Гештальт: искусство контакта. Новый оптимистический подход к человеческим отношениям - Серж Гингер

Совершенно очевидно, что работа над «сейчас» нисколько не запрещает обращаться к воспоминаниям, страхам или проектам – при условии, что они появляются спонтанно у клиента, осознанно или нет. Они наличествуют сейчас в его мыслях и в его сердце, они дают пищу его актуально переживаемому. К тому же они сильно изменяются под влиянием текущего контекста (внутреннего и внешнего) и никогда не являются чисто «исторической правдой».

Наивно, когда некоторые особенно ревностные гештальтисты пытаются любой ценой удержать клиента в его тесной тюрьме настоящего. И напротив, вопреки традиционной психоаналитической стратегии, вовсе не следует настаивать на том, чтобы клиент искал прошлые воспоминания и предпринимал долгие «археологические раскопки», согласно выражению Перлза. Намного лучше сначала удобно устроиться на «первом этаже» дома и прибрать свою «жилую комнату», прежде чем предпринять утомительную чистку хлама, накопленного в его подвале…что займет многие годы, как известно каждому! Еще будет время довершить это потом – если следы прошлого все еще вызывают затруднения. Но для того, чтобы сделать это, по крайней мере нужно восстановить энергию настоящего.

2. Процесс

Итак, процесс остается на первом плане: терапевт – точно так же, как и клиент, – является внимательным и бдительным (см. пар. 3: awareness) прежде всего ко всем непредвиденным обстоятельствам отношения, которое разворачивается «здесь и сейчас»: Перлз любил ставить четыре основных вопроса, направленных на протекание процесса:

• Что ты склонен сделать сейчас?

• Что ты ощущаешь в данный момент?

• Чего ты сейчас избегаешь?

• Что ты хочешь, что ожидаешь от меня?

Такое постоянное внимание к разворачиванию ситуации в настоящем остается достаточно специфичным для Гештальта, который обычно интересуется поверхностными феноменами, актуально зримыми. Само собой разумеется, что часто приходится «плыть» от настоящего к прошлому и от поверхности вглубь.

Можно провести аналогию: изучение мембраны дает современным биохимикам важную информацию о глобальном функционировании клетки, а анализ актуального излучения, испускаемого далекой звездой, рассказывает астрофизику о давно минувших событиях.

Итак, на самом деле гештальт-терапевт и его клиенты беспрестанно движутся туда-обратно, как «челнок» (термин Перлза) между настоящим и прошлым, между внутренними, интра-психическими фантазиями и внешним поведением, интерпсихическими отношениями, между невербальной экспрессией и словом, между эмоцией и осознанием в зависимости от очередности появления «фигур» на «фоне» континуума осознавания, от построения и разрушения Гештальтов.

Мы еще вернемся к этой теме в связи с развертыванием self во время цикла опыта (см. пар. 7 и 8).

3. Awareness

Такое свободно плавающее внимание, такая бдительность одновременно и произвольная, и предсознательная: интеллектуальная, эмоциональная и телесная, сконцентрированная и на интимном субъективно внутреннем переживании, и на внешнем окружении (воспринимаемым точно так же субъективно), такое «непосредственное сознание» настоящего во всех его измерениях исследовались как в дзен-буддизме (про Будду говорится «Бодрствующий»), так и в Гештальте – где это обозначается английским, трудно переводимым термином «awareness». Когда Перлза просили резюмировать Гештальт одним словом, он, как правило, говорил именно awareness, тогда как сегодня многие гештальтисты предпочитают использовать для этого термин «контакт».

