоть в чем — даже намек, это ведь еще интереснее — по намеку докапываться до факта… Так Сулейман — из этих мест.

— Что же он оставил?

— Пять сочинений: «Ожерелье из солнц…». Это про солнечный и лунный календари. «Дар мужам» — основы мореходного искусства. Толкование к этому «Дару», большое, на шестидесяти с лишним страницах, а у «Дара» всего двенадцать; неудивительно, ведь рос опыт, мужала мысль, вот автор и вернулся к своему, вероятно, раннему сочинению, чтобы усовершенствовать его новыми примерами и положениями, оно, естественно, расширилось, и смотри насколько: в пять с половиной раз! Не терял человек время, дорожил скоротечным часом жизни, не то что… Так слушай. Толкование, потом — «Превосходный путь в науке о многоводном море». Название-то каково… Арабы любили, чтобы в заглавии была какая-нибудь «цветущая ветвь Андалусии» или «утренняя заря», не «рододактилос Эос»,[39] конечно, а простая утренняя заря, дарующая живительную прохладу… Или же вот такой «превосходный путь»… И чтобы шла рифма, как здесь: «Китаб аль-минхадж аль-фахир фи ыльм аль-бахр аз-захир». Наконец — «Опора для точного знания морских наук». Вот это мне кажется венцом в творчестве Сулеймана: очень разнообразное содержание на почти ста страницах, широчайший охват материала, снова энциклопедия, вроде «Книги польз» лоцмана Васко да Гамы…

Друг мягко коснулся моего плеча.

— Послушай, дело прошлое, скажи: неужели ты всегда работал над этой «Книгой польз» с одинаковым вдохновением, с одной и той же радостью?

— Будто бы! Человек — всегда человек, бывают у него на душе и свет и темень. Тем более, что я ведь не давал себе спуску, все гнал и гнал, меня еще Игнатий Юлианович за это поругивал; так иной раз до того устанешь, что начинаешь всердцах клясть и автора и его рукопись, особенно если дойдешь до какого-то малопонятного места, где и язык тебе кажется вялым. Подумаешь: а, провались это все! Но вот удивительно, что в такую минуту не встаешь из-за стола, а руки как-то сами снова и снова начинают перелистывать словарь, и глаза уже в нем ищут и ищут, а память раскрывается как-то шире и дарит мыслям то из прошлого опыта, что нужно, чтобы они засветились, ожили и тронулись в дальнейший путь. Постепенно забываешься, что ли, втягиваешься в привычное русло рассуждений, догадок, решений — и вот уже и пламенеешь и рвешься вперед, а сам скрупулезно, до мелочей, проверяешь свое слово в каждой строке исследования. Опять все хорошо, и на ходу скажешь в пространство: дорогой Ахмад ибн Маджид, прости мне ту вспышку, но ведь я действительно устал, а от тебя не оторваться. И вспомнишь эти замечательные слова в древнерусском переводе книги византийского географа Косьмы Индикоплевста: «Старались люди собирать золото, другие насилием овладеть землею или жемчугом и всяким богатством; а господин этой книги мудро искал не жемчуга и дорогого бисера, и не золота, а достойного описания мира, и собрал богатство не исчезающее. Тлеет все на земле; остается одно слово». Слово… Оно не самоцель, вот какая мысль обновляет силы. Оно — памятник прошлого опыта, который нужно извлечь из него для нашего ныне, оно…

Я улыбнулся.

— …«Извольте мне простить невольный прозаизм»: слова — это консервы опыта. Нет филологии без истории — и наоборот, конечно, нет истории без филологии. Арабисту не уйти ни от слова, ни от факта, ведь они — это его вторая, нет, по существу, первая жизнь. Арабистика — что любовь: можно разругаться с человеком, а все равно возвращаешься к нему, потому что любишь.

— Отдохнуть бы тебе после этой «Книги польз», — тихо заметил мой собеседник. — Работа сделана, признана, мало этого? Махри должен подождать, истомился ты..

— Ученому, дружок, его дело не дает отдыха. Только передышку.

Откровения старых текстов

Концепция арабского мореплавания позволяет впервые до конца вскрыть содержание средневековой арабской культуры и выяснить ее истинную роль в истории человечества. Такая функция не исчерпывает, однако, значения проведенных исследований: помимо генерального аспекта, существует ряд более частных направлений, где изучение трудов Ахмада ибн Маджида, Сулеймана аль-Махри и Сиди Али Челеби в системе связанной с ними литературы дало возможность по-новому рассмотреть ряд уже, казалось бы, объясненных фактов и предложить другое их понимание и другую оценку. К таким фактам относятся, например: «одиссея» Синдбада из «Тысячи и одной ночи»; география грузинской поэмы «Витязь в тигровой шкуре»; обозначение «Дабавкара» для индийского судовладельца в «Книге польз» Ахмада ибн Маджида. Посмотрим, что теперь можно сказать по поводу этого старого материала.