Бородин - Елена Дулова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот же стул, «мой» стул в обеденной зале. Господи, я словно в чаду. На каждой улочке, за каждым поворотом — воспоминания, самые светлые и сладостные. Катя… Катя… Никогда еще мы не были так далеко друг от друга. Никогда еще не были так близки.
Я, словно мальчишка, бегаю по всем нашим «святым местам», иду в горы. Вольфсбрунн. Фонтан с волчьими мордочками на том же месте. Все так же падают струи, непрерывно падают семнадцать лет… Сижу неподвижно. Смотрю. Какая смесь счастья и горечи! Куда же утекло наше время? Сколько пережито и прожито… А Вольфсбрунн все тот же, как в день нашего решительного объяснения, в день полного счастья. Все, все повторяется, точно вернулась молодость. Какой-то сон наяву. Ущипнуть себя, протереть глаза, дотронуться до этих камней, стен, деревьев…
Если бы Катеринка была сейчас рядом. Увы! Впрочем, может, так лучше? Есть тут одно большое огорчение: в нашем любимом садике цветы поэзии и любви уступили место огурцам и капусте, насаженным рачительной рукой новой хозяйки.
К АЛЕКСАНДРУ ДИАНИНУ13 августа 1877 года.
«Ехал я, ехал, пока не добрался до Давыдова; долго ехал… Приехал в плетушке с «володимерским» мужичком за полтора целковых, вместо «аусштейген!» услыхал родное и достолюбезное: «На чаек надо бы?» Давыдовым я доволен донельзя. Как здесь хорошо! Какие рощи, леса, бор, поймы! Что за воздух! С первого же дня меня охватило деревней так, что вышибло вовсе «заграницу». Не будь у меня вещественных доказательств пребывания за границею, мне казалось бы, что я все видел во сне…»
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРАСело Давыдове Владимирской губернии в двенадцати верстах от станции Боголюбове Московско-Нижегородской железной дороги. Здесь живет отец Александра Дианина, сельский священник. Три лета подряд Бородины отдыхали в Давыдове. Вместе с ними путешествовал огромный багаж, фортепьяно, конторка и три воспитанницы. Да, семья приемышей растет, и забот теперь втрое больше.
К АЛЕКСАНДРУ ДИАНИНУСело Давыдово, 12 августа 1878 года.
«…Я написал большую хоровую сцену и песню. От этой сцены заранее жду одобрительного гудения В. В. Стасова и безешки от М. П. Мусоргского. Она мне, впрочем, действительно очень удалась: и в музыкальном отношении, и — как полагаю — в сценическом. При хорошей игре она должна пойти очень бойко и живо…
Из области идеального — в область реального. Лизутка приедет в Питер 18-го в шестом часу вечера. Хотя она и великовозрастная, тем не менее надлежит принять ее из утробы Николаевской железной дороги… Лизутку только отнюдь не кладите в каминной: ибо там очень сыро, а Лизутка сама девица (увы! уже девица, не девочка!) сырая и легко может простудиться…»
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРАВ селе Давыдово, на задворках старого дома, существовал единственный в своем роде «зеленый кабинет». Посреди лужайки, под кронами огромных деревьев, стояла любимая конторка Бородина.
К НИКОЛАЮ АНДРЕЕВИЧУ РИМСКОМУ-КОРСАКОВУСело Давыдове, 4 августа 1879 года.