4. Граница-контакт

Этими двумя словами начинается основная работа по гештальт-терапии, написанная в 1951 году Гудманом на основе заметок Перлза. Перлз внес в это понятие некоторые изменения в работе «Гештальт-подход» – «The Gestalt Approach» (опубликованной посмертно в 1973 г.): «Изучение способа, каким человеческое существо функционирует в своем окружении, является изучением того, что происходит на границе-контакте между индивидом и его окружением. Именно на этой границе-контакте происходят психологические события». И Гудман уточняет: «Это граница, где происходит опыт, не отделяет индивида от его среды: она ограничивает индивида, содержит и охраняет его, но в то же время, она относится и к среде […]. Кожа, например, является не только частью организма, а главным образом органом особого отношения между организмом и его средой». Следовательно, граница «появляется» как изнутри, так и снаружи: она входит составной частью в два различных мира, находящихся во взаимоотношении.

«Психология, – говорит далее Гудман, – изучает креативные приспособления (на границе-контакт). Психопатология изучает разрывы, торможения или другие происшествия в процессе креативного приспособления». Нарушения контакта или «сопротивления» (см. пар. 9) можно рассматривать как проблемы границы: потеря четкой и определенной демаркации в случае чрезмерного слияния (конфлюенции) со средой, «переполнение» меня внешним в случае интроекции или внешнего мира мной в случае проекции, и т. д. – как показано на схеме сопротивлений в конце 4-й главы.

5. Поле и система

В процессе сеанса Гештальта одну из существенных частей «окружения» клиента составляет сам терапевт. Именно с ним устанавливается контакт и разворачивается процесс взаимодействия со всеми непредвиденными случайностями. Клиент и терапевт составляют части одного и того же «поля» опыта, и установка каждого интерферирует с установкой другого. Речь тут идет, разумеется, не о «закрытой системе», а об «открытой системе», находящейся в постоянном обмене с внешним контекстом.

Гудман повторил в гештальт-терапии рассуждения Курта Левина, гештальт-психолога и основателя групповой динамики, который экстраполировал в область социальной теории электромагнитную теорию поля, порожденную эйнштейновской физикой. Гештальт-терапия занимается каждым человеком в контексте его окружения, внимательно следит за тем, чтобы искусственно его не изолировать (он составляет часть «поля») и одновременно не «слить» его с глобальной ситуацией (он остается специфичным).

6. Креативное приспособление

Психическое и социальное здоровье проявляется в постоянном креативном приспособлении на «границе-контакт» между организмом и его окружением; а именно, между индивидом, терапевтом и ситуативным контекстом: местом, где разворачивается взаимодействие, в присутствии свидетелей или группы и т. д.

В данном случае речь идет не о простом адаптивном приспособлении, когда индивид подвергается прессингу окружающих и адаптируется к нормам социального большинства или к поведению, которое обычно расценивается как «нормальное». И, конечно же, речь не идет об индивидуальной креативности, совершенно не принимающей во внимание контекст, оправдывающей все фантазии и демонстрирующей всяческую распущенность – под простым предлогом, что все это присуще клиенту. Прежде всего, речь идет о компромиссе или даже о синтезе, позволяющем каждому жить в соответствии со своей идеей, принимая при этом в расчет сиюминутные и местные нормы, о том, чтобы отыскать свой собственный путь среди множества других. Следовательно, Гештальт отличается от поведенческих направлений терапии, нацеленных на нормативы: сознательно придерживаясь феноменологической точки зрения, Гештальт отдает предпочтение субъективному переживанию каждого, его внутренним субъективным чувствам, а не внешнему социально воспринимаемому поведению. И тем не менее он не замыкается исключительно в интра-психической фантастической жизни, он подталкивает к челночному поведению между внутренним и внешним, пытаясь примирить социальную адаптацию и индивидуальную креативность, ситуацию и ее личностное прочтение, предлагая, таким образом, мост между наукой и искусством.

Тут надо было бы вспомнить о социально-политическом контексте, в котором создавался Гештальт: Перлз, Гудман и еще несколько пионеров 50-х годов захотели во что бы то ни стало отделиться от американского психоаналитического эстеблишмента и показали себя нонконформистами в намеренно провокативной манере: анархические воззрения, очень «либеральное» социальное и сексуальное поведение, и т. д. Фактически гештальттерапия приноровилась к контексту, возникшему после 68 года, и потом остепенилась, сохранив при этом «благоразумное» свободомыслие.