Гончаров попадает и притон - Михаил Петров

– Конечно он! Он вот этим самым ножом и отрезал ему руки. Точно говорю.

– Да я не спорю, – подтвердил мужик, – только за ножик-то добавить надо. Вещь все-таки!

Я протянул им сотенную и, уезжая, посоветовал:

– Вы бы, дамы и господа, убрались отсюда куда подальше хоть на время – на месяц, на два. А если вы мне понадобитесь, то я через вашу почту сообщу, дескать, дядя Костя хочет видеть тетю Галю и…

– Дядю Сашу! Меня Сашей зовут.

– Ну вот и договорились. Сегодня же поменяйте офис.

«Теперь и гадать не надо, – думал я, укладывая стрелку на 120, – теперь можно сказать, „девятка“ моя. Как отреагирует Вован на такое сообщение? Сейчас заеду к Вале, а потом прямым ходом в трактир. Эх, Валя, Валентина, и что же мне с тобой делать? Приедет Ленка, скандал устроит. А впрочем, откуда она узнает? Хотя узнает. Такие вещи узнаются сами собой. Помимо нашего желания».

Я уже собирался позвонить в дверь Валентининой квартиры, когда неясный шорох сверху заставил меня насторожиться. Это среди белого-то дня. Что дальше будет? На цыпочках по стеночке я поднялся на пролет. Прислушался. Точно, кто-то затаился и чего-то ждет. Уж не меня ли? Так же осторожно я продолжал восхождение, задерживаясь на каждой ступеньке по пять секунд. И вот, когда я ступил на третий этаж, на меня с грохотом и матом понеслось что-то тяжелое и громоздкое. Инстинктивно пригнувшись, я упал. Человек пролетел мимо, воткнувшись головой в дверь квартиры.

– Батюшки, кто к нам в гости пожаловал? Сам дядя Жора с дубинкой и плохими намерениями.

Я повернул его голову. Она была в крови. Небольшой лоскут кожи навис над бровями. Но был он жив, хотя и без сознания. Интересно, на кого охотился он сегодня? На Валю или на меня? Наручники я оставил в машине, но без присмотра этого дьявола оставлять нельзя, даже если он без сознания. Колотушка у него что надо, вероятно, залита свинцом. За шиворот я потащил этого монстра вниз. Возле Валиной квартиры условно позвонил. Открыв дверь, она несколько минут просто стояла и смотрела то на мою малярскую одежду, то на «дичь». Федор реагировал иначе. Сразу почуяв старого врага, он изготовился к прыжку.

– Ну, что стоишь? – не выдержал я.

– Муж пришел домой?

– Ну, пришел!

– Муж убил большого мамонта?

– Еще не убил.

– У нас будет много мяса. Муж, дай дубину.

– На, и позвони Ефимову, пусть приезжают и забирают. Это убийца, тебе знакомый. Звони быстро.

– Он просит тебя подойти к телефону, – через минуту сообщила Валя.

– Скажи, не могу, держу его, пусть немедленно приезжает.

– Сказал, сейчас выедет, а ты где такой прикид оторвал?

– Потом расскажу, потащу его вниз, наручники накину. Жди, часа через два приеду.

Хорошо, что в нашем подъезде мало квартир, не то бы меня заподозрили в чем-то нехорошем.

Когда я цеплял второе кольцо наручников за турник, Жора стал подавать признаки жизни в виде легкого похрюкиванья, которое в конце концов перешло в бессильный злобный мат. Ну не мог я отказать себе в удовольствии. Хоть вы меня режьте, хоть бейте. Изловчившись, с размаху въехал ему меж ног.

– Тебя, Жора, теперь на зоне самого топтать будут, за всех девчонок, что ты покалечил, за каждую по сорок раз.

– Ты что ж с человеком делаешь, изверг, нехристь?

– Дык ен раньше в ментовке работал, обучили, – обсуждали мое несанкционированное поведение дворовые бабули.

– Ага, а теперь еще с миллионершей связался, вообще распустился. Михайловна, звони в милицию, убьет ведь человека, при детях убьет.

Наконец в арке показался милицейский «уазик». Но, к великому сожалению двора, в него запихали не меня, а жертву.

– Кто это? – спросил незнакомый лейтенант.

– Тот, кто замочил зубника и нумизмата с любовницей, а возможно, и парнишку с почты.

– Вам Александр Николаевич велел немедленно явиться.

– Мне некогда, дорогой, передавай ему привет и вот эти права. Это права человека, который второго августа убил Геннадия Полякова. Пойдем, я отдам тебе кое-какие вещдоки.

Из бардачка я вытащил скальпель и окурок сигареты.

– Этим ножом нейрохирург отрезал Полякову руки, а сигарету курила в это время ассистирующая девица, на поиски которой я отправляюсь. Честь имею!

«Ну и Гончаров! Ну ты даешь! Двоих, считай, сдал. Осталось двое», – думал я, выезжая со двора.