«Дорогой друг Николай Андреевич, не знаю, как и благодарить Вас за Ваши хлопоты о моем «Игоре»…
…Теперь я занимаюсь музыкой довольно правильно и без помехи. До сих пор сделал следующее: прежде всего дописал квартет, который у меня не был кончен; затем много сделал либретто… теперь работаю финал I действия, и тогда оно у меня совсем будет готово… Лето у нас подлейшее — хуже не видал: откуда бы ветер ни дул, непременно нанесет дожди и ненастье. Тем не менее я наслаждаюсь: хожу совсем мужиком, рубаха навыпуск, ситцевая, подпоясанная пояском, штаны в сапоги, сапоги, смазанные дегтем; словом — совсем мужик. Шляюсь по лесам. Просто. Свободно. Привольно…»
РИМСКИЙ-КОРСАКОВИзвестное дело: под лежачий камень вода не течет. Да только я уж устал воевать с Бородиным. Смешно сказать, ни одно собственное мое сочинение не дается мне таким трудом, как его «Игорь». На какие только хитрости не пускаюсь, чтобы ускорить работу! Нарочно объявил, что поставлю отрывки в концерты Бесплатной школы. Объявил заранее, чтобы Александр Порфирьевич успел оркестровать несколько номеров. И что же? Время подходит. Профессор наш, как всегда, занят выше головы. Все то же: Катины болезни, бессонные ночи, устройство воспитанниц, чужие хлопоты, конференции, лекции, Академия, Женские курсы, благотворительные концерты… Пристаешь, просишь, клянчишь, уже и сердишься:
— Александр Порфирьевич, написали Вы, наконец?
— Написал.
— Слава богу!
— …Голубчик мой, написал… десять прошений и пять рекомендательных писем.
— Да что за наказание такое, всякий Вашим временем пользуется как хочет! Ведь еще надобно половецкие пляски переложить.
— Переложил, простите-извините…
— Наконец-то!
— Переложил со стола на фортепьяно.
— Александр Порфирьевич, дорогой, шутить-то теперь некогда. Концерт на носу. Вещи стоят в программе. Хор разучивает, я работаю… У оркестра — ни одной партии, поймите!
— Миленький, душенька, хорошенький, не сердитесь. Не сердитесь, Николай Андреевич, ради всего святого. Я сам в отчаянье. Попал в привычное колесо, потерял счет времени. Что мы теперь будем делать?
Отправляемся ко мне. Сидим всю ночь. Спешно до-оркестровываем нужные номера. Покрываем листы жидким желатином. Развешиваем в моем кабинете, словно белье для просушки. Утром отправляем к переписчику. Надя варит нам крепчайший кофе. Порфирьич, веселый, бежит в детскую. Распевает с нашими малолетними чадами их любимое: «Дин-дин, вот пришел Боро-дин!..» И опять на целый день впрягается в свои научные дроги… Между тем все отрывки, которые мне удается вытащить на публику, имеют громадный успех. Вот уже не только наша Бесплатная школа, уже и Русская опера интересуется «Игорем». Исполнили в своем концерте буйную песню Галицкого. И там успех, вызывают автора. А «химикус» в это время делает доклад на съезде естествоиспытателей. Вот так-то.
ПИСЬМО БОРОДИНА. ИЗ ЧЕРНОВИКАФевраль 1880 года.
«…Переменился ли я в других отношениях? — да; во многих, или, пожалуй, и нет, не во многих. Разумеется, неумолимое время, накладывающее свою тяжелую руку на все, наложило ее и на меня. Борода и усы седеют понемногу; жизненного опыта прибывает, а волос на голове убывает. Правда я, как человек живой по натуре и рассеянный к тому же, как-то не замечаю в себе перемены. Слава богу, здоров, бодр, впечатлителен и вынослив по-прежнему; могу и проплясать целую ночь, и проработать не разгибаясь целые сутки, и не обедать…»
ОТ АВТОРА«Железный век» грохочет уже восемь десятилетий. «Железный век» по временам нависает черной грозовой тучей, но пока еще больше восхищает, чем пугает. Чудеса науки и техники овладевают воображением людей. Потрясают открытия неслыханных возможностей разума и тончайших нюансов психики. Сотни умов вновь и вновь пытаются разрешить загадку пути ко всеобщему равенству и счастью. И может быть, как никогда прежде, важен теперь для человечества мудрый взгляд в глубины души.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
