Гончаров попадает и притон - Михаил Петров

Руки дергало, как после месячного запоя. Колени бились друг о друга. Да, скалолаз из тебя, Гончаров, не ахти.

Но и трястись уже хватит. В карстовой пещере сидят два человека, которых в любой момент могут убить. Один из них твой заказчик, а другой – женщина, которая тебе нравится. Понял! Отлично.

– Иваныч, нам крупно повезло. Они делали заколы вручную и одно долото оставили на полпути. Ни туда, ни сюда, но держится прочно, я трос зафиксировал, спускайся, шести метров хватит, остальное я убираю.

Натянулся канат, подтягивая меня к самому обрыву. Инстинктивно я упирался, цепляясь за стены, но грубый матерный окрик Ухова успокоил, и, зажмурив глаза, я пошел за бордюр, стараясь держать трос в полный натяг. Шага четыре мне, кажется, это удалось, а потом я полетел, как и предполагал, переворачиваясь вокруг своей оси и размазывая о склон рожу. В конце концов я болтался прямо над Уховым, который, тихо матерясь, вытаскивал меня на тропу.

– Ё-мое, Иваныч, ты же весь фейс попортил. Сейчас я. Задери пока рукав.

В плечо он всадил мне укол, а физиономию обработал каким-то сверхболезненным аэрозолем.

– Теперь все в порядке, можно идти. Уже не долго.

– А что там на верхней тропе?

– Там второй выход, который я заминировал. Если они туда сунутся, дырку тут же завалит. Дорога у них теперь одна, только вниз.

Хоть и долго, но до входа в пещеру мы добрались без приключений. Перед ее устьем тропа расширялась, образуя широкую площадку. Отсюда же змеилась вниз тропинка.

Вдруг Ухов, идущий впереди, замер и поднял руку. Остановился и я. Явственно послышалось чье-то заунывное пение, и доносилось оно из пещеры. Свет луны туда не попадал, поэтому, кто поет, сказать мы не могли, а что поет, после долгого прослушивания наконец поняли. Тоскливо и тягуче в нос гнусавил одинокий наркоман: «Сиреневый туман над нами проплывает».

– Иваныч, на счет «три» врубаем фонарик. Приготовь оружие, есть? Считаю: раз… два… три…

Два резких луча уткнулись в массивные деревянные ворота и полуголого обкуренного парня, сидящего перед ними. Он почти не реагировал на нас.

– Вырубаем свет. Здорово, кентяра! – подойдя вплотную, растормошил его Ухов.

– А-а-а, па-а-ацаны, ништяк, давай раскумаримся, все путем. Телки есть, ханка есть, ништяк, пацаны.

– Что с ним делать? – спросил я.

– Сейчас вколю ему обезболивающее, часов на шесть он труп. Че, пацан, травкой балуешься? Давай я тебе еще вкачу. Посвети, Иваныч.

– Давай, братан! – Наркоман доверчиво протянул худую исколотую руку. Перехватив плечо, Макс точненько всадил ему иглу маленького пластмассового шприца.

– Ништяк, пацан?

– Кайф.

– Где Жора?

– Кайфует.

– Один?

– Ништяк, с телками. Я отпадаю.

– Как дверь открыть?

– Я покажу.

– Все, Иваныч, толку с него больше не будет. Попробуем сами.

Сквозь плотно закрытые створы ворот сочился довольно яркий свет. Ничего похожего на замочную скважину не наблюдалось. Значит, просто закрывались изнутри на засов. Мы спрятали ненужные теперь фонари. Я попытался потянуть дверь на себя. Неохотно, со скрипом, она подалась. В пещере слышался неясный гул и мелькали тени. Переглянувшись с Максом, мы поняли друг друга. С пронзительным ослиным ором, размахивая двумя парами пистолетов, мы ворвались в пещеру.

– Стоять, ни с места! Стреляем на поражение!

– Шаг влево, шаг вправо, – добавил я и рассмеялся.

Господи, что за жуткое зрелище нам открылось. Кому мы грозили? В кого хотели стрелять? Десяток уже убитых наркотиком девчонок мутными, хаотичными тенями бродили по пещере, тыкаясь о неровный дощатый пол. Что-то бормотали, обращаясь не то к подругам, не то к призракам, рожденным их больным воображением. Трое парнишек такого же возраста варили в большом котле свое адское зелье. Еще человек шесть лежали на огромном общем топчане, бессмысленно таращась в потолок. В белой известковой пещере по-настоящему жила только Смерть. И на нее работали и молились эти дети, совершенно уже потерявшие рассудок. Они, вероятно, уже ничего не ели, хотя на грубо сколоченном столе лежали вареная картошка, хлеб и соленые огурцы. Две девчонки – кошмар! – были беременны. Скелеты, обтянутые кожей, с огромными животами. Передвигались они с трудом, для равновесия откинув назад спины. Одетые, голые, полуголые, но одинаково обреченные, все они были жертвами подонка Жоры. Я повернулся к Ухову, и это было тоже страшно. Сорокалетний мужик, прошедший Афган, побывавший в Чечне, плакал.