На обочине отчаянно голосовала стройная блондинка.

«Если по пути, подвезу, – подумал я, притормаживая. – Господи, да ведь это моя очаровательная Аннушка».

– Кот, ты? – не меньше меня удивилась старая знакомая. – Вот так встреча, а ты, я гляжу, и «тачку» приобрел?

– А как ты думала?

– Подбрось до вокзала, опаздываю.

– Это можно. Тем более – по пути. Как живешь?

– Все тебя жду, сокола ясного.

– Ну, не очень-то и ждешь. Были у вас, видели!

– А что остается бедной женщине. Костя, там в тупичке туалет, сверни на секундочку. Не могу.

– Только для вас, мадам, – галантно ответил я, сворачивая в правый тупик и подъезжая к общественному нужнику. – Вам сюда?

– Конечно, – ответила она, и меня затрясло, как всех чертей, вместе взятых, а в конце резкий удар парализовал меня надолго.

В себя я пришел, когда, уже связанный, сидел на пассажирском сиденье, а за рулем восседала моя старая добрая знакомая Анна, знойная женщина сорока неполных лет. Нет, Гончаров, болван ты неисправимый, и прав был доктор травматологии, назвав тебя идиотом форменным. Сиди вот теперь и решай сложную задачу: сразу тебя укокошат или сначала перчатки снимут, как Гене Полякову. И будешь ты какое-то время числиться опасным преступником-маньяком. «Вот непруха, а какой чудесный вечер был». Да, вечер вчера действительно удался. Очевидно, судьба напоследок решила сделать мне прекрасный подарок. А эти дятлы из РОВД, машину осматривали… сволочи, лень было под водительское сиденье заглянуть? Ведь коту ясно, если машина оснащена такими сюрпризами, то они находятся под каждым сиденьем. Кому-то ясно, а вот Константину Ивановичу это стало понятно только сейчас. Иначе бы Ефимов еще вчера сплясал мне танец с саблями. Стоп, Котик, думай, умненький. Кнопка-то где-то здесь, с этого сиденья меня вырубила старая шлюха.

Машина мчалась по хорошей проселочной дороге, никто нас не обгонял, а редкие встречные автомобили равнодушно проносились мимо. Я тихонечко перебирал ступнями. В надежде найти эту чертову кнопку, мой последний шанс. Чуть левее, чуть правее. Где-то должен быть заветный бугорок. Слава Богу, ноги она не связала.

– Ты не сучи ножками, не сучи, Котик, отключила я систему. Так что успокойся, сиди смирно и наслаждайся жизнью.

Я молчал, не желая давать лишнего повода этой потаскухе для веселья. Интересно, кто она? Экономист вовановской фирмы или та девка, что увезла Генку Длинного на смерть? Если это она, то находиться рядом с ней уж вовсе неприятно. Пусть уж Анна будет экономистом, решил я и немного успокоился. Всегда приятнее думать о лучшем варианте.

– Хочу помочиться, – официально заявил я.

– Писай, Котик, под себя, – посоветовала старая сволочь.

– Уже было!

– Что?

– Похожая ситуация, когда меня вот так же привязанного везли убивать.

– И ты не вынес из этого никакого урока? Мне искренне тебя жаль. Но думаю, тебе больше уроки не понадобятся.

«Если она отключила систему электрошока, то я с ней справиться могу, если потихоньку освободить руки», – подумал я и начал осуществлять свой план.

– Дай сигарету, старая калоша.

– А повежливей нельзя?

– Не заслуживаешь.

– Тогда и сигареты ты не заслуживаешь.

– Хорошо! Маленькая моя, дай своему Котику тютюню.

– Это другое дело.

Из сумочки она вытащила пачку сигарет, и мне стало совсем тоскливо, потому что на ней было написано «Салем», одну из этих «салемов» она воткнула мне в рот. Чиркнула зажигалкой и дала прикурить.

– Когда полтора года назад меня везли вот так же спеленутого, то давали выпить.

– У меня нету.

– А у меня есть, потому что я, запасливый и умный сыщик, предвидел, в какую дальнюю дорогу мне придется отправиться. Будь добра, заинька, в багажнике между канистрой и запаской лежат две бутылочки «Столичной». Так ты уж, птичка, предоставь мне одну.

– Перебьешься, не сорок первый.

– Это хорошо, что не сорок первый.

– Почему?

– Потому, что сорок первого она застрелила.

– Все веселишься, Гончаров.

– Ага. Под глазами мешки со смешками. Весело!

– Ладно, – саданула она по тормозам, – налью я тебе.

– Конечно, как в доброй старой Франции, приговоренному к казни полагался стакан водки.

Когда она вышла из машины, я сделал пару резких выпадов, но – увы. Скручен я был основательно, со знанием дела. Пришлось довольствоваться стаканом водки и куском гнусной жевательной резины.

– А далеко нам еще ехать?

– Доедем – узнаешь.

– Золотце, но я действительно хочу в туалет.

– Давай под себя.