Великая Белая Бездна - Бэзил Коппер

вперед, я увидел широкий лестничный пролет, ведущий вверх, во мрак; однако внутри было не совсем темно, и отверстия в своде пропускали сверху фосфоресцирующий свет. Я с иронией отметил про себя, что теперь мы вдвойне удалены от внешнего мира и переходим из вечных сумерек в стигийскую бездну; я задавался вопросом, сколько еще нас ждет трансформаций, каждая из которых, как в серии китайских шкатулок, выполнена искуснее предыдущих и глубже ввергает нас в этот подземный космос с его засушливой и стерильной атмосферой.

У самого портика профессор ровным голосом сказал мне, что на следующий день мы разобьем лагерь номер четыре непосредственно перед входом. К моему удивлению, теплый, сухой ветер продолжал дуть, когда мы начали подниматься по лестнице. Сооружение было достаточно необычным, и нам понадобилось некоторое время на подъем. Ступени были высечены из какого-то светлого камня, похожего на мрамор или гранит; ничуть не истертые, они выглядели так же безукоризненно, как в тот день, когда неведомые каменщики завершили свою работу.

Но самыми замечательными их свойствами были размеры и конфигурация. Скарсдейл, восхищенный до предела, издавал восторженные восклицания, и мы с Прескоттом невольно присоединились к нему. Ступени были просто невероятными. Каждая имела около двух футов в высоту, и нам приходилось неуклюже карабкаться на них, используя обе руки для упора; далее ступень, если это правильный термин, тянулась более чем на десять футов по горизонтали, после чего в темноту поднималась следующая грань и мы повторяли весь процесс. В этих условиях мы неизбежно продвигались достаточно медленно и к тому же изрядно взмокли, поскольку навстречу постоянно дул теплый ветер.

Наши глаза уже привыкли к более низкому уровню освещенности внутри, и мы обходились без фонарей на касках. Я заметил, что вдоль каждой плоскости ступеней шла узкая полоса орнамента, отделяя их от стен, и обратил на это внимание профессора. Я зажег свой налобный фонарь, а Скарсдейл сделал набросок зигзагообразной окантовки. Затем я сделал несколько снимков для протокола и мы продолжили подъем.

К счастью, лестничный пролет был не слишком высоким, хотя и достаточно длинным из-за образовывавших его десяти-двенадцатифутовых ступеней. Наверху мы оказались в чем-то похожем на длинную, идеально выстроенную каменную галерею; свет проходил в нее сверху через узорчатые отверстия в потолке.

Сейчас я должен быть предельно точным в своем описании того, что предстало перед нами, и мне понадобится тщательно подбирать слова. Мы не успели еще углубиться в галерею, когда я увидел, что вдоль обеих стен были расставлены сотни предметов, которые за неимением лучшего обозначения я назову сосудами. Они стояли в ряд примерно в двух футах от каждой стены, и над каждым был нанесен символ из двух иероглифов.

Я подошел поближе и тронул край одного из сосудов; несмотря на большой объем и вес, он слегка покачнулся. Насколько мы могли разглядеть в тусклом освещении, сосуды были сероватого цвета, около пяти футов в высоту и около двух футов в диаметре. Сверху они были закрыты плоскими герметичными пробками из чего-то напоминавшего глину или камень, запечатанными по краям застывшей желеобразной субстанцией, блестевшей в свете моего фонаря. Иероглифы на пробках соответствовали расположенным выше на стенах надписям. Толщина стенок, судя по верхней части, составляла около дюйма. Сосуды не имели ни горлышек, ни изогнутых форм амфор или кувшинов, а представляли собой простые цилиндры с плоским основанием и одинаковым диаметром по всей длине.

Скарсдейл прочистил горло, издав неприятный хриплый звук в полумраке галереи. Звук разнесся эхом по длинному проходу, и я увидел, как Прескотт явственно вздрогнул и огляделся. Они с профессором посовещались и вскоре вернулись ко мне. У профессора был с собой набор геолога, содержащий различные маленькие молотки, ручные зубила и другие инструменты. Скарсдейл и Прескотт вооружились инструментами по своему вкусу и, выбрав ближайший сосуд, начали откупоривать его. Действуя с противоположных сторон, пока я светил им налобным фонарем, они для начала принялись откалывать замазку.

Звон молотков о зубила породил в галерее странное эхо. Прескотт, который все озирался по сторонам, словно опасаясь появления незваных гостей, недовольно поморщился. Я мог понять его чувства, поскольку эхо, казалось, вибрировало по всей галерее и продолжало слышаться еще долгое время после того, как должно было естественным образом затихнуть. Это эксцентричное звуковое явление, вероятно, было вызвано конструкцией помещения, но его воздействие было, мягко говоря, обескураживающим.

Профессор и его напарник работали в течение нескольких минут, и их усилия, похоже, возымели видимый результат. В слое замазки появилась постоянно расширяющаяся трещина, и где-то через четверть часа пробка начала пошатываться. Затем профессор и Прескотт перенесли свои усилия на одну сторону и, вставив зубила под пробку, попытались отколоть последний фрагмент застывшего коагулянта. Я услышал резкий треск, Скарсдейл поскользнулся и издал приглушенное восклицание, пробка внезапно поддалась, и из сосуда вырвался поток воздуха или газа, сопровождаемый ужасающим зловонием, от которого меня замутило. Я отскочил и бросился к лестнице и входу в галерею.

Здесь я прислонился к одному из сосудов, надеясь, что этот отвратительный запах вскоре выветрится моих ноздрей. Таким образом, я находился в нескольких футах от того места, где Прескотт и Скарсдейл, возобновив работу, удалили пробку. Прескотт стоял спиной ко мне, профессор оставался с другой стороны. Они со скрежетом поставили сосуд на ребро и начали что-то из него вытаскивать. Я услышал приглушенный удар, пустой сосуд с глухим звуком откатился в сторону, и Прескотт издал громкий вопль, потрясший мои нервы.

Я прыгнул вперед, на мгновение забыв о запахе, и увидел, как Прескотт пятится от чего-то на полу галереи; его лицо было белым, когда он повернулся ко мне, а губы беззвучно шевелились. Я несколько бесцеремонно оттолкнул его, и мне пришлось прикусить собственный язык, чтобы мой крик не присоединился к эху его вопля.

Существо, которое лежало перед нами в мерцающем гниении на каменном полу галереи, не было похоже ни на одно создание, какое мне доводилось видеть. Оно было примерно четырех-пяти футов ростом, со сморщенным, белым, похожим на личинку туловищем, переходившим в две жилистые нижние конечности с тремя суставами, сложенные позади. От спины отходили гигантские надкрылья с голубоватым отливом. Существо переливалось всеми цветами радуги, однако на наших глазах краски утратили свою яркость, поблекли и, наконец, распадающееся от соприкосновения с воздухом туннеля тело приобрело нейтрально-коричневый оттенок.

Но дикий крик с бледных губ Прескотта сорвало не это, а кошмарное лицо, и понадобился бы гений Босха или Гойи, чтобы изобразить подобное чудовище. Голова существа низко сидела на прилегавшей почти вплотную к груди шее; облик напоминал