– Спокойно, Макс, займемся делом. Девочка, – обратился я к одной из обитательниц пещеры, – а где дядя Жора?

– Дядя Жора? Хи-хи, поцелуй меня, хи-хи, тогда скажу, хи-хи.

Нагнувшись, я поцеловал ее в лоб, она хитро посмотрела на меня и взяла за руку.

– А ты больше ничего от меня не хочешь, а? Я сексуальна, хи-хи.

– Потом, детка. Покажи, где дядя Жора.

– Дядя Жора? О, дядя Жора, мужчина моей мечты.

– Где же он?

– Дядя Жора, он та-а-ам, – указала она худым, как прутик, пальчиком на левую металлическую дверь.

– Что будем делать, Ухов? Взрывать опасно, весь этот ад может накрыть.

– Может, это и к лучшему? Скажу потом себе, приснилось, – и все.

– Что с тобой, Ухов? Там два человека, которых нам необходимо спасти. Из-за чего мы карабкались черт знает куда, рискуя жизнями.

– В том-то и дело. Из-за чего? Из-за чего Афганистан? Из-за чего Чечня, – сорвался, бесновато вращая белками глаз, Ухов. – Из-за чего или кого эти обреченные ребятишки?

– Успокойся, Макс, что-то еще можно исправить.

– Жизнь – не часы, ее не исправишь. Пойдем!

Дверь была бронирована примерно десятимиллиметровым металлом. Ее можно было только взорвать, рискуя обрушить кровлю и заживо похоронить несчастных. Ни звука не было слышно изнутри, но звериным чутьем я знал: Жора там.

– Ладно, Иваныч, работаем. Иди на их катер. Там наверняка сидит дежурный, который в случае опасности дает сигнал. Первым делом убери его, только тихо. А потом эвакуируй детей. Я пока поколдую над дверью, сдается мне, что она двойная с тремя ригелями, верх, низ и боковой. Работаем.

Чертовски это неприятная штука – на фоне белой стены спускаться в черноту, неизвестно куда. Сам ты просматриваешься великолепно. Поэтому маскироваться я не стал, наоборот, врубив фонарь, пошел в открытую, насвистывая бравую песню тореадора. Катер я заметил, когда до него осталось метров десять. Почти сразу же на нем зажегся прожектор.

– Выруби, дурак! – крикнул я, кое-как прячась в кустах.

Прожектор погас, и виноватый голос спросил:

– Это вы, дядя Жанны?

– Нет, тетя Жопы, давай трап.

– Сейчас. Что-то случилось?

С чернеющего борта упал трап.

– Парень с девкой, – сообщил я, забираясь на корму.

– Осторожнее, здесь перекладина, давайте руку.

Руку я ему подал и даже позволил ему помочь миновать эту самую перекладину, а потом резко, с хрустом и со вкусом выломал плечевой сустав. Он даже не понял, в чем дело, только слабо пискнул и потерял сознание. Ничего подходящего под рукой не оказалось, и я забил его звуковое устройство грязной брезентовой рукавицей. Осмотрев катер, я пришел к выводу, что парень на борту один.

Вдоль открытой задней палубы на всю длину проходила скамья, а под ней металлический ящик со всевозможным хламом. Именно туда я и погрузил невнимательного дозорного. В накладные ушки продел и закрутил болт.

– Ухов, – доложил я, вернувшись, – катер обезврежен. Как у тебя?

– Работаю потихоньку, – спокойно ответил он, и это было замечательно. Его психоз прошел.

– Какие сложности?

– Никаких. Давай сюда свои взрывпакеты и гранату. Патроны от ракетницы я тоже привяжу. Уводи детей и возвращайся.

Трудное занятие – собрать два десятка лишенных разума людей. Я нашел свою старую знакомую, видимо, она добавила.

– Тебя как зовут, детка?

– Леля! А ты Черный птиц с длинными красными ногтями и красным клювом?

– Нет, Леля, я просто человек.

– Врешь, ты каждый день приходишь за мной, Черный птиц, и хочешь забрать меня в малиновое небо. Я давно жду тебя. Я готова.

– Вот и отлично, забираем всех и летим на небо. Давайте все свяжемся одной веревкой и вместе улетим.

– Давай, только не обмани меня, Черный птиц. Я буду первая.

– Хорошо, Леля.

Запястье у нее было не толще кошачьей лапки, и на нем я затянул первый узел. Дальше пошло хуже. Тех, кто хотел лететь, оказалось больше десятка, еще пятерых я связал сонных. А трое парней и две девчонки оказались сверхагрессивными. Девчонок я все-таки привязал с применением силы, а парни сопротивлялись отчаянно, пришлось мне их вырубить. Когда я привязывал первого, Леля заголосила:

– Черный птиц, Черный птиц, он хочет тебя убить, оглянись.

Я вовремя отскочил, один из уже привязанных парней кинулся на меня с ножом.

– Спасибо, Леля.

– Ты мой друг, Черный птиц. И никто тебя у меня забрать не может